Вот они собрались здесь все за столом, сидят перед ним, и настроение у них превосходное. Как раз тот самый неповторимый случай, о котором он мечтал. И именно поэтому Шантелуб рта не мог раскрыть. Он волновался, не знал с чего начать.

Слова Мориса вызвали движение за столом, потом наступила тишина. Гостям было не очень‑то по душе слушать Шантелуба вместо песен и анекдотов, но они смирились, решив, что на свадьбе Полэна его речь будет весьма кстати. Все устроились поудобнее: одни подперли голову ладонями, другие заложили руку за спинку стула и немного откинулись назад.

— Эй, Шантелуб, может, все же начнешь?

Он начал говорить слишком тихо, как оратор, который желает добиться полной тишины. Рей старательно раскупоривал графинчик с виноградным соком, а мамаша Мани стояла в почтительном молчании на пороге кухни.

— Дорогие друзья и товарищи… Ячейка Союза республиканской молодежи нашего квартала… хочет… поздравляет наших друзей Полэна и Розетту по случаю их бракосочетания и желает им много счастья. Это бракосочетание, — он нанизывал слова, чтобы выиграть время, и с отчаянием спрашивал себя, как приступить к основному вопросу, как найти подходящие выражения и объяснить то, что для него самого совершенно ясно—…это бракосочетание, в котором мы принимаем такое горячее участие… мы знаем, сколько… какие трудности встретятся им на пути…

Виктор зевал, даже не прикрывая рта рукой, Милу чертил вилкой по скатерти параллельные прямые, не то рельсы, не то электрические провода, а Жанна что‑то шептала на ухо Розетте.

Растерявшийся Шантелуб повторял общие места; он знал, что все это правильные, испытанные слова, и все же они не пробьют брони всеобщего равнодушия, да и сам он не чувствовал в эту минуту их глубокого значения.

— Мы юность, мы надежда родины…

Слова, пустые слова, которые ровно ничего не объясняли, даже модных усиков Жако. Гладкие, хорошо отполированные волнами камешки, которые слишком долго пролежали на берегу и теперь были совершенно сухими.

— …Мы преградим путь тем, кто хочет ввергнуть нас в пучину войны…

Все захлопали. Из вежливости.

— …Мы будущее… — Он повысил голос и изрек, не переводя дыхания: — Мы будем бороться со всей решительностью за лучшую жизнь, за… счастье, за мир и… за Мир и Свободу.

Шантелуб сделал ударение на последнем слове, точно поставил точку. Ему долго аплодировали, давая понять, что речь пора кончить. Ребята задвигались, потянулись за пирожными. Это означало, что оратор должен спокойно сесть на свое место, но он никак не мог на это решиться… Он был недоволен собой и продолжал стоять среди все усиливающегося шума, поглаживая кончиками пальцев висок и щеку.

Мимиль закурил сигарету, а Ритон — трубку. Рири протирал глаза и потягивался, Жюльен попивал ром, а Виктор стучал чашкой о бутылку в знак скромной, но настойчивой просьбы.

Шантелуб взял свою чашку и, закрыв глаза, одним духом проглотил ее содержимое. По телу пробежала дрожь. Он совсем позабыл, что в чашке ром. Его глаза увлажнились.

Радостный гул встретил появление Иньяса с аккордеоном в чехле из черного молескина. Он уселся на табурете, вытащил свой инструмент из чехла, приладил ремни на плечи.

— Вот оно, пианино бедняков!

Иньяс выпил ром, который ему налили, и вытянул губы; услужливая рука вставила ему в рот сигарету, другая поднесла зажигалку. Он затянулся, передвинул сигарету в уголок рта, быстрым движением растянул мехи аккордеона и так же резко сдвинул их.

Раздались два глубоких хриплых вздоха, и воздух наполнился звуками танца — жава.

— Эй, вы там, потише, а то не слышно Иньяса!

— Играй, Иньяс, валяй дальше!

Аккордеонист смущенно и гордо царил над залом, лицо его блестело от пота, над верхней губой чернели традиционные усики. Фальшивые ноты врывались порой в мелодию жава. Аккомпанемент басов звучал густо, подчеркивая капризные вариации танца.

Жанна Гильбер и Клод Берже встали, открывая бал. Рири Удон и Ивонна Лампен последовали за ними. Остальные столпились в другом» конце зала. Папаша Мани придвигал стулья к стене, бормоча слова припева. Звуки аккордеона делали все вокруг сказочно — прекрасным. После четвертого стаканчика взгляд Виктора стал тяжелым, он останавливался то на одном, то на другом приятеле и, казалось, говорил: «Ведь мы понимаем друг друга, правда, старина?»

Клавиши у аккордеона были грязные, с жирными отпечатками пальцев, с полустертыми нотами.

Жако против воли украдкой наблюдал за Бэбэ. Протанцевав два вальса с Реем и танго с Жюльеном, девушка принялась болтать с Лизеттой. Жако хотелось пригласить ее, ко он боялся получить отказ при товарищах. Он разыгрывал перед ней высокомерное безразличие, а перед приятелями притворялся, что все в порядке, но он, мол, умеет держать язык за зубами. Виктор сказал ему тихо:

— Слыхал, Жако, парни из Шанклозона собираются завтра прийти на танцы в «Канкан».

— Порядок! Вот будет потеха!

Жако зажмурился. Он улыбнулся и ударил кулаком о ладонь левой руки.

Постепенно всех сморила усталость. Аккордеон никак не мог одолеть «Сказки венского леса». Полэн распечатал коробку сигар и пустил ее по рукам.

Жако с наслаждением затянулся сигарой.

— Ну, как твоя песенка, Ритон? Готова?

Ритон оторвал край бумажной скатерти и встал. Вид у него был недовольный. Стихи еще не совсем отделаны. Особенно конец.

— Плевать! Начинай, Ритон, давай свою песенку! Ритон оперся ладонью о стол и запел:

Иньяс остановил его:

— Погоди минутку…

Он уловил мотив и стал подбирать его на аккордеоне.

— Ну как, выходит? Я буду аккомпанировать, начинай после вступления…

Аккордеон заворковал среди наступившей тишины.

— Спина, живот, нога, рука, — весело подхватил Мимиль, ерзая на стуле.

— Да нет же, балда! Повторять надо первую строчку. Слушай хорошенько.

— Да не мешайте вы! Давай дальше, Ритон. Песенка у тебя просто мировая.

Тут Ритон умолк и скомандовал:

— Хором, ребята!

Но половина парней сбилась и запела: «Спина, живот, рука, нога…»

— Слушайте внимательно этот куплет, — сказал Ритон и продолжал:

Ритон поднял обе руки, чтобы лучше дирижировать хором.