— Ну как, приятель?

— А что?

— Если бы хозяева так уж были довольны забастовкой, они не выключили бы у нас ток.

Помост, заменявший парадный вход, был слишком узок, чтобы сбежать по нему всем вместе. Они прыгали вниз, сдвинув ноги и расставив руки для равновесия.

Рабочие собрались отовсюду: из столярной мастерской, из цеха, где приготовляют бетон, из цеха сборных элемен тов, со второго этажа другого здания. Все окружили Ла Сурса и Баро. Засунув руки в карманы или спрятав их под куртку, люди притоптывали ногами, чтобы согреться. Утрамбованная площадка гудела от мрачного топота этой неподвижной и молчаливой толпы.

Ла Суре встал на цыпочки и потянул носом воздух, словно хотел определить настроение собравшихся.

— Товарищи… арищи!

Ла Суре и Баро заговорили одновременно. Кивнув головой, Ла Суре уступил слово Баро.

— Товарищи!

Порыв ветра послал им в лицо, как пулеметную очередь, струю песка, смешанного с пылью. Рабочие протирали глаза, сморкались, плевались. Баро провел языком по губам, поморщился и продолжал:

— Товарищи, Французская электрическая компания лишила нас тока. Правительство не желает, чтобы население знало, что рабочие хотят и могут построить эти квартиры, в которых люди испытывают такую острую нужду.

Баро вновь обрисовал положение: деньги в кассе профсоюза были. Рабочие ворчали:

— Да, дела идут неважно…

Баро пришлось повысить голос почти до крика.

Он еще раз подтвердил, что верит в действенность этой активной забастовки…

— …которая будет с энтузиазмом поддержана населением. Победа зависит от нашей работы, от нашей решимости.

Как только он перестал говорить, ропот тоже, как ни странно, умолк. В наступившей тишине кусок кровельного железа на крыше барака загрохотал под налетевшим порывом ветра, словно кто‑то нервно рассмеялся. На стреле крана поскрипывал стальной трос с крюком на конце, который вяло раскачивался на высоте пятнадцатого этажа недостроенного здания, похожего на развалину с пустыми глазницами окон без переплетов и наличников.

— Слово предоставляется товарищу Ла Сурсу.

На некоторых лицах промелькнули улыбки, с потрескавшихся губ сорвались шутливые словечки.

Ла Суре встал на цыпочки, оперся левой рукой на плечо Баро и, отрицательно качая головой, глубоко вздохнул. Потом поднял кулак и заорал:

— Нет, поворотом выключателя не потушишь такую забастовку, как наша!

И тут же умолк.

Отчетливо донеслось насмешливое дребезжание металлических частей скованного параличом подъемного крана. Теперь ветер уже не налетал порывами, он дул не переставая, и люди стояли по колено в густом облаке пыли.

Ла Суре заговорил, понизив голос:

— Мы вот тут без конца бахвалимся: мир‑де принадлежит нам, мы горы сдвинем с места, шапками всех закидаем, хорошо смеется тот, кто смеется последним, — а стоит только выключить свет — и мы уже дрожим от страха, словно малые ребята!

В слове «ребята» он протянул букву «я», ласково выпятив губы. Затем показал свои здоровенные руки с растопыренными пальцами, поворачивая их во все стороны, чтобы все могли видеть.

— Черт возьми! Лапищи у нас широченные, как площадь Согласия, а мы станем терпеливо сносить пощечины! Нам будут плевать в глаза, а мы утремся и скажем: «божья роса!»

Кое‑кто из рабочих вынул руки из карманов и с любопытством стал рассматривать их.

Ла Суре опустил руки, шумно хлопнув себя по ляжкам.

— Если так обстоит дело, нам остается только одно: шапку в охапку да домой на боковую…

Люди переступали с ноги на ногу, топтались в пыли.

— Только знаете, чем это кончится? Так вот, я вам скажу заранее: если мы стерпим эту пощечину, нам залепят другую, а после оплеух нам дадут пинка в зад, а потом огреют дубинкой. А там, глядишь, и штыка дождемся.

Делегат вытащил из кармана огромный клетчатый платок, погрузил в него нос и высморкался с трубным звуком, затем обтер лицо, взглянул на грязь, оставшуюся на платке, и сунул его в карман. Откашлявшись, он продолжал:

— Ну что же? Отправимся покорно на бойню, расстегнем ворот рубахи и подставим шею?

Он опять встал на цыпочки, оперся на Баро и крикнул:

— Только я для такого дела не гожусь! А вы?

Гневный ропот пробежал по толпе. Люди трясли головой, глаза у них блестели.

— Если такие найдутся, — воскликнул Ла Суре, — если среди вас есть такие, которые не согласны с нами, что ж, это их право! Пусть отойдут в сторону. Могут получить увольнительную и все свои бумаги в правлении. Пусть себе идут подобру — поздорову, пожелаем им счастливого пути!

Он опустился на всю ступню, снял руку с плеча Баро и о чем‑то заговорил с ним вполголоса.

Рабочие спорили между собой, одни грозили кому‑то кулаком, другие сжимали плечо или руку приятеля.

Ла Суре поднял руки, призывая к тишине. Он заговорил так тихо, что приходилось напрягать слух, чтобы его расслышать. Он четко выговаривал каждое слово, вкладывая в него всю душу:

— Товарищи! Товарищи! У нас с вами есть оружие. Это оружие — наше единство. Если правительству удастся его поколебать, мы обречены на поражение. Если же мы будем едины, как пальцы на руке, то добьемся победы.

Делегат сделал паузу и проревел:

— Готовы ли вы? Готовы ли вы продолжать борьбу? До победы?

Никто ему не ответил, но ряды рабочих сомкнулись. Круг стал еще теснее, в первом ряду оказалось теперь только семь рабочих, лица стоявших сзади упирались в затылки соседей.

Заговорил Баро:

— Только не поддаваться панике. Мы должны как следует организовать наше выступление. Если у кого‑нибудь имеются возражения, вопросы, давайте выкладывайте.

Чей‑то голос спросил:

— Кран не работает, как же ты будешь подавать бетон на пятнадцатый этаж? На своем горбе, что ли, потащишь?

Последовало короткое молчание, но его почти тотчас же нарушил возглас:

— Что ж, если потребуется, доставим!

Все обернулись в сторону говорившего. Это был парашютист.

* * *

Внутри здания, по обе стороны главной лестницы, находились шахты для пассажирского и грузового подъемника. Там‑то и установили две лебедки с ручным приводом. Блок был прикреплен к деревянной раме на пятнадцатом этаже. Бетон поднимали в бадьях.

Бетономешалки, лишенные тока, стояли, глупо разинув воронки, ненужные, как дула орудий после перемирия. Были созданы бригады по изготовлению бетона вручную. Люди вооружились лопатами. Они выкладывали из гравия кольцо, насыпали посредине цементный холмик и превращали его в остров, окружив со всех сторон водой. Быстро действуя лопатой, они перемешивали воду, цемент и гравий, ворочали это тесто, месили его, похлопывали по нему с искусством заправских булочников. Готовый бетон тотчас же накладывали в широкие бадьи, и двое рабочих несли их, спотыкаясь, к лебедкам, а бетонщики наверху изнывали от нетерпения, свесившись над краем крошечной площадки пятнадцатого этажа.

Такая огромная стройка пожирает уйму бетона. Все здесь рассчитано на применение машин и гигантских подъемных кранов. Вот почему, когда электричество было выключено, строителям пришлось преодолевать немалые трудности.

Бригады бетонщиков были пополнены рабочими, снятыми с покрытия и со второго объекта.

Баро сказал Панталону:

— Теперь вас будет гораздо меньше наверху, на пятнадцатом. Хорошо, если бы вам удалось не снижать темпов!

Панталон задумчиво поскреб под мышками.

— Сделаем все, что можно. Но мы ведь не двужильные.

Оставалось поставить к лебедкам людей. Никому особенно не хотелось браться за эту работу. Придется здорово попотеть у лебедки, чтобы доставить наверх столько бетона, сколько кран поднимал за один раз. Баро обратился к парашютисту:

— Скажи‑ка, ты вот тогда говорил…

— Ладно, иду! — отрезал парашютист и решительно направился к зданию.

— А я беру вторую лебедку! — заявил Жако и, не ожидая ответа, бросился за парашютистом.

— Эй, вы, погодите! Надо по два человека на каждую лебедку, — крикнул вдогонку Баро.