А еще ему нужно построить дом. Самый лучший, самый роскошный дом на зависть им всем. Сейчас лучший дом у банкира Ральстона. Хескет много слышал о нем и давно собирался взглянуть на это чудо. Усадьба называлась «Бельмонт» и находилась где-то неподалеку от Сан-Франциско. Роскошные приемы и вечеринки, устраиваемые в особняке, уже давно стали притчей во языцех, и Хескету не терпелось увидеть это великолепие собственными глазами, чтобы иметь представление о том, чего добиваться.

Тревэллион стоял на его пути. Он должен исчезнуть. Почему этот человек до сих пор жив? Ведь пока он тут ходит и что-то вынюхивает, опасность возрастает с каждым днем. Торопиться следовало с самого начала, с того момента, как он задумал убрать его. Конечно, делать это надо очень осторожно. Но почему нет даже никаких слухов о покушении на Тревэллиона?

И Маргрита Редэвей (он неохотно вернулся к этой мысли) тоже мешала ему. Если он не найдет акций, значит, она носит их при себе. Стало быть, ее придется убить.

Хескет содрогнулся. При одной только мысли, что он дотронется до женского тела, у него по спине поползли мурашки. Откуда взялось это чувство, он не понимал, но оно пронизывало все его естество. Он касался женского тела лишь однажды, и этот момент навсегда остался для него связан с вызывающим дрожь ужасом. И всякий раз, содрогаясь, он старался отогнать это воспоминание. Эл никогда не занимался самокопанием и не пытался разобраться, почему начисто лишен половых инстинктов.

Внезапно мысли Хескета изменили направление. Почему эта мисс Редэвей вздумала нанять Тиэйла? Что общего у актрисы с наемным убийцей? Или она наняла его как телохранителя? Ее напугали попытки ограбления.

А этот Манфред? Эл видел его всего пару раз, но что-то в нем тревожило его. Ему почему-то казалось, что он вовсе не актер.

Вдруг ему пришла идея: не нанять ли ему самому Тиэйла, но он тут же отбросил ее. Этот Тиэйл та еще штучка. У него репутация наемного убийцы, но при этом почему-то он всегда сам решает, когда исполнять заказ и исполнять ли вообще, и никому не известно, что у него на уме.

Эл вернулся в свои апартаменты. Комнаты, которые он занимал, были роскошно обставлены, но при этом в них начисто отсутствовала индивидуальность. Единственное, что он здесь сделал, — это сменил замки. Теперь дверь запиралась на два замка, ключи от которых имелись только у него. Впуская горничную, он оставался в номере, пока та убиралась. Ему казалось омерзительным, когда кто-нибудь притрагивался к его одежде или разглядывал его вещи, поэтому он всегда ждал, чтобы прислуга, закончив свою работу, побыстрее ушла, и снова запирал дверь.

Вот и сейчас, закрывшись в своем номере, он поудобнее расположился в кресле и принялся думать. Тщательно и неторопливо он изучал ситуацию, рассматривал каждое обстоятельство в отдельности. Он прекрасно знал, чего хочет, вопрос заключался лишь в том, как достичь желаемого без потерь.

Мелисса покинула кондитерскую, она уехала с Альфи. Джим Ледбеттер тоже там больше не появлялся, и Тревэллион теперь все чаще заглядывал в «Интернэшнл». Почтовыми услугами Поуни уже не пользовались, так как появился телеграф и новости быстро доходили до города. Правда, основным источником информации все равно оставались слухи, молниеносно разносившиеся по салунам. Здесь не только узнавали новости, но и производили расчеты, заключали сделки. Секреты в Комстоке хранились недолго. Стоило кому-то принести свежеиспеченную новость в салун, как ее тут же подхватывал весь город. Держа ушки на макушке и подслушивая разговоры за соседним столиком, узнавали о ценах на акции, о продаже приисков и о многом-многом другом. В том же Сан-Франциско люди, мечтавшие сколотить состояние, не имели таких источников информации.

Вьючные караваны почти не ходили, грузы доставлялись в фургонах. Дорогу в Калифорнию расширили, утрамбовали, и она выглядела как мостовая.

Тревэллион вернулся домой. Захлопнув дверь, он встал посреди комнаты, уперся руками в бока и окинул взглядом свое убогое холостяцкое жилье. Его охватило раздражение, почти гнев, и он выругался. Потом вытащил из тайника бумаги и принялся просматривать их. Да, заработал он не много. Уже несколько месяцев жил, едва сводя концы с концами, понемногу продавая руду и россыпное золото. Его доля в кондитерской и извозном деле Ледбеттера давала не такую уж большую прибыль. Правда, бедным он себя тоже не мог назвать.

Он вспомнил о предложении Джима войти с ним в долю, но решил не рисковать деньгами друга и пойти своим путем. Ему придется поработать, да еще как. Вэл снял пальто, повесил его на гвоздь и расстегнул пояс с кобурой. И этот Ваггонер… Что же там все-таки произошло? Не подоспей он вовремя… Нет, с Ваггонером пора кончать. Слишком уж распоясался этот подонок.

Тревэллион устало опустился на койку. Интересно, знает ли Ваггонер, кто такая Маргрита? Да нет, откуда ему знать? Ведь он не видел ее тогда, к тому же она была ребенком. Нет, это просто нелепо.

Но что случилось с ним самим? Ведь он уже начал убивать их поодиночке! И что теперь? Ваггонер здесь, более того, дважды пытался расправиться с ним, а он, Вэл, так ничего до сих пор и не предпринял.

Вэл разделся и лег в постель, но не уснул и продолжал думать о Маргрите. Внезапно его обожгла всплывшая откуда-то из глубин мозга мысль; он понял, что для него эта женщина — единственная. А ведь ему даже нечего предложить ей. Все стало ясно, когда он впервые увидел ее на сцене, и потом, когда подоспел ей на помощь.

Она уже получила всеобщее признание, а он так и остался никем. Ну кто он такой? Старатель, горняк, которому не на что рассчитывать, кроме своих рук. Конечно, они знали друг друга и раньше, но ведь тогда они были всего лишь детьми. На какой-то миг их жизни соединила та ужасная ночь и последовавшая за нею боль утрат. Он долго не мог выбросить Маргриту из головы и однажды даже написал ей.

Тут он подумал о ее бумагах. Надо просмотреть их и обязательно разыскать Уилла. Кстати, где он? Куда запропастился?

Тревэллион окинул взглядом свою комнату, и ему снова захотелось оказаться в кондитерской, где пахло кофе и пирогами, увидеть хлопочущую у плиты Мелиссу и сидящего напротив Джима. Ему даже не обязательно с ними разговаривать, — просто побыть рядом, чтобы не оставаться одному, как сейчас. Да что с ним такое случилось?! И Вэл пришел к неутешительному выводу: в сущности, всю свою жизнь он был одинок!

Утром он спустился в шахту, еще раз тщательно исследовал образцы породы и понял, что скоро выйдет на богатую жилу. И ему вдруг захотелось заработать много денег.

Внутренний голос подсказывал, что он на верном пути, что где-то здесь, совсем рядом, залегает богатая руда. Но до нее еще нужно добраться, и ему понадобятся средства. Вот почему первые владельцы распродали эти участки — земля здесь требовала глубинной разработки. Многие находят жилы, но мало кто способен их разрабатывать.

Что же ему теперь делать? Оставить здесь рабочих в надежде, что откроется жила, а самому тем временем податься на заработки? Нужно обязательно добыть денег. Видно, все же придется поработать под землей. А Ваггонер? Интересно, что он предпримет, узнав, что Тревэллион уехал? Ведь теперь у Ваггонера еще двое сообщников. А этот револьвер с надписью на рукоятке «А. К. Элдер», найденный им тогда, много лет назад?.. Его потерял кто-то из тех убийц. Он все еще лежит у Вэла.

Проведя на рассвете серию взрывов, Тревэллион разгреб обломки и исследовал образовавшееся устье. Взрывы, как обычно, углубили туннель фута на три, но жила по-прежнему оставалась не очень богатой.

Чтобы расчистить проход в плоскость забоя, он вывез на тачке породу по дощатому настилу. Пора бы, конечно, проложить здесь колею и отказаться от тачки, но на рельсы нет денег.

Пока Вэл возился, он пытался обдумать свое положение. Он всегда думал во время работы. Физический труд способствовал мыслительному процессу, во всяком случае если не требовал особого внимания и сосредоточенности.