Он пристально смотрел, а листья пролетали мимо и падали повсюду вокруг, но ни один из них не лег ему на руку. А потом внезапно появилось что-то — не лист, нет, бабочка, которая выпорхнула из ниоткуда, словно лист, голубая, как дымка над далекими холмами, голубая, как припахивающий дымком воздух осени.

На мгновение бабочка застыла в воздухе над его протянутыми ладонями, а потом стремительно упорхнула вверх, решительно преодолевая встречные потоки облетающей листвы — голубая пылинка в золотом море.

Он провожал ее глазами, пока она не затерялась в ветвях дерева, потом взглянул на руки и обнаружил, что на ладони что-то лежит… Но это был не лист.

То была маленькая карточка, два дюйма на три или что-то в этом роде, цвета листвы, но этот цвет происходил из какого-то внутреннего сияния, и карточка светилась скорее сама по себе, нежели отраженным светом, позволяющим человеку воспринимать цвет листвы.

Он сидел под деревом, глядя на карточку и недоумевая, как получилось, что он поймал ее, если падали вовсе не карточки, а листья. Он хорошенько рассмотрел карточку: она была не из бумаги, а картинку на ней он не мог понять.

Он сидел и разглядывал картинку, когда раздался голос матери — она звала его к ужину. Спрятав карточку в карман, он пошел в дом.

В обычных обстоятельствах магия развеялась бы, и ему никогда больше не довелось бы пережить второй такой же осенний день.

У каждого человека в жизни бывает всего один такой день, подумал Альден Стрит.

Альден спрятал карточку в карман и отправился домой ужинать, а потом — вечером, должно быть, — положил в ящик комода у себя в комнате, потому что именно там он нашел ее в ту, другую осень.

Он вынул ее из позабытого тайника и держал на ладони, и тот осенний день тридцатилетней давности вдруг всплыл в его памяти так отчетливо, что он почти ощутил свежий запах воздуха в тот предвечерний час. И бабочка тоже была в его воспоминаниях, такая же пронзительно-голубая, и он понял, что она запечатлелась в памяти столь крепко, что теперь останется с ним навсегда.

Осторожно положив карточку на место, он отправился в деревню — разыскивать агента по недвижимости, с которым разговаривал накануне.

— Но, Альден, — удивился агент, — теперь, когда вашей матушки нет в живых, вам нечего здесь делать. Вас ждет работа в Нью-Йорке. Вы сами вчера говорили.

— Я слишком долго прожил в этом доме, — сказал Альден. — И слишком глубоко врос в него корнями. Думаю, мне придется остаться. Дом не продается.

— И вы будете жить в нем один? В таком большом доме — совсем один?

— Ничего другого не остается, — пожал плечами Альден и зашагал прочь, чтобы вернуться в дом и снова вытащить карточку из ящика комода.

Он уселся и принялся разглядывать рисунок на лицевой стороне карточки — странный рисунок, совершенно не похожий ни на один из тех, что ему доводилось видеть прежде, сделанный не чернилами, не карандашом и не кисточкой. Чем, интересно, его нарисовали?

И сам рисунок… Многоконечная звезда? Свернувшийся клубком дикобраз? Или ягода колючего крыжовника, только увеличенная во много раз?

Не имело никакого значения ни то, каким способом этот рисунок был выполнен, ни то, что он мог означать, ни то, из какого странного жесткого и шелковистого материала была сделана сама карта. Важно было то, что много лет назад, еще ребенком, он уселся под деревом, протянул руку, чтобы поймать падающий лист, и вместо него поймал эту карточку.

Он поднес карточку к окну и стал смотреть на сад. Исполинское ореховое дерево стояло так же, как и в тот день, но его листва еще не стала золотой. С золотом придется подождать до первых заморозков, а они могут ударить в любой момент.

Он стоял у окна, гадая, появится ли бабочка на этот раз, или бабочки бывают только в детстве.

— Скоро наступит утро, — заметила Китти, — Я слышала птичий крик. Птицы просыпаются перед самым рассветом.

— Расскажите мне об этом месте, — попросил Альден.

— Это нечто вроде острова, — начала объяснять Китти, — не слишком большого. Всего фут или два над уровнем воды. Его окружает вода и грязь. Нас привозят сюда на вертолете и сбрасывают вниз. Еду привозят точно так же. На всех ее не хватает. На всех ничего не хватает. Связаться с ними мы не можем.

— Там люди или роботы? Я имею в виду, в вертолете.

— Не знаю. Их никто не видит. Наверное, роботы.

— Вы сказали, еды на всех не хватает.

Она покачала головой.

— Ее и не должно хватать. Это Промежуток. Нам не полагается жить. Мы ловим рыбу, собираем коренья и прочую снедь. Перебиваемся кое-как.

— И умираем, разумеется.

— Смерть приходит ко всем, — отозвалась она, — Просто к нам — немного пораньше.

Она, сгорбившись, сидела на чурбаке, служившем стулом, и в неровном мерцании свечи по ее лицу пробегали тени, от которых ее плоть казалась живой, подвижной.

— Из-за меня вы не выспались, — сказал он.

— Я могу спать, когда захочу. Я не нуждаюсь в долгом сне. И потом, когда появляется новенький…

— Новенькие здесь нечасто?

— Не так часто, как раньше. И всегда есть надежда. Каждый новенький — это надежда.

— Надежда на что?

— На то, что он может принести нам ответ.

— Мы всегда можем сбежать.

— Чтобы нас поймали и вернули обратно? Чтобы сгинуть в болоте? Это, Альден, не ответ.

Она принялась раскачиваться взад-вперед.

— Думаю, ответа нет.

Но она все еще хранила надежду, он знал это. Вопреки всему, она сохраняла надежду.

Когда-то Эрик был крупным мужчиной, но с годами как-то усох. Его сила никуда не делась, но огонь в глазах угас. Это с одного взгляда понятно, подумал Альден.

Эрик сидел, прислонившись спиной к дереву. Одна его рука лежала на колене, другая, с короткими грязными ногтями, лениво ковыряла землю.

— Значит, ты твердо решил сбежать? — спросил он.

— Он ни о чем больше не говорил, — сказала Китти.

— Сколько ты здесь пробыл?

— Меня привезли прошлой ночью. Я на ногах не держался. Не помню, как это было.

— Ты не представляешь, что это такое.

Альден покачал головой.

— И не намерен выяснять. Полагаю, если я собираюсь уходить, то лучше сейчас, пока это место не подточило мои силы.

— Позволь, я тебе все объясню, — сказал Эрик. — Расскажу, как обстоит дело. Болото очень большое, а мы находимся в самом его центре. Док пришел с севера. Каким-то образом он разузнал, где находится это место, и заполучил какие-то старинные карты. Карты геологической съемки, сделанные много лет назад. Он изучил их и вычислил самый лучший путь к нам. И выдержал этот путь, отчасти потому, что был здоровым и крепким… но по большей части ему просто повезло. Десять других мужчин, столь же сильных, могли бы попытаться сделать в точности то же самое и заблудиться, потому что им не повезло. Здесь есть плавуны и аллигаторы. Здесь водятся мокасиновые и гремучие змеи. Здесь стоит убийственная жара. Болото кишит насекомыми, и нигде не найти воды, пригодной для питья.

Может быть, если точно знать путь, что-то и получится, но приходится искать дорогу. Приходится пробираться сквозь трясину, и время от времени ты натыкаешься на что-то, что не можешь обойти или перебраться, и тогда приходится возвращаться и искать другой путь. Ты теряешь уйму времени, а время работает против тебя.

— А как быть с едой?

— Если ты не привереда, с едой трудностей не возникнет. Ее можно найти по дороге. Это не хорошая еда. Твой желудок может не принять ее. Не исключено, что ты подхватишь дизентерию. Но с голоду не пропадешь.

— Это болото, — спросил Альден, — где оно?

— Частично в округе Маталуса, частично в Фэйрвью. Это местный Промежуток. Они все местные. Крупных нет. Только множество мелких.

Альден покачал головой.

— Болото видно из окон моего дома. Ни разу не слышал о том, что в нем есть Промежуток.

— О нем не оповещают всех и каждого, — ответил Эрик. — Не наносят на карты. О таких вещах не говорят.