Он стал потихоньку перемещаться к кратеру. Грунт оставался все тем же, — все та же красная почва.

Он остановился отдохнуть — если это то слово — на краю кратера и, заглянув в него, застыл в недоумении.

Кратер был заполнен каким-то веществом, которое образовало что-то вроде вогнутого зеркала. Но это было не зеркало — вещество ничего не отражало.

И вдруг на поверхности появилось изображение, и если бы только у наблюдателя могло перехватить дыхание, так бы оно и произошло.

Два существа, большое и маленькое, стояли у края карьера над железнодорожным полотном, а прямо перед ними возвышался срез известняка. Маленькое существо копалось в обломках с помощью какого-то инструмента, который держало в руке. Рука переходила в предплечье и соединялась с туловищем, имевшим голову с глазами.

«Это же я, — подумал он. — Это я, только в молодости!»

Он почувствовал, как его охватила слабость, все поплыло, как в тумане, а увиденная картина, казалось, притягивала его к себе, чтобы он слился с собственным изображением. Шлюзы памяти, внезапно открывшись, низвергли на него давние, запретные сведения о прошедших временах и его родных. Он отбивался, стараясь прогнать их подальше, но они не желали уходить. Словно кто-то схватил его и, не выпуская, нашептывал на ухо слова, которые он не желал слушать.

Люди, отец и сын, железнодорожное полотно, Земля, находка первого трилобита. В него — в это интеллектуальное силовое поле, служившее ему доселе убежищем и дававшее покой, в этот продукт эволюции или инженерного мастерства безжалостно устремилось прошлое.

На отце был старый, дырявый на локтях свитер и черные, пузырящиеся на коленях брюки. Он курил старую обожженную трубку с обкусанным мундштуком и с интересом наблюдал, как мальчик осторожно откапывал крошечный кусочек камня, сохранивший отпечаток древнего животного.

Потом изображение мелькнуло и исчезло, и он присел на край кратера, обрамлявшего теперь мертвое зеркало, которое не отражало уже ничего, кроме красного и голубого солнц.

«Теперь я знаю», — подумал он. Он знал не то, каким он стал, а то, кем он был, — существом, которое передвигалось на двух ногах, имело тело, две руки, голову, глаза и рот, которое могло захлебываться от восторга при находке трилобита. Существом, которое шествовало гордо и уверенно, хотя оснований для такой уверенности и не имело — ведь оно и отдаленно не обладало его сегодняшним иммунитетом.

Как он мог развиться из такого слабого, беззащитного существа?

«Может быть, через смерть?» — подумал он, и мысль о смерти была так нова, что ошеломила его. Смерть — это значит конец, но ведь конца нет, его никогда не будет; нечто — интеллект, заключенный в силовое поле, — могло существовать вечно. Но, может быть, где-то в процессе эволюции или конструирования смерть сыграла свою роль? Должен ли человек пройти через смерть, чтобы стать таким, как он?

Он сидел на краю кратера, зная все о поверхности планеты на много миль вокруг — о красной почве, о желтизне неба, о пурпуре цветов, о журчании жидкости в ручье, о красноте и сини солнц и теней, которые они отбрасывали, о бегущем существе, взметавшем фонтанчики песка, об известняке и окаменелостях.

Знал он и кое-что еще, и при мысли об этом его охватили неизведанные доселе паника и страх. Прежде он не знал этих чувств, потому что обладал защитой и иммунитетом. Он был недосягаем ни для каких сил и даже на солнце, пожалуй, чувствовал бы себя в безопасности. Ничто не могло нанести ему вред, ничто не могло проникнуть в него.

Теперь все изменилось. Теперь что-то преодолело его защитный заслон. Что-то вырвало из него стародавние воспоминания, а потом отобразило их в зеркале. На этой планете существовала сила, которая могла проникнуть к нему, вырвать то, о чем он и сам не подозревал.

«Кто вы? Кто вы? Кто вы?» — понеслось по планете, но в ответ, будто насмехаясь, пришло только эхо. Слабее, слабее — только эхо.

Нечто могло позволить себе не отвечать. Зачем ему это? Оно могло сидеть, чопорное и молчаливое, слушая, как он кричит, и выжидая, не содрать ли еще один пласт его памяти, чтобы как-то использовать или посмеяться над ним.

Он утратил свою безопасность. Он стал беззащитен, обнажен перед этой силой, которая продемонстрировала ему его беззащитность с помощью зеркала.

Он опять закричал, но на этот раз обращаясь к тем, кто послал его сюда.

«Заберите меня! Я беззащитен! Спасите меня!»

Молчание.

«Я же работал на вас — я добывал информацию — я сделал свое дело — теперь вы должны помочь мне!»

Молчание.

«Пожалуйста!»

Молчание.

Молчание и даже нечто большее. Не только молчание, но и отсутствие, вакуум.

Случившееся потрясло его. Его бросили, порвали с ним все связи, оставили на произвол судьбы в глубине неизведанного пространства. Они умыли руки, бросили его не только без защиты, но и в одиночестве.

Они знали о случившемся, знали все, что с ним когда-либо происходило. Они постоянно управляли им и знали все то, что знал он. Они почувствовали опасность раньше, чем ощутил ее он сам, поняли, что опасность угрожает не только ему, но и им самим. Если какая-то сила могла проникнуть сквозь его защиту, она могла проследить и его связи и добраться до них. Поэтому связь была прервана раз и навсегда. Они не хотели рисковать. Именно об этом они постоянно заботились. «Ты не должен обнаруживать себя. О твоем присутствии никто не должен догадываться. Ты не должен ничем выдавать свое присутствие. И никогда ты не должен позволить выследить нас».

Холодные, расчетливые, безразличные. И испуганные. Вероятно, более испуганные, чем он. Теперь им было известно о существовании в Галактике такой силы, которая могла обнаружить посланного ими бесплотного наблюдателя. Теперь они никогда не смогут послать другого, даже если он у них будет, потому что в них всегда будет жить страх. Возможно, страх даже усилится — что, если связь прервана недостаточно быстро, если та сила, которая обнаружила их наблюдателя, уже нашла дорогу к ним?

Страх за их тела, доходы…

«Не за их тела, — произнес голос внутри его, — Не за их биологические тела. Ни у кого из твоего племени больше нет прежних тел…»

— А кто же они? — спросил он.

«Они лишь исполнители функций, значение которых сами смутно понимают».

— Кто ты? — спросил он. — Откуда ты все это знаешь?

«Я почти ничем не отличаюсь от тебя. Теперь и ты станешь таким же, как я. Ты осознал себя и стал свободен».

— А разве достаточно осознать себя? — спросил он и тут же понял, что ответ ему уже не нужен, — Благодарю тебя, — сказал он.

Джо остановил машину.

— Ты знаешь, что делать? — спросил он.

— Я иду по улице, — ответил Эрни. — Ничего не делаю. Иду до тех пор, пока мне не скажут остановиться. У вас там тоже люди?

— У нас там тоже люди.

— Почему я не могу ходить один?

— Ты попытаешься сбежать, — ответил Джо. — Мы уже так пробовали.

— Я не убегу.

— Черта с два!

— Мне не нравится эта работа, — сказал Эрни.

— Чем? Хорошая работа. Делать ничего не надо. Просто ходишь по улицам.

— По тем, которые ты указываешь. Я не могу выбирать улицы.

— Какая тебе разница, по какой улице гулять?

— Я не могу делать, что хочу. Вот и вся разница. Я даже не могу ходить, где хочу.

— А где ты хочешь ходить?

— Не знаю, — ответил Эрни, — Где угодно, только чтоб вы за мной не следили. Раньше все было по-другому. Я делал все, что хотел.

— Зато теперь ты регулярно ешь, — сказал Джо. — И пьешь тоже. Теперь у тебя есть где спать. У тебя в кармане всегда есть деньги. И в банке у тебя деньги.

— Все равно это неправильно, — сказал Эрни.

— Послушай, что с тобой сегодня случилось? Разве ты не хочешь помогать людям?

— Я не против им помогать. Но откуда я знаю, что помогаю им? Только с твоих слов. И еще этого типа из Вашингтона.