И я-таки интересно провела время. Я завела флирт с Джеймсом Вильямсоном, лид-гитаристом Студжес, потом – интрижку с Роном Эштоном, их басистом, а потом Рон познакомил меня со Скоттом Ричардсоном, обладателем потрясающего бело-блюзового голоса. Он пел и играл на басу в SRC, замечательном хард-рок-блюзовом бэнде; местные герои, которым не удалось пробиться ни на национальную, ни на интернациональную сцену. Скотт мне очень приглянулся.
Он был крут, белокур и привлекателен, к тому же он не был джанки (то есть, тогда еще не был). Это был не тот “в-ожидании-Годо”-икспириенс, какой мне довелось пережить с Джеймсом и Роном:бесконечная вереница номеров мотелей с включенным телеком, и бесконечный замечательно меделенный секс с бесконечными перерывами, когда они удалялись в туалет ширяться, чтобы потом клевать носом.
Это стало моим первым непосредственным столкновением с миром джанки, и я бы не сказала, что он мне особенно полюбился. Джанки не могут ни на что решиться спонтанно. Если вы говорите: “У меня идея! Давайте слетаем на выходные в Париж!”, первое, что ИМ приходит в голову, это вовсе не “О, как замечательно! А где же мой пасспорт?” Отнюдь. Это: “О, черт, у меня нет во Франции дилера”. Думаю, поэтому Студжес не были особенно огорчены отправкой в Энн-Арбор: дом – это там, где есть лучший доп и больше всего дилеров. Печально; настоящий облом для такого любящего путешествовать и жадного до впечатлений человека, как я.
Короче, сцена Скотта Ричардсона была не похожа на эту – как раз то, что мне было нужно. Впрочем, они с парнями из его группы не чуждались кокаина, так что мой энн-арборский визит был примечателен и в этом плане: кок и смэк в одной поездке!
Вышло так, что я не приобщилась ни к одной из этих субстанций. Я ни за что на свете не воткнула бы иглу в руку, а моя первая понюшка кокаина оказалась (на долгий период) и последней. Ну точно, как Вуди Аллен в “Энни Холл”, я, впервые нюхающая идиотка, из-за щекотки в носу чихнула так, что сдула все эти дорогущие белые дорожки на ковер.
Это было так нехипово. Так некруто. Скотт простил мне (он простил бы что угодно, лишь бы быть хоть чуточку поближе к Дэвиду Боуи), но вот насчет остальной группы я не уверена. Их дилер просто преисполнился отвращения. Он бросал на меня обвиняющие взгляды: я оказалась настолько нехиповой, что он едва сдержался, чтобы не встать и не выйти вон.
Ну и, конечно же, именно ОН был судьей в хиповости и нехиповости окружающих. Кстати, в то време кокаиновые дилеры отнюдь не были тем хищным говном, в которое они превратились сейчас, а их товар отнюдь не был теперешним социальным бичом. В 1973-м кокаин считался очень элитарным и относительно безобидным – не вызывавшим особого привыкания, роскошным стимулятором. Его употребление настолько повышало ваш статус, что в самых модных кругах стало считаться просто необходимым. Только тупицы, казалось, не нюхают кокаин или, еще того хуже, все еще курят травку.
Лично я ненавидела этот порошок с самого начала. Больная мозоль. Потому что в третьей четверти 1973-го у Дэвида с кокаином завязались серьезные отношения.
Прежде чем начать печальное повествование о Дэвидовской зависимости я должна все же обрисовать положение вещей между нами с Дэвидом на предмет всех наших друзей и подружек и друзей-подружек.
Все очень просто: я хотела заполучить то же, что и Дэвид, так что я так и делала, иногда в буквальном смысле. Со временем я наловчилась соблазнять Дэвидовских секс-партнеров прежде него. Их было не так уж сложно вычислить; я знала, какой ему нравится типаж, и могла заметить этот его очаровывающий до отпадения штанов свет в глазах, стоило ему заметить подходящую персону, как я припоминаю,.
Хотя меня среди них интересовали, конечно же, только люди талантливые и значительные: Черри Ванилла, Мэриэнн Фэйтфул, Аманда Лир – ТАКОГО калибра индивидуальности. Весь остальной Дэвидовский поток секса с групиз и деловых перепихонов меня совершенно не интересовал. Мое отношение было таково: если вы – те, кому повезло трахнуться с великим Боуи, то я – Жена! Так что, извольте соблюдатьтабель о рангах и привилегиях.
И о, да, я давала это прочувствовать, дорогуши вы мои. Если я входила в комнату, то вам, девочки (мальчики), лучше всего было сей час же вскочить и отсалютовать, а уж потом опускаться обратно на колени (на живот или на спину), а не то ваш великий день мог очень быстро испортиться. Или если вы отвечали на звонок стоящего у постели телефона в гостиничном номере где-нибудь в Манчестере или Милуоки, или Мангейме, или где угодно и недостаточно быстро выполняли, что велено, когда я, очень вежливо, говорила “Алло, дорогуша, это Анджела, передай-ка, пожалуйста, трубочку Дэвиду”, то вам предстояла взбучка.
Обычно все проходило без сучка-без задоринки. Иногда, конечно, бывало довольно трудно обсуждать насущные нужды рок-н-ролла с вашим мужем, пока какой-нибудь западноберлинский гермафродитик-охотник до звезд или какая-нибудь лекгодоступная нью-йоркская журналистка расстегивали ему ширинку. Способность Дэвида поддерживать сосредоточенность на карьере, воистину, была исключительной, но, в конце концов, все же люди (“Какую-какую именно пленку, ты сказала, бэби, что-то я пропустил?..”) Впрочем, в основном, мы могли обсуждать дела с относительным успехом.
Забавно, да, но все же Дэвид обижал меня. В третьем квартале 1973 года он начал нарушать наши неписаные правила. Он начал заводить себе любовниц в близком мне окружении и держать их при доме, прямо у меня перед носом. Он начал спать с одной пышной (двести фунтов [примерно 100 кг)] черной красавицей, которая была МОЕЙ подружкой. Он ввез импортом Эву Черри, черную певицу с белыми волосами, которую он встретил в Чикаго. Он пытался устроить ей финансируемую “Мэйн Мэн” карьеру и поселил ее в оплачиваемой “Мэйн Мэн” квартире прямо за углом от МОЕГО дома. Все эти дела заставляли меня чувствовать себя – какое бы слово подобрать? – нелюбимой, вот что.
10. ЧУДО-ЖЕНЩИНА И КОКАИНОВЫЙ РЕБЕНОК
Дэвидовский “уход со сцены” ничуть не уменьшил накала Боуимании (ах, как удивительно!). Через три недели после шоу в “Хаммерсмит-Одеоне”, в конце июля 1973-го, сразу пять его альбомов попали в британский топ-тен. Через три месяца его звезда по-прежнему сияла на поп-небосводе; он был номером один, и собирался стать еще больше.
А это означало, кроме прочего, что пора было и ему, и “Мэйн Мэн” обратить хотя бы толику внимания на свою часть нашего с ним договора. Явно настало время начинать карьеру Энджи.
С другой стороны, Дэвиду пора было делать “1980 Floor Show”. Когда Берт Шугамэн обратился к нему с просьбой сделать что-нибудь для американского рок-сериала “The Midnight Special,” ему пришло в голову устроить исключительно театрально-экстравагнтный кабаре-номер – что-то, вроде “Сонни и Шер шоу” а ля Боуи. Действие его должно было происходить в будущем, в 1980-м, и включать в себя выступления разных рок-персонажей: из 60-х – Мэриэнн Фэйтфул и Троггз, из 70-х – его самого. Ну и, как обычно, ему нужен был кто-то, кто все это для него организует. Ну и, как обычно, этим кем-то была я.
Для начала, нужно было подыскать место. Берт Шугамэн мудро забраковал первое предложение Дэвида о дорогих и трудоемких съемках полного Дэвид-Боуиевского шоу в дороге. В место этого он склонился к моему предложению: к маленькому, легко освещаемому клубу, вроде “Марки”, где можно было бы снимать всего тремя камерами. Так что нужно было забронировать это место, и превратить его в ночной клуб будущего. Нужно было разыскать и заручиться согласием основных артистов, а также подобрать поддерживающий состав танцоров и певцов. Нужно было договориться с Наташей Корниловой о дизайне костюмов, согласовать все с Бертом Шугамэном и устроить еще дюжину других дел. Было непросто, но очень весело.
Ну и, конечно, поскольку все это – шоу-бизнес, я пообщалась со множеством интересных людей.
Эва Черри была не особо интересна, впрочем, но наблюдать за ее действом было поучительно. Она великолепно выглядела – эксцентрично и экзотично с ее выбеленным шаром коротко остриженных волос-колечек, как раз подходяще для Боуиевского шоу. Но, послушав ее подпевки, я заключила, что ее талант, по-видимому, лежит в другой области. Мне говорили, что она потрясающе проделывает ртом другие вещи. Но вот голос у нее был так себе.
