В зал вошли несколько десятков бойцов и выстроились вдоль стены. Громкоговоритель, постоянно вещавший уродам успокоительные сообщения о заботе правительства и счастливом будущем, замолчал. Собравшиеся заволновались, даже кентавр, задиравший гномов, отошел в сторонку.

— Сограждане! — послышался наконец баритон полковника Брайана. — Я — комендант лагеря временного содержания «Эллия». Как вы уже знаете, вы находитесь здесь для вашей же безопасности. Я от лица всех людей свободного мира выражаю вам искреннее сочувствие. Вы много пережили, так потерпите еще чуть-чуть. Мы ведем тяжелую борьбу против нашего общего врага — компрачикосов. Эта война длится уже много сотен лет, и несмотря на постоянные успехи Федерации, враги еще находят укромные уголки в дальнем космосе, чтобы творить там свои злодеяния…

— Я думаю, он это сам сочинял, — захихикал Тим. — Да уж, в дальнем космосе полно укромных уголков!

— Выходит, мы будем воевать вечно? — Ли даже перестал жевать.

Сержант потребовал, чтобы подчиненные заткнулись, но и сам улыбался во весь рот. Конечно, компрачикосы — мерзкие твари, и у Федерации, безусловно, постоянные успехи. За последние пять земных лет, насколько было известно Полу, уничтожено аж три гнезда компрачикосов, не считая Эллии. Космос велик, и враги шарятся по нему, как у себя дома, а Федерация такой возможности не имеет, потому что враг бьет по рукам. «Вояджеры» уходят вдаль чуть ли не миллионами, но миллионами их и уничтожают. С Эллией — несомненная удача. Только за нее наверняка придется заплатить чем-то вроде налета на Таллас, когда компрачикосы безо всякой пользы для себя, просто мести ради, угробили почти сотню миллионов граждан Федерации. Вот такая война: мы у них Эллию, они нам Таллас. Конечно, Федерация могуча, Талласов у нее много, да и тот как-нибудь отстроят и очистят, но у Конфедерации куда больше миров, и они находят все новые. Война навсегда.

— …конечно, не так просто. Поэтому каждый из вас пройдет через нескольких специалистов. Это, прежде всего, сотрудники нашей контрразведки. Здесь вам недолго придется с ними общаться, ничего сложного в этом нет. Вопросы самые простые. Далее заведенный на вас файл поступит к медикам, которые оценят ваше общее состояние…

Сразу многие в ангаре стали кричать, показывая свои раны. Полковник Брайан, наблюдая за подопечными через камеры, отключил микрофон и повернулся к присутствующему на командном пункте лагеря Передку.

— Вот вам, Ральф, одно из лиц войны: перестрелки особой не было, Остров сам по себе крохотный, наши потери всего двадцать пять человек, включая раненых, а сколько пострадало гражданских! Видели бы вы, что творилось в одном из мегаполисов Респроса, когда я был там во время так называемого «усмирения вышедших из-под контроля граждан». Медиков было нужно больше, чем солдат. Война…

— Понимаю, — кивнул журналист. — Но сейчас, наверное, надо им что-то сказать?

— Сами уже зашикали крикунов, — усмехнулся полковник. — Здо-ровых-то больше, им интересно, что я скажу дальше. Да уж, самая интересная в их жизни радиопередача. Однако продолжим.

Он откашлялся.

— Раненым следует сформировать очередь у красных высоких дверей, обозначенных по бокам красными крестами. Пожалуйста, пропускайте вперед тех, кому хуже, чем вам. Имейте в виду: у нас три медицинских кабинета, очередь будет двигаться быстро. А вот тех, кто заявите я с насморком, выставим с позором!

Полковник сделал паузу — а вдруг рассмеются? Он не знал, что оставшийся без левой руки брауни в это время сказал товарищу: «Заткни мне чем-нибудь нос, течет и течет! Может, не заметят…»

Ральф Передок ожесточенно почесал все еще пышную шевелюру. Ему нельзя делать видеозаписи, да и не нужно: не того он уже полета птица. Нужны впечатления, которые можно будет переработать в концепцию, новую концепцию для граждан Федерации. Мы не просто освобождаем, мы очищаем мир от скверны… Но тогда проще всего уничтожить этих уродов прямо тут, о чем его просто подмывало попросить полковника. Ведь это оскорбление не только Человечества, но и Бога! Не столь гадки компрачикосы, как их создания.

Журналист потряс головой, словно в уши затекла вода. Нет, так каши не сваришь. Это зритель не съест. Нужно другое. Но не жвачка на тему «все мы люди, все мы равны», а что-то важное… Он пока не понимал, что именно. Надо постараться быть добрее. Да, установка на доброту. Внизу — несчастные люди, даже не похожие на людей.

Полковник все говорил:

— …наконец, самое главное: ваше будущее. Не беспокойтесь, вы на попечении правительства Федерации, объединяющей тысячи могучих миров. Вас не оставят в беде. Вы отправитесь в уютные, красивые места, где сможете до конца дней не беспокоиться ни о крове, ни о питании. Никто и никогда больше не сможет вами владеть. Вы свободные люди! Вам предстоит лишь короткая, безболезненная процедура. Принятый парламентом закон предписывает мне рассказать о ней особо. Дело в том, что вашим предкам — не важно, далеким или близким — нанесли необратимый ущерб. С тех пор генетика их потомков ущербна. Компрачикосы утверждают, будто создали новые расы или даже новые виды людей, но это ложь! Вы всего лишь больны. Очень тяжело больны. На Федерации нет вины, но мы, весь наш народ и правительство, возьмем эту вину на себя. Вам ни о чем не придется беспокоиться до конца ваших дней, да будут они длинными. Однако… — Брайан прокашлялся. — Однако каждый из вас получит безболезненную инъекцию, которая исключит саму возможность появления у вас неизлечимо больного потомства. Проще говоря, у вас не будет детей. Я знаю, это больно сознавать. Но поймите: если человек болен и передает по наследству свою болезнь — разве не лучше ему остановиться? Зачем мучить собственных потомков? За этот подвиг Федерация навсегда сохранит ваши имена в народной памяти. С вами еще поговорят об этом военные психологи, но уже после погрузки на корабль. Ну вот, собственно, в основном все… Да, кстати, сексом вы сможете заниматься сколько угодно, в этом смысле укол абсолютно безвреден!

Разнообразные лица внизу окаменели, потом раздались первые выкрики, переросшие в гул голосов.

— Так всегда бывает, — объяснил полковник. — Но идиотский закон заставляет меня это произносить. Иначе трибунал! Я первый раз говорю это сам, но дважды присутствовал в таких лагерях. Конечно, у них сейчас шок! У вас бы, наверное, тоже был.

— Я думаю, да! — прокряхтел Передок. — А потактичнее, или лично, или как-то еще нельзя было это сделать?

— Какой смысл? Мы спешим, я выполнил все требования Устава и Закона. Каждый раз есть недовольные — лучше выявить и обезвредить их сразу, простите военную прямоту. — Брайан несколько обиделся, он был другого мнения о своей речи. — В конце концов, мы их освободили. Что ж, еще задницу лизать этим уродам за то, что они уроды не по своей воле? Я в этом не виноват, и вы тоже, и никто в Федерации. Меня вот никто не спросит, если заболею фелленитом — изолируют в госпитале, который похуже тюряги, до конца жизни, и привет родителям. А этих разместят во вполне приличных заведениях.

— Не совсем верно… — Ральф подошел к прозрачному лишь с одной стороны стеклу и всмотрелся в волнующуюся толпу. — Их отправляют в «строящиеся миры», чтобы не мелькали на людях. Работать они не смогут, работы там для них нет. Уехать куда-то — тоже. Редко кто живет больше десяти лет. Спиваются.

— И каждая смерть на совести компрачикосов! — разъярился Брайан. — Или вы, Ральф, считаете, что в этом Флот виноват?

— Да нет, не считаю. Я вообще не могу никак понять, что именно я считаю! — Передок прошелся по кабинету, ероша волосы. — Вы, случайно, не провоцируете бунт?

— Не то чтобы бунт… — Полковник виновато усмехнулся. — Ну, скажем, я занимаюсь шоковой терапией. Чем раньше поймут, что их неизбежно вдет, тем быстрее смирятся. А бунта не будет, они не в состоянии нападать на людей. Просто как роботы. Вот паника — очень даже возможна. Но только один раз. Когда мы объясним уродам, кто теперь их хозяева, все встанет на свои места окончательно, и можно будет без проблем загружать их на корабли.