Ну и куда мне до них со своими чипами и дистанционными пультами в виде четок?

Раньше, оказавшись утром в ванной комнате на предмет омовения физиономии и чистки зубов, я беспечно оставлял дверь открытой. Теперь же с маниакальной аккуратностью запираюсь на задвижку.

Отдав дань гигиене, извлекаю из футляра контактные линзы, ушные вставочки, прочие причиндалы и водворяю каждый на предназначенное ему место. Убедившись, что ничего не перепутал, включаю. Секунд тридцать бот занимается бюрократией: запрашивает пароль, загружается, требует каких-то подтверждений, чуть ли не верительных грамот. Наконец извещает, что готов к услугам.

А это мы сейчас проверим.

Я поворачиваюсь к зеркалу и оказываюсь лицом к лицу с собственным отражением. Вспыхивает рамка — и распознавалка незамедлительно выдает результат:

СИРОТИН ЛЕОНИД ИГНАТЬЕВИЧ

ООО «МИЦЕЛИЙ»

НАЧАЛЬНИК ОТДЕЛА ГЕЛИКОСОФИИ

Ну не маразм ли?

Я не выдерживаю и начинаю сдавленно ржать.

Потому что, если отнестись к этому всерьез, свихнешься.

Как такое вышло? Могу рассказать лишь предысторию, поскольку сама история покрыта мраком приятного бирюзового оттенка. Зачем я вообще поперся на собеседование в «Мицелий»? Наверное, инстинктивно пытался выбраться из-под пресса Евы Артамоновны, других причин не вижу. Человек я робкий, ленивый, инициативу проявлять не люблю. И надо же! При моем-то отвращении ко всевозможным конкурсам и тестам!

А знаете, кстати, как трактуется аглицкое слово «тест» в словаре одна тысяча восемьсот… ну и так далее. В первом, то есть основном значении это (цитирую) клятва при вступлении на службу в том, что вступающий не принадлежит к католицизму.

Так-то вот!

Для начала позвонил по указанному в листовке телефону. Представился. Меня спросили, какое отношение я имею к геликософии и есть ли у меня, скажем, диплом. Я растерялся, пробормотал, что, дескать, насколько мне известно, диплома пока нет ни у кого — геликософию нигде еще не преподают (данные были почерпнуты из Интернета), Почему-то секретарше этого показалось достаточно — и она сообщила мне дату и время встречи.

Собеседование назначили ровно за день до моего контрольного визита в больничный комплекс. Заявиться в «Мицелий» с загипсованной рукой означало вызвать лишние расспросы. Я уже начал подумывать, не освободиться ли мне от лангетки своими силами (какая разница: днем раньше, днем позже), когда выяснилось, что она относительно свободно пролезает в рукав пиджака и даже не торчит наружу. Стало быть, пойдем в костюме.

И я пошел, сильно надеясь на то, что упоминания ботовской ин-фы о студентах, сдававших сессию на автопилоте, если и вымышлены, то хотя бы не целиком. Как я все это себе представлял? Примерно так: пробубнит мой динамик пару скачанных из Интернета отрывков, потом последует какая-либо мелкая каверза, после чего, думается, мне вежливо укажут на дверь.

Ну и черт с ними!

У кого же я читал? Кажется, у Голдинга. Да, у Голдинга. Когда надеваешь маску, напрочь исчезает чувство неловкости. Потому что это уже не ты произносишь слова, это не ты совершаешь поступки — это маска. А маска не краснеет.

Примерно так же и с ботом.

Мне не за что краснеть. Это не я. Это он.

Примерно с такими мыслями я переступил порог кабинета, где должно было состояться собеседование, затем поднял глаза — и обмер.

За обширным письменным столом в полном одиночестве сидел и с неподдельным интересом смотрел на меня тот самый старикан, у которого мы с Евой были в гостях накануне моего падения в траншею. Холеный и седоусый. Которому я весь вечер якобы слова не давал сказать.

— Здравствуйте, Лёня, — с ласковой язвительностью приветствовал он меня. — Так вы, значит, не только в крещеных шимпанзе, вы и в геликософии смыслите?

Такой подляны я от судьбы никак не ожидал!

СОБЕСЕДНИК НЕ ИДЕНТИФИЦИРОВАН

Разумеется, не идентифицирован! Когда мы с ним прошлый раз говорили, я еще был сам по себе. Необоченный. Как же его зовут-то? Терентий? Трувор? Нет, не Трувор! Позаковыристей… Радий? Нет, и не Радий…

— Ба! — сказал он. — И четки у него! А где же требник?

Мне оставалось сгореть со стыда — либо публично, либо за бирюзовой пеленой непрозрачного фона. Я выбрал последнее. Оглох, ослеп и выставил на ощупь «режим — согласие, стиль — произвольный». На что согласие и почему произвольный — не спрашивайте, не знаю.

В общих чертах все это очень напоминало мое виртуальное бегство от пытавшейся недавно взять меня в оборот Артамоновны, с одной только разницей: теперь я напоминал отнюдь не мужа, но именно мальчика. Нашкодившего мальчонку, забившегося в чулан и заткнувшего уши, лишь бы не слышать, как его ищут с ремнем по всему дому. Сказано, конечно, не совсем точно, поскольку посечение, надо полагать, уже началось, и все же что-то в этом сравнении, согласитесь, было.

Ох, чувствую, оттопчется на мне за то застолье Трувор Петрович (или как его?), ох оттопчется!

В нравственных корчах я вызвал на бирюзовый фон белый контурный циферблат больших размеров и стал следить в тоске за скачками секундной стрелки. Интересно, долго он будет там надо мной изгаляться? Оказалось, долго. Нестерпимо долго.

Множество неприятных мыслей посетило меня за это время. Особенно огорчало сознание, что Артамоновне уже сегодня в подробностях станет известно о попытке деловой измены, вдобавок отягощенной партизанщиной.

Губы мои шевелились, автопилот то и дело подкидывал значок за значком. Я кивал, разводил руками, один раз даже пришлось хлопнуть в ладоши. Вы не поверите, но мука эта длилась почти четырнадцать минут, пока не зажглось спасительное:

ЖЕЛАТЕЛЬНО ЛИЧНОЕ ПРИСУТСТВИЕ

Ну слава боту! Мне наконец-то указывали на дверь.

Я выпал в реальность очень вовремя. В кабинет уже входило знакомое секьюрити, огромное, с неподвижным рылом. Зачем оно здесь? Надеюсь, не с лестницы меня спустить?

— Вызывали, Труадий Петрович?

Труадий! Ну, конечно же, Труадий, а никакой не Трувор!

— Вы уже однажды виделись, — произнес, усмехаясь в седые усы, хозяин кабинета, фирмы и ситуации, — но, думаю, нелишне будет представить вас друг другу заново. Лёша Радый, мой заместитель. Лёня Сиротин, начальник отдела геликософии.

Я обмяк. И хорошо, что обмяк. Ибо при напряженных мышцах улыбалка могла бы и не сработать. Так и в инструкции сказано.

Потом мы пили чай. Втроем. За стеклянным столиком в углу кабинета. Лёша предпочел черный, а мы с Труадием Петровичем — какой-то прозрачный, желтоватый, с лохматыми чаинками. Или даже с цветками. Вообще-то мне тоже больше по нраву черный с сахаром и лимоном, но в данном случае выбирал не я. Выбирал бот.

Несмотря на то, что беседа шла уже самотеком, я предпочел поприсутствовать. Ибо это было не просто чаепитие — это был разбор полетов. Ну не знал я еще тогда, что при включенном автопилоте все пишется! Достаточно потом врубить воспроизведение — и вот вам, пожалуйста, события глазами бота. Так сказать, информация из первых рук.

Но в ту пору на этот пунктик инструкции я пока не обратил внимания.

— Удивили вы меня, Лёня, — размеренно говорил Труадий Петрович. — Я ведь при первой нашей встрече составил о вас совершенно иное мнение. Должен признаться, вы мне тогда показались… как бы это помягче выразиться…

— Как бы да, — кротко покаялся бот.

Ага! Покаялся он там! Кротко! Услышал знакомое «как бы» и поддакнул, поскольку работает в режиме «согласие».

— Ну, то есть вы понимаете, о чем я… Так вот. Мне нравится ваше отношение к делу. Мне вообще нравится здоровый цинизм. При условии, что он не становится самоцелью. Как, кстати, случилось на той вечеринке. На вечеринке вы тогда, конечно… м-да…

Старый душевед говорил и слушал себя с удовольствием.

— Вот вы сейчас гадаете, с какого момента нашего собеседования я заподозрил, что… — Он помедлил, как бы заново взвешивая все «про» и «контра». — …что все-таки, вопреки первому впечатлению, приму вас на работу. Причем не заместителем, а именно начальником отдела геликософии…