Плясали все! Стройные загорелые тела, быстрые движения! И вдруг я заметил, что в сторонке, одна, старательно пыхтя, пытается плясать Настька! И сердце сжалось.

Забыли, правда, чекиста! О руководящей роли партии и ее вооруженного отряда стали забывать. Чекист должен был проникнуть на яхту под видом графа, потом захватить власть на судне и привести его в красную Керчь, но вместо этого он напился и угодил в вытрезвитель, а оттуда за буйное поведение – на пятнадцать суток. Поэтому настроение на борту было легкомысленное и даже праздничное: какая ж работа без главного персонажа – даже без двух? В кино постоянно случается что-то приятное. Поэтому оно и привлекает множество людей.

– Что делаем? – Ухов волновался. Еще одна растрата была ему ни к чему.

Я предложил выход: чекист появляется в кадре лишь спиной, и еще одну треть фильма мы маемся – чья же это спина?

– Так чья же это будет спина? – не понял Ухов.

– Вот его! – Я указал на Кузю. Кузя зарделся.

– А можно я буду сниматься под фамилией Гильдебранд? – шепнул он.

– Можно! – щедро разрешил я. Вряд ли он, бедолага, попадет в титры!

Наконец-то примесь Гильдебрандов в его крови (по матери) будет увековечена! Давно он уже мечтал о чем-то подобном, и вот мечта сбылась. Как всегда, недовольна была лишь Алка (или делала вид): вдруг мало заплатят? И это в тот миг, когда мы абсолютно бесплатно летели над лазурной водой!

Естественно, я вписал роль и для маленькой девочки, постоянно срывающей замыслы злодеев своей непосредственностью, которая Насте давалась довольно легко. В белом старинном платье и в шляпе с бантом, с собачкой на поводке (пудель нашей гримерши), она постоянно появлялась там, где не надо, срывая замыслы врагов. Настьке с ее характером, в общем-то, упрямым и вредным, роль пришлась по душе: хихикала, потирала ладошки. Роль мальчика-злодея, передающего записки нехороших людей, отдал Тимке. Тщедушный альбинос (по сценарию – Альберт), упоенный злодейской ролью, несся со спецзаданием – и тут на пути его встала Настя (по сценарию – Липа). Обстановка, прямо сказать, накалилась. Ванты гудели. Настя с собачкой возникла перед юным злодеем. Она кокетничала, как взрослая, крутя перед собой пестрый зонтик из рисовой соломки. Песик, принадлежавший гримерше, вжился в роль и рычал на классового врага (хотя все они были из правящего класса, но – по разные стороны баррикад). Тимка, и так весь бледный, окончательно побелел. Дело в том, что в группе неуклюжую нашу Настю любили, болтали с ней. А Тимку с его вымогательской политикой все не любили, и он такое отношение к себе чувствовал. И тут, окончательно распсиховавшись, схватил песика в охапку, выдернул из руки оторопевшей Насти «уздечку» и швырнул песика за борт. Настя в тот же миг пролезла под леером и прыгнула вниз. В полете она напоминала матрешку на чайнике.

Тут же все мы оказались в воде. Поймали Настьку, а потом и песика, который пытался от нас уплыть.

Тим стоял бледный, не пытался убежать и не хотел извиняться. За ним, положив руки ему на плечи, стояла такая же бледная Алла. Их поза была понятна (хоть и не бесспорна) – на этом судне обижают именно их!

Настя, та даже не расстроилась, наоборот, заважничала – сколько людей суетятся вокруг нее!

– Аллушка, будь так добра, принеси полотенце! – небрежно попросила она, выбрав именно ее. Алла обомлел-ла от такой наглости! Пусть ее сын, даже и приемный, чуть не утопил девочку… но требовать за это принести полотенце!

Кузя, пытаясь как-то смягчить всё, забормотал:

– Ты, Настя, извини, что так вышло, растерялся, сразу не прыгнул!

– Ну что ты! – проговорила Настя. – Я же люблю тебя, дурачок! – И маленькой пятерней взъерошила буйные Кузины кудри. Кузя захохотал. Алла позеленел-ла!

После нашего путешествия мы сильно привязались к Насте, а она – к нам, к нашей жизни, и расставаться надолго было уже нельзя.

Вернувшись, мы закинули дочку в Петергоф и умчались по делам, но скоро по тревоге пришлось вернуться. Все сидели, надувшись, глядя в разные стороны. Разбили мы их дружную семью! Первой заговорила бабка (как самая умная):

– Кого вы нам привезли?? Там ее подменили! Это не наша внучка! Эта какая-то дикая – совершенно не умеет себя вести! – Сквозь толщу очков глаза ее казались абсолютно непроницаемыми: что у нее на уме – и есть ли он?

– На улицу стала таскаться! – как о величайшем грехе, сообщил тесть.

– Воровать стала! – сообщила теща.

– Что ты такое говоришь, Катя?! – воскликнул дед. – Какое воровать! Просто взяла!

Постепенно прояснилось. Вернувшись со счастливого юга, Настя страдала: где прежняя слава, всеобщая любовь? Опять ее здесь не замечали – даже в этом дворе. Решившись, взяла из шкафа коробку конфет и стала угощать девчонок, прежде ее не замечавших. Представляю! С ее стеснительной улыбочкой-трещинкой, плотная, неуклюжая, трогательно полагая – сколько она раздаст конфет, столько и доброты получит в ответ. Те, хихикая, конфеты сожрали и тут же «отблагодарили» ее: якобы добродушно угостили в ответ эскимо, фактически уже обглоданной палочкой, и, когда она доверчиво взяла ее в зубки, стукнули по палке и раскололи по диагонали передний зубик! Настя заплакала, а они с хихиканьем разбежались, оставив ее одну. Она нашла в пыли осколок зубика и, держа его в пальцах, плача, пришла домой.

Да, тут не кино! Грустна жизнь нашей любимой дочки. За какие наши грехи она страдает?

– Покажи! – попросила Нонна.

Настя долго стеснялась, а потом, когда ее «достали», злобно оскалилась: вот вам! Да-а. Передний, самый видный зуб расколот по диагонали. И главное – угораздило сейчас, в эпоху перемен, когда словно забыли все, как что делалось. Как мы теперь вставим зуб?

– Усидчивость надо вырабатывать, послушание! – Дед с громким шорохом отложил газету. – А вы… анархию развели.

– Не наша это девочка! Подменили ее! – решительно повторила теща.

– Слушай, мама! Может, тебе подлечиться снова, а? – закричала Нонна.

– Это вам надо подлечиться, прежде чем девочку брать! – прохрипел тесть.

– Если вам девочка не нравится, мы ее заберем! Собирайся, Настя! – рявкнула Нонна.

Если Настя будет жить с нами – все силы будут уходить на нее… Прощайте, мои труды?

– Ладно. Спокойно! – примирительно сказал я.

– Ладно, Настька! Не грусти! – весело произнесла Нонна. – Держи хвост пистолетом. А через дырочку эту… плеваться удобно! Во – смотри!

Дырочек у нее было достаточно – лихо совершила плевок!

– Чему вы учите бедную девочку! – возмутился дед.

…Видно, всю жизнь так и просидит Настенька у бабки под подолом и будет такая же, как она.

А мы? Поманили – и бросили?!

Надо решаться! Я резко встал.

– Мы уезжаем!

– Валерий, вы что? – изумилась теща.

– Куда это, интересно? – оторвался от прессы тесть.

– Домой!

– Ой, и не погостили совсем! – всплеснула руками теща, но большого огорчения я не заметил.

– Нет, вы не поняли! – проговорил я…

Рано обрадовалась!

– Мы едем вместе!

– Кто это – мы? – проскрипел дед.

– Ну – мы! Я, Настя и Нонна. В наш дом!

– А это что вам? – обиделся тесть. – Здесь вамне дом?

– Нет. Спасибо, но Настя ни разу еще не была в нашем доме. Должна же она увидеть его!

– Ой, Венчик, как я рада! – вскричала Нонна.

– …Ну ладно, съездите. Только аккуратно! – проворчал дед. – И скоро возвращайтесь. Нечего ей там делать!

Каждые выходные мы стали забирать Настю из Петергофа и привозить в Купчино. Почему в выходные – потому что Нонна стала работать, правда, не по специальности. В ее суровое НИИ на Суворовском ездить с нашего болота было далеко, да и незачем, научная карьера явно не была ее призванием. Она устроилась в регистратуру, в поликлинику, и была довольна, и ею там были довольны. Да и ходить было недалеко – через дом. Кроме того, там каждую неделю давали продуктовые наборы, что в те времена было важно.