И он с еще большим воодушевлением ударил кулаком в раскрытую ладонь.

Шантелуб схватил его за плечи и горячо проговорил:

— Эсэсовцы не должны больше возвращаться, Рей, никогда.

Оба замолчали. Рей сел, натянул белые носки, старательно разгладил пятку. Вынул из чемодана ботинки и надел их.

— Зашнуруй мне ботинки, ладно?

Боксер положил правую ногу на колени Шантелуба, усевшегося перед ним. Оперся спиной о туалетный столик, вытянул руки, запрокинул голову. Он отдыхал.

На боксерских ботинках сорок дырочек, и в них надо продеть шнурки больше метра длиной.

Рей сказал:

— Я поставил свою подпись под воззванием против пе ревооружения Германии, когда к нам приходил Мартен. В Гиблой слободе все подписались. Что еще я могу сделать?

Шантелуб тщательно продергивал шнурок в каждую дырочку и внимательно следил, чтобы длинный язычок ботинка не собирался складками.

— Как раз в эту минуту, Рей, в Париже проводится мощная демонстрация. Я хотел обеспечить явку наших ребят. Ничего не получилось: все они пришли на твой матч.

В дверь постучали.

— Войдите.

На пороге появился худощавый юноша. На нем был костюм из светло — серого габардина, темный жилет, такая же рубашка и ярко — желтый галстук. Ослепительная улыбка открывала спереди четыре золотых зуба.

— Привет, Рей.

— Привет, Аль.

— Как дела? Ты в форме?

— В полной форме, а ты?

— Я тоже.

Оба улыбнулись, пристально глядя друг другу в глаза.

— Надеюсь, мы хорошо проведем бой, — проговорил Аль Дюбуа перед тем, как выйти.

— Я тоже надеюсь, что все будут довольны нами, — подтвердил Рей, пожимая ему руку.

Шантелуб зашнуровал один ботинок.

— Что ты хотел сказать?.. — спросил Рей, кладя левую ногу на колени Шантелуба.

— Так вот… Ребята непременно хотели идти на состязание. Я уж по — всякому их уговаривал. Ничего не вышло. Тогда я подумал, что…

Он потянул за концы шнурка, — Так достаточно туго?

— Очень хорошо.

— Я подумал, что многие боксеры были арестованы, замучены, расстреляны, высланы. Другие пали на фронте… Люди, которым предсказывали блестящую карьеру, закончили ее в Бухенвальде или Дахау. Я вырезал страницу из «Ринга», целую страницу с портретами боксеров, погибших от руки нацистов, тут их имена, звания и все прочее. Она у меня здесь, в кармане. Так вот я подумал, что можно было бы почтить их память минутой молчания. Перед главным боем, например, я мог бы взять слово на одну или две минуты, не больше. Только для того, чтобы прочесть этот список, напомнить об угрозе войны и призвать к борьбе против перевооружения Германии. Всего два слова. Но поскольку Зал празднеств набит до отказа, эта речь имела бы небывалый отклик. Определенно. Нужно только добиться разрешения устроителя состязания. Если же я ни с того ни с сего заявлюсь со своей просьбой к Мартиньону, он меня и слушать не станет…

Шантелуб завязал шнурок двойным узлом и опустил ногу Рея на пол.

— Ну вот, все в порядке.

Он встал.

— А вот если бы ты сам попросил его…

Рей вскочил на ноги, сделал несколько упражнений для корпуса и сказал просто:

— Сходи за Мартиньоном и передай ему, что я хочу немедленно поговорить с ним. Ты отыщешь его у микрофона.

Шантелуб стремительно выбежал из комнаты. Рей прыгал, поворачиваясь во все стороны, и наносил в пустоту быстрые удары правой и левой рукой.

Дверь, только что захлопнувшаяся за Шантелубом, приотворилась.

— Здравствуй, Морбер, сейчас твоя очередь?

— Да, я начинаю.

— Кто твой противник?

— Бамуш с ринга Пантена, шесть раундов по три.

— Плевое дело, ты его побьешь за три раунда.

— Ты думаешь, Рей?

— Ну, конечно, старина, конечно же. Не наноси ему слишком сильного удара, изматывай его постепенно серией ударов в корпус. Эти пантеновские боксеры — настоящие неженки.

— А ты с кем сражаешься, с Дюбуа?

— Я? Ах да, верно, я чуть было не забыл о Дюбуа!

Они похлопали друг друга по плечу, заглянули в глаза и рассмеялись. Морбер вышел.

* * *

Выслушав Рея, Мартиньон почесал в затылке и затараторил:

— Ну, конечно же, дорогой Рей, это вполне естественно. И даже очень хорошо. Вечно говорят о боксерах, убитых на ринге, и ни слова не скажут о боксерах, убитых на фронте.

Об этом надо почаще вспоминать. Превосходная мысль. Мы сейчас все устроим.

Он пожал руку Рею.

— Извините меня, но я должен вернуться в зал, хочу посмотреть матч Морбера — Бамуша — в воздухе пахнет нокаутом.

Мартиньон взял Шантелуба под руку.

— Идемте, мсье. Вы сядете рядом со мной у самого ринга, и я передам вам микрофон перед гвоздем состязания— встречей двух выдающихся боксеров. До скорого свиданья, Рей, покажите нам настоящий класс.

Прошло всего каких‑нибудь десять минут. Рей приготовлял бинт, чтобы забинтовать руки. Дверь в коридор была открыта, и он мог следить за выходом и возвращением с ринга боксеров, выступающих до него.

Вдруг послышался глухой шум, словно кто‑то возил ногами по полу. Рей выскочил из комнаты. Морбера тащили под мышки секундант и мсье Шарль. Рот и подбородок боксера были залиты густой свежей кровью. Левое ухо кровоточило. Огромная кровяная опухоль вздулась на правой стороне лба. Глаза были мутные, видно, он никак не мог очнуться после нокаута. Лицо Рея сразу осунулось, побелело. Он вернулся в уборную, тренер вошел вслед за ним. Он быстро обернул кисти рук боксера бинтом. Проверил, достаточно ли тугая вышла повязка.

Сквозь тонкую перегородку было слышно, как в соседней комнате рыдал Морбер.

* * ❖

Огромный зал — тот зал, который кипит и бурлит, тяжело дышит и покрывается испариной, содрогается от приветственных криков и от воплей отчаяния, от восторженных Возгласов и от нечеловеческих стонов и к концу третьего матча доходит до неистовства — сейчас был погружен в молчание. Рей остановился у выхода из‑за кулис и с изумлением прислушался к непривычной тишине. Не слышно было гула голосов: зрители не высказывали пристрастных суждений о предыдущих боях, не предрекали с обычной запальчивостью исхода предстоящей встречи между двумя знаменитыми боксерами. Не было плотоядного шума толпы, возбужденной видом крови. Вокруг волшебного светового квадрата — куда как магнитом притягивало страсти двух тысяч зрителей — стояла мрачная тишина. На ринге с мик рофоном в руках говорил Шантелуб. Рядом с ним стоял навытяжку Мартиньон. Люди, поднявшиеся со своих мест, чтобы узнать имена боксеров, павших за родину, и почтить их память минутой молчания, были неподвижны. Они слушали. Рей застал конец выступления Шантелуба:

— …Война уносит больше жертв, чем ринг. Делая все возможное, чтобы ее предотвратить, мы служим человечеству и тем самым содействуем развитию спорта.

Шантелуб вернул микрофон Мартиньону, перелез через канаты и направился к своему месту. Послышались редкие хлопки, но большинство зрителей не решалось аплодировать этому выступлению, словно какому‑нибудь матчу бокса.

Наконец все уселись, и тишины как не бывало. Теперь уже обсуждали речь Шантелуба.

Оба боксера появились одновременно в противоположных углах помоста. Таким образом они могли поделить долгие овации, встретившие их, но симпатии публики сразу определились. Стоя на скамьях, парни из Гиблой слободы принялись скандировать: «Рей! Рей! Рей!» — И весь зал присоединился к этим крикам в честь местного чемпиона. Аль Дюбуа не растерялся, он вышел на середину ринга, повернулся во все стороны два раза, подняв над головой стиснутые руки; полы его пурпурного халата разлетались, а на спине можно было прочесть имя боксера, вышитое крупными золотыми буквами. Он был встречен градом ругательств, свистками. Аль Дюбуа раскланялся, улыбаясь, и вернулся на свое место.

— Ступай сниматься в кино! В кино! — кричали в один голос ребята из Гиблой слободы.

— Гр — р-рандиозный национальный матч боксеров среднего веса, восемь раундов, — объявил Мартиньон торжественно. — Аль Дюбуа из Монтрейя…