Негромкий смешок, как эхо, пробежал по толпе.
— Идемте звонить по телефону! — нетерпеливо сказал комиссар.
Четверо мужчин направились вдоль цехов к конторе; за ними на расстоянии двух метр^ з следовало человек сто забастовщиков с полицейскими г бокам. Маленький реактивный самолет пронесся, чихая, по небу. Никто даже не поднял головы.
Комиссар открыл дверь, но Баро вошел в помещение первым и тут же вернулся с телефонным аппаратом в руках, провод извивался у него под ногами. Зажав аппарат между наличником и дверью, Баро набрал номер и стал ждать.
— Давайте лучше войдем в контору, — предложил комиссар.
— Не стоит! — возразил Баро.
Рабочие засмеялись. Они стояли полукругом, позади них — кайма из полицейских мундиров.
— Алло! — проговорил Баро. — Попросите, пожалуйста, мсье Паланки. Да. Это со стройки Акционерного общества. Кто? Да, можно сказать, вся стройка ждет его у телефона.
Рабочие захохотали еще громче, словно хотели подтвердить свое присутствие.
— …А вы ему все‑таки скажите, — продолжал Баро. — Посмотрим, окажется он на месте или нет!
Он протянул трубку Ла Сурсу:
— На, возьми, поговори с ним лучше сам, ведь ты был у него в тот день, когда он дал вам обещание…
Ла Суре встал на пороге конторы, прислонившись плечом к косяку двери. Баро придерживал обеими руками аппарат, прижав его к животу.
— Алло! Мсье Паланки? Говорит Ла Суре, делегат со стройки Акционерного общества… Да ничего, спасибо… словом, я хочу вам сказать… сегодня утром на стройку прибыли полицейские, а вы поклялись нам всеми святыми… Как кто?.. Комиссар и грузовичок с… Имеется ли у них письменный приказ? Нет, у них не имеется письменного приказа. —
Ла Суре сокрушенно посмотрел на комиссара и воздел руку к небу.
— Вам же говорили! — укоризненно сказал Баро.
Комиссар схватил шляпу и стал ею обмахиваться.
— Но скажите же господину… господину депутату, у нас есть устное предписание префекта.
— Заткнись, паршивый пес! — крикнул чей‑то раздраженный голос.
Комиссар быстро обернулся и заметил шелудивую собаку, с визгом убегавшую прочь, хвост у нее был поджат под самое брюхо, можно было подумать, что его вообще нет.
— Проклятый Ланьель! — вздохнул Панталон, стоявший в первом ряду, и вынул из кармана пачку курительной бумаги.
Комиссар пытливо посмотрел на его безучастное лицо и снова повернулся к телефону.
— Как, вы ничего не понимаете, мсье Паланки?.. Министр вам обещал… Ах, так! Вопрос находится на рассмотрении… Хорошо! Хорошо!
Толпа удовлетворенно посмеивалась. Комиссар не мог стоять на месте от волнения.
— Но скажите же ему, что рядом со мной находится представитель министерства мсье Корталь.
— Алло, алло!.. Он говорит, что прибыл вместе с мсье… мсье…
Ла Суре наклонился к комиссару:
— Как его зовут?
— Корталь! Уполномоченный министра!
— Алло, алло! Он говорит, Корталь, уполномоченный министра… Что? Как?.. Вам на него наплевать?.. Что? У него нет никаких полномочий!
Длинный субъект потряс портфелем.
— Но позвольте, позвольте!
— Погодите минутку! — прервал его Баро.
— Алло, алло… да… да… только вот комиссар говорит, что он затребовал в Версале шесть грузовиков с отрядами республиканской безопасности и они уже находятся в пути…
Стоявшая в молчании толпа вздрогнула. Одни становились на цыпочки, другие чесали затылок под фуражкой, третьи облизывали пересохшие губы.
— Да, уже в дороге. Он так сказал… Что? Ах, так… Он ничего не понял… Вы сейчас же позвоните министру внутренних дел… вашему другу… Хорошо. Но комиссар все еще здесь… Что? Он кто?
Взгляд Ла Сурса выразил глубокое сожаление.
— …Послушайте, мьсе Паланки, скажите это лучше ему сами… Ах… вы… да, хорошо… Ну, конечно. Передаю ему трубку.
Ла Суре с неизъяснимой улыбкой протянул трубку комиссару.
— Алло… Господин депутат… да, господин деп… да, господин… да…
Комиссар замер на миг с телефонной трубкой в руке, словно не понимая, что разговор окончен. Наконец он решительно положил трубку, бросил на Ла Сурса негодующий взгляд, обернулся и проворчал:
— Послали меня сюда чуть ли не насильно, а теперь, изволите ли видеть, я получаю за это нагоняй.
Комиссар все еще держал шляпу в руке. Обратйвшись к уполномоченному министра, он беспомощно развел руками:
— Ну, милейший…
И, нахлобучив шляпу, сошел с приступки и направился прямо в толпу рабочих, которые тут же расступились. Он продолжал бормотать:
— Ничего не понимаю… решительно ничего.
Уполномоченный министра все никак не решался уйти.
— Но, господин комиссар…
Комиссар сердито бросил через плечо:
— Оставьте меня в покое, и так все достаточно скверно получилось.
Он зашагал к шоссе между двумя рядами рабочих.
Уполномоченный министра нагнал его, быстро семеня ногами.
Шофер грузовичка сразу включил мотор. И, казалось, этим высвободил долго сдерживаемые чувства рабочих. Они принялись хохотать, ударяя себя по ляжкам, подталкивая локтем соседей. Грузовичок выехал со стройки, сопровождаемый взрывами смеха — какого‑то странного, горького смеха.
— Счастливого пути! — крикнул кто‑то.
— …мсье Дюмоле! — добавил другой.
Закрывая дверь барака, Баро заметил:
— Гляди‑ка, он забыл ключ.
— Спрячь его, теперь и мы сможем пользоваться телефоном, — сказал Ла Суре.
Он сидел на пороге и тер обеими руками лоб, словно вдруг почувствовал себя очень усталым.
Рабочие, разделившись на группы в три — четыре человека, вполголоса обсуждали происшествие. Жако присел на корточки возле Ла Сурса, прислонившись спиной к стене барака. Он вытащил папиросную бумагу, взял щепотку табака, скрутил сигарету и передал пачку делегату.
— Скажи, Ла Суре, ведь Паланки все‑таки молодец! — Жако провел языком по сигарете. — Все‑таки не дрейфит!
Ла Суре протянул ему свою зажигалку и, глядя, как парень закуривает, проговорил с глубокой нежностью:
— Славный ты малыш, Жако!
— Что? — переспросил Жако сердито.
— Паланки поступает так потому, что иначе поступить не может. Его со всех сторон подталкивают в задницу, и идти назад ему уже никак невозможно. Своему другу, министру шпиков, он дал хороший совет. Ежели тот натравит на нас полицию, выйдет целая история, и это им обойдется еще дороже, чем заплатить рабочим сполна. А главное, нам всех удалось привлечь на свою сторону, и Паланки, как он там ни вертись, ничего поделать не может.
Ла Суре открыл зажигалку и с первого же раза высек огонь, это доставило ему явное удовольствие. Он посмотрел на длинный язычок пламени, поднес его к сигарете, затянулся и, выдохнув дым, осторожно задул огонек. Медленно потер зажигалку о свой вязаный жилет и тихо сказал:
— Бескорыстию этих людей, Жако, нельзя доверять. Ежели они поступают так, а не иначе, то лишь потому, что вынуждены это делать. Они поступают так потому, чго их вынудили к этому. В их бескорыстие… в их доброту, если хочешь, я не верю…
Жако подобрал какую‑то палочку и теперь, прижав подбородок к коленям, обводил в пыли очертания своих подошв.
— Во что же ты тогда веришь? — спросил он.
Ла Суре сидел, уперев локти в колени; он протянул вперед руки и прошептал:
— Вот в это.
И показал на рабочих!
— Во что? — переспросил Жако.
Но Ла Суре не ответил. Он привстал, опершись ладонями о колени, и смотрел на дорогу. Два грузовика — самосвала остановились у строительной площадки. С них спрыгнуло человек десять рабочих. Один из рабочих бросился бегом к бараку и еще издали крикнул:
— Мы со стройки «Великий поворот». Говорят, у вас тут полиция…
После обеда состоялось собрание профсоюзной организации. Баро и Ла Суре считали, что утренняя тревога должна послужить для всех уроком: ведь она еще раз доказала, что нельзя удовлетворяться заверениями, полученными по телефону. Делегаты позвонили Эжени Дюверже, и та подтвердила, что вопрос об Акционерном обществе как раз сейчас решается в министерстве. И Баро и Ла Суре заявили, что пришло время усилить борьбу; да, теперь или никогда. Женщина — депутат была с этим согласна. Она обещала добиться для них аудиенции у министра. Но перед аудиенцией делегаты должны будут заехать за ней, они захватят депутата МРП и депутата РПФ и все вместе явятся к министру. Необходимо, чтобы эта делегация была самой представительной, самой внушительной из всех, которые они когда‑либо посылали.
