…Тот танк, который попался на прицел Эспадо, как раз и входил в одну из таких передовых групп…

Так что то, что он на прицел попался, было неудивительно. Удивительно было то, что Эспадо в него попал. Почему удивительно? Потому что за восемь месяцев службы Эспадо стрелял из штатного орудия ровно четыре раза, каждый раз щедро отпущенными тремя снарядами. И еще три раза из пулемета ДТ, по двадцать патронов…[92]

Ну, допустим, и сам красноармеец Адольфо, и его отличный башнер родились гениальными стрелками. А остальные? Хорошо, допустим, пушку жалели, хотя живучесть ствола «сорокапятки» просто поразительна… Хорошо, жалели снаряды. Хотя стоимость одного 45-мм выстрела относительно не велика — три бутылки «Столичной»!

Но про «стволиковые стрельбы», когда в ствол пушки вкладывается винтовочный ствол и стреляют из нее для тренировки наводчиков винтовочным патроном, кто-нибудь из гениальных танковых комкоров когда-нибудь слыхал?

И если башнеры не умели стрелять, «наезд» водителей составлял шесть моточасов, в «поле» техника не выводилась — чем же личный состав в служебное время занимался? Ведь не все же время в подшефном колхозе картошку окучивал? Или все же действительно, именно все? И это АРМИЯ?!

…Когда оставшийся без бриджей генерал плотно уселся пухлыми белыми ягодицами на свое «командирское» место, «саблезубый» осторожно двинулся вперед…

Первое, что увидели на дороге члены экипажа, — пять стоящих друг за другом разбитых советских танков. Это поработали бомбы пикировщиков. Машины были разбиты вдребезги, где башня, где корпус, где обрывки гусениц… О судьбе людей даже думать было больно…

Чуть подальше по дороге лежал на боку опрокинутый танк, а за ним стоял танк, у которого, видимо крупным осколком, вскрыло лобовую броню, как консервную банку… Лист брони при этом был скручен, как бумага — только клепки по краям торчали…

…Эспадо не увидел, а только лишь звериным чутьем вдруг осознал, что слева от него появилось что-то враждебное, опасное… И тут же что-то с истошным визгом унеслось от него прочь, чиркнув по чуть скошенной башенной броне, от которой мгновенно отлетел целый сноп искр, подобных ярким искрам окалины, когда в кузнице кузнец молотом бьет по раскаленной поковке…

— Левее дерева, танк, 500! — крикнул Адольфо, ныряя в башню.

На этот раз поймать в прицел небольшую вражескую машину никак не удавалось. Только Эспадо поймает врага в прицел, а он уходит то влево, то вправо, меняет направление…

Без результата дав два выстрела, «саблезубый» получил чувствительный удар в маску пушки. От внутренней стороны брони оторвались осколки, брызнули в лицо, впиваясь в переносицу, в подбородок, в щеки. Сквозь звон в ушах донеслось жалобное хныкание генерала.

— Командир, ухожу влево, щас спалит, гад! — раздался в ТПУ хриплый вскрик мехвода.

Резво развернувшись, «саблезубый» кормой глубоко вломился в заросли и замер. Размазывая по лицу струящуюся кровь, Эспадо откинул люк и огляделся. Кто, где, понять было совершенно невозможно!

Ясно, что от своих они оторвались. А совсем рядышком бродит немецкая бронетехника…

Перегнувшись через край башни вперед, Адольфо увидел, что рядом с маской пушки засел 2-см немецкий бронебойный снаряд, его сине-фиолетовое донце черным кольцом окружала вскипевшая, оплавившаяся, но выдержавшая удар броня. Слева на башне осталась синеть глубокая борозда, оставленная другим снарядом. В общем, легко отделались. Хотя внешний вид у танка, с учетом предыдущих шрамов и царапин, был явно не парадный.

Но снова вылезать на открытое место Эспадо пока не рискнул. Кто знает, что это рычит мотором за ближним поворотом лесной дороги?

По дороге мимо «саблезубого» промчались один за другим в клубах пыли два серых мотоцикла с колясками. За рулем которых сидели водители в серых фирменных пальто, явно не пошива «Москвошвеи». Танк их внимания не привлек, потому что на битые (и честно говоря, некоторые уже и просто брошенные с сухими баками) русские танки они насмотрелись сегодня достаточно.

— Командир, немцы! — встревоженно подал голос мехвод.

— Не слепой я… И не глухой. Но это все мелюзга! — ответил Эспадо. — Поэтому давай-ка сначала дождемся того, кто там так солидно порыкивает… видно, крупный зверюга.

И они дождались.

Это шла маленькая колонна. Впереди угловатый, показавшийся Эспадо огромным T-IV, затем — две «тройки» и, наконец, два полугусеничных бронетранспортера. Замыкал колонну танк помельче — уж не тот ли самый, который только что навел раскаленной окалиной на щеках Адольфо изысканный татуаж?

У Эспадо от обилия добычи аж ладони зачесались. «К деньгам», — мысленно озвучил он хорошую примету.

Пропустив врага мимо себя так, что замыкающий танк оказался прямо перед ним, шагах в пятидесяти, Эспадо выстрелил. «Двойка» будто споткнулась на бегу, ее блестящие гусеницы вмиг замерли, а из откинувшегося вверх люка повалил густой черный дым, как из паровозной трубы.

Вторым выстрелом Эспадо ударил по головному танку — самому грозному противнику. С трехсот метров советская болванка пронзила кормовую броню немецкого «батальонен-панцера». Из боковых, мгновенно распахнувшихся люков угловатой башни горохом посыпались на землю члены экипажа. Из переднего люка на лобовой броне большого танка ритмически стал вылетать язык огня, как будто там начал стрелять огромный пулемет.

Следующей жертвой был T-III. Именно был, потому как снаряд, врезавшись чуть пониже башни, пришелся прямо в боезапас. Взрыв подбросил башню вверх. Перевернувшись в воздухе, она рухнула обратно на корпус крышей вниз.

И тут же Эспадо, стреляя из пушки со скоростью автомата (надо отдать должное товарищу генералу, не подвел, хорошо заряжал, быстро), перенес огонь на последнюю, зажатую двумя горящими танками цель. Впрочем, цель выстрелила с ним одновременно…

Удар в лобовую броню бросил Эспадо и генерала вперед. Когда Эспадо пришел в себя, то услышал, как Сандалов, тряся перед собой вмиг покрасневшими руками, оторопело бормочет:

— Ой, ой, ой… отбило… отбило…

А мехвод уже ничего ответить Эспадо не смог. Потому что 3.7-см болванка, пройдя сквозь лобовой лист, вырвала ему сердце, распахнув на спину ребра, как белоснежные крылья…

Но последний вражеский танк тоже разгорался… медленно, лениво, но разгорался.

Спустя несколько секунд по броне советского танка застучал свинцовый град. Это ударил пулемет с БТР. Брызги крошечных огненных разрывов заплясали по всему корпусу, подбираясь к бензобаку. MG-34 с бронебойными патронами на дистанции в сто шагов был действительно мощным оружием против тонкобронного Т-26. Вот когда Эспадо сказал спасибо умельцам из рембата, которые за селянский самогон навешали дополнительных экранов на броню…

Глупо и обидно быть после всего пережитого спаленным — и кем? Не танком даже, а гробиком на колесах! Эспадо выстрелил по бронетранспортеру и со ста метров — промахнулся! Гнев — плохой советчик…

Фугасным!

Генерал выронил из рук припасенный бронебойный, а потом с трудом, со сгиба локтя, зарядил пушку… видно, ему крепко досталось…

Фугасный снаряд врезался в двигатель разворачивавшегося «ганомага» — полетели какие-то ошметки, трубки, брызги. Через распахнутую, как ворота амбара, заднюю дверь из БТР выскакивали немецкие солдаты. Эспадо положил бы их всех, да только спаренный с пушкой ДТ оказался разбитым еще в самом начале боя!

На ходу запрыгнув во второй, неповрежденный БТР и, даже погрузив какую-то крупную вещь, немцы по-английски, не прощаясь, дали по газам и покинули поле неравного боя.

И не знал красноармеец Эспадо, перевязывающий сломанные кисти бесштанному генералу, а потом волокущий его, упавшего наконец в обморок, на собственном горбу, что той самой ценной вещью, которую убегавшие немцы все же прихватили с собой, было бездыханное тело командира 3 PD Вальтера Моделя…[93]