— Ишь ты, сопливые мальчишки, а работают, как мужчины!

Он улыбался им, и братья были горды тем, что они уже взрослые.

Они месили грязь во дворе фермы, возились в хлеву, в навозной жиже, и все умели делать: натаскать соломы, убрать навоз, очистить и порезать кормовую свеклу, наколоть дров. Чтобы хозяева остались довольны, нужна была и смекалка, и расторопность. Не успеет бывало Эсперандье поручить братьям одну работу, как его жена приказывает сделать другую, а угодить‑то надо обоим. Но справедливости ради следует признать, что Полэна и Проспера редко награждали тумаками, а когда они работали где‑нибудь далеко в поле, им подчас даже давали с собой на завтрак кусок шоколада с хлебом. Это было для них настоящим праздником. Частенько они садились за стол поздно, когда хозяева уже давно отужинали, и обоим работникам приходилось довольствоваться остатками. Если еды было очень уж мало, из квашни вынимался кусок свинины, специально для них отложенный. Ведь мясо как нельзя лучше восстанавливает силы. Но братья ни разу не посмели сказать, что оно припахивает тухлятиной.

Спать в конюшне вовсе не так плохо, как это может показаться. Лошади стоят сзади, у дощатой стены. Зимой ог соседства с ними бывает тепло. Слышишь их громкое пофыркивание. А удары копыт о стойло и позвякивание подков, когда лошади трут ногой об ногу, напоминают бой каких‑то фантастических часов. При первых лучах зари, блеснувших в слуховом оконце, так приятно бывает увидеть большой круглый и влажный глаз или потянувшуюся к тебе лошадиную морду. Лошади ждут, чтобы им подали завтрак тут же, в спальне. Кроме того, когда ночуешь на конюшне, можно чаще менять соломенную подстилку, хозяин даже и не заметит этого.

В воскресенье утром надо прежде всего почистить лошадей. А потом накормить скотину, ведь должна она, бедная, есть и в праздничный день, а потом нельзя же не прибрать во дворе, а потом надо подсобить на кухне, потому что Эсперандье ушли всем семейством в церковь.

Зато после обеда бываешь свободен как ветер. Можно пойти погулять по Шартрскому шоссе или даже отправиться на танцы. Конечно, просто посмотреть на других, ведь танцевать‑то надо уметь.

На этих танцульках Полэн и Проспер познакомились с Жако, Милу, Ритоном, Клодом, Шантелубом, Реем, Морисом, Виктором… Парни эти были, может, и резки на словах, и чересчур задиристы, но чувствовалось, что сердце у них доброе и в общем они неплохие. Вместе с ними Полэн и Проспер явились однажды в Гиблую слободу, где их приняли как своих. Братьев даже иногда приглашали к Вольпельерам в тот день, когда там пекли сладкий пирог, или же к Леру, но их стесняло то, что приходилось поздно возвращаться домой. Как ни странно, Эсперандье, по — видимому, не одобрял этих обедов в городе. А ведь, на первый взгляд, это было для него даже выгодно. Но люди всегда склонны несправедливо судить о своих ближних. Чего только не наслышались Полэн с Проспером в Гиблой слободе: дураки‑то они и простаки; лошади и те работают меньше, чем они, а едят лучше. Братья нг обижались на эти насмешки. А иногда отвечали с улыбкой:

— Что правда, то правда, платят нам немного, но ведь деньги‑то нам тратить не на что…

Да и чем другим прикажете им заниматься?

Как‑то на вечеринке Полэн встретил Розетту. Она тоже не танцевала. Его привлекла не красота девушки, совсем даже наоборот. Он чувствовал, что она не оттолкнет его, не посмеется над ним и что никто не станет ее отбивать. У них оказалось столько общего, и оба почувствовали это с первых же слов. Розетта была такого же роста, как Полэн, имела такое же генеалогическое дерево и служила у чужих людей в прислугах. Они пережили вместе незабываемые минуты. Каждый казался другому очень красивым, оно и понятно: друг друга они ни с кем не сравнивали. Они жили вне окружающего мира и не знали ничего прекраснее своей любви, Брак, конечно, исключался по причинам чисто материального порядка. Однако зародилась новая жизнь, и все преграды рухнули. Было объявлено о бракосочетании: не может же история с найденышами повторяться до бесконечности.

Жених с невестой пришли в назначенный час, и все же им пришлось ждать.

— Садитесь, пожалуйста.

Они не решались сесть, кресла были такие просторные., обтянутые прекрасной кожей, потертой от соприкосновения с парадными платьями и костюмами. Лишь после того, как мэр жестом подтвердил свое приглашение, Полэн и Розетта робко опустились на самый кончик кресел, готовые вскочить по первому же требованию.

Мэр спешил. Он наклонился к секретарю и спросил у него довольно громко:

— Это и есть свадьба Мексен и Рубийе?

В глубине зала ожидала другая свадьба. Там набралось человек пятьдесят приглашенных, а у невесты было такое пышное платье, такая воздушная фата, что она, казалось, плыла в кипящем молоке. Женщины обменивались комплиментами, расхваливали туалеты приятельниц, вытягивали шею, чтобы рисовая пудра не попала им на меха, и торопливо целовались, чуть касаясь щекой щеки, стараясь не оставить следов губной помады. Мужчины угощали друг друга сигарами и с видом сообщников рассказывали шепотом непристойные анекдоты. Жених, тонкий, как глист, в черном костюме с бархатными отворотами, в манишке, галстуке бабочкой и белых перчатках, встречал прибывавших гостей. Он ходил взад и вперед по залу и время от времени ударял кулаком о ладонь левой руки, как боксер, готовящийся выйти на ринг. Порой какая‑нибудь из дам бросала негодующий взгляд на Полэна и Розетту, сидевших в креслах.

Полэн не решался взглянуть на невесту. Он не отрывал глаз от собственных ног и с преувеличенным вниманием разглаживал двумя пальцами складку на брюках. Розетта то и дело одергивала полы своего свободного жакета, чтобы скрыть торчащий живот. Когда она сидела, это было не слишком заметно, но стоило ей встать, и любому становилось ясно, в чем дело. Секретарь протянул жениху с невестой четыре листа бумаги, сложенные веером, как карты; на каждом из них следовало расписаться. Затем он сунул листы под нос свидетелям. У Полэна свидетелем был Прсспер. У Розетты — хозяйская дочь. Хоть девушка и сдалась на просьбы невесты, но всем своим видом показывала, что просто снизошла до нее. А вместо приглашенных неподвижно и торжественно стояли ряды пустых стульев.

Мэр бормотал себе в усы статьи гражданского кодекса. Полэн и Розетта таращили глаза и напрягали слух, изо всех сил стараясь проникнуться величием минуты. Обоих мучила совесть, им казалось, что они незаконно присваивают удо вольствие, принадлежащее важным людям, богачам. Полэн уже несколько дней думал о том, как он скажет «да». И все же мэру пришлось дважды повторить традиционный вопрос, прежде чем он дождался ответа.

Между тем в зале появлялись все новые приглашенные и подходили поздравить невесту в воздушном одеянии. Богатая свадьба держалась все нетерпеливее, все шумнее. Порой мэр стряхивал с себя скуку и поверх голов Полэна и Розетты посылал приветливую улыбку прибывавшим гостям. Полэну хотелось извиниться: ведь не его вина, что формальности так затянулись. Наконец секретарь вручил ему брачное свидетельство в картонном переплете; фамилия Мексен была выведена на первом листке красивым круглым почерком. Полэн положил свидетельство во внутренний карман пиджака, поближе к сердцу. Церемония была закончена. И не успели еще новобрачные подняться с глубоких кресел, как мэр уже любезно протянул руки, приветствуя другую чету, окруженную толпой приглашенных. Секретарь вышел в соседнюю комнату, чтобы принести оттуда еще несколько стульев. Полэну и Розетте пришлось пройти сквозь строй безжалостных взглядов.

Полэн почувствовал, что Розетта взяла его под руку. Он улыбнулся ей жалкой улыбкой и заметил, что жена выше его. Не надо было ей надевать туфли на высоких каблуках. Он приосанился.

Гипсовый бюст Республики смотрел им вслед ввалившимися глазами, так по крайней мере казалось оттого, что статуя стояла против света.

Они вышли из мэрии; ярко блеснула на солнце браслетка часов на руке хозяйской дочери. — Извините меня, но я спешу. — Она немного помолчала и пробормотала, глядя в землю: — Желаю вам счастья и много… (она подбирала слова). И много (она сделала над собой усилие, чтобы не смотреть на живот Розетты)… И много радости в жизни!