— Не уверен, что мы могли бы дать вам такое обещание, — ответил Бен. — Скорее, наоборот, я уверен, что мы не можем вам этого обещать. Но само ваше предложение мы рассмотрим.

Стоя у порога дома и глядя, как они с Беном отбывают в Виллоу-Бенд, я вдруг ощутил какой-то страх. Их позиция, их точка зрения были почему-то неприемлемы для меня, но я не мог бы четко проанализировать или определить, почему у меня возникло чувство отвращения. Ведь я и сам полагал, что определенные области истории должны оставаться «заповедными» и вхождение в них будет запретным. И значит, я, вопреки тому, что испытываю сейчас, должен был бы с симпатией отнестись к этим визитерам. Ведь многое из того, что погребено в прошлом, должно так и оставаться в нем погребенным!

— Эйза, о чем ты задумался? — спросила Райла.

— Не по душе мне все это, — сказал я. — Не знаю сам почему, но они мне антипатичны.

— Я ощущаю то же самое, — подтвердила Райла. — Они говорят о «хорошей оплате». Но я не думаю, чтобы эти люди были горазды на что-нибудь путное. Назовем им миллион, и они падут бездыханными…

— Поглядим, — заключил я, — Мне вообще претит иметь с ними какие бы то ни было дела. Они произвели на меня впечатление нечистых на руку. Хорошо бы узнать, что по этому поводу скажет Кортни.

Еще две группы сафари прибыли и отправились в меловой период. Четвертая заехала через четыре дня после них.

Стиффи неуклюже взобрался на холм с визитом к нам. Райла предложила ему пучок салата-латука и несколько морковок, завалявшихся в холодильнике. Он с удовольствием зачавкал морковью, а салат отверг. Я отвел его обратно в долину, слушая его пыхтение и бурчание всю дорогу.

Я снова пошел к Кошачьему Лику. В Мастодонии его не оказалось, он почему-то расположился почти на земле в саду старой фермы. Мы немного побеседовали, хотя это было и не очень легко. Зато «посидели» вместе, испытывая взаимную симпатию, и это, по всей видимости, его вполне устраивало. Странно, но такое «общение» стало удовлетворять и меня самого. Контакт с ним каким-то образом улучшал мое самочувствие. И у меня возникало довольно занятное чувство, что Лик пытается говорить со мной… Я не знаю, чем именно это чувство вызывалось, но впечатление, что он пытается наладить мысленную связь, становилось все сильнее…

Мне вспомнилось, как мальчишкой я частенько ходил поплавать в речушке Тоун-Крик [23]. Это название казалось забавным, ибо никаких форелей там и в помине не было. Возможно, в дни первых поселенцев-пионеров впервые появившиеся здесь белые люди и увидели в этой речке форелей. Она впадала в основную реку Виллоу-Бенда чуть повыше городка и была совсем небольшой, почти струйкой. Но перед впадением в реку Тоун-Крик образовала заводь, в которой нам наши родители, пока мы были слишком малы для плавания в реке, разрешали плескаться. Глубина заводи не превышала трех футов, и течения там почти не ощущалось. И мы, детишки, любили, забавы ради, делать вид, что тонем. Те летние ленивые дни были так прекрасны, хотя еще больше мне запомнилось в них другое: как я один пытался удержаться на плаву в более глубоких участках заводи, а потом заплывал в мелководье у самого ее края и оставался лежать там неподвижно — голова на песчаном берегу, а туловище вытянуто под водой.

Хорошо было лежать так, иногда забывая, что у тебя есть тело! Вода была достаточно глубока, чтобы оно в ней висело как бы в невесомости и чтобы его можно было совсем не ощущать. В той заводи было полно рыбьей мелюзги, мальков длиной всего в два-три дюйма, и когда я там оставался достаточно долго и не двигался, они начинали тыкаться в кончики пальцев на моих ногах, словно целуя их своими крошечными ротиками. Я думаю, их привлекала шелушащаяся кожа, а может, и маленькие струпья. У нас же всегда на ногах были эти струпья, поскольку мы шлялись босиком и вечно саднили ноги, натыкаясь на какие-нибудь колючки. И наверное, рыбешки считали эти запекшиеся корочки и отшелушивающиеся кусочки кожи весьма желанным для себя лакомством! Но как бы то ни было, лежа там, я явственно ощущал их нежные прикосновения к моим ногам, и в особенности к кончикам пальцев. Мне хотелось смеяться, как от щекотки, и все мое нутро бывало охвачено какой-то искристой радостью от столь сокровенной близости к этим крошечным тварям!

И вот теперь в присутствии Кошачьего Лика со мной начинало происходить что-то очень похожее. Я начинал чувствовать, как какие-то мельчайшие создания тычутся в мой мозг, нежно прикасаясь к его клеточкам, в точности так, как рыбешки тыкались в кончики пальцев. В этом ощущении содержалось что-то потустороннее, но оно вовсе не было пугающим, и мне, так же как тогда с рыбками, хотелось смеяться, но уже оттого, что Лик и я можем так близко соприкасаться!

Я твердил себе, что у меня всего лишь разыгрывается воображение, и все же теперь всегда при встрече с Ликом ощущение маленьких существ, тычущихся в мой мозг, становилось все явственнее…

Выйдя из сада, я зашел к Бену в офис. Он «висел» на телефоне, что не помешало ему при виде меня расплыться в улыбке.

— Это Кортни, — сообщил он, — Там объявилась кинокомпания с побережья с весьма серьезными намерениями. Они хотят снять видовой фильм об истории Земли, начиная с пред-кембрийской эры и до наших дней!

— Это всего лишь прожекты, — усомнился я. — Разве они соображают, сколько им на это понадобится времени?

— Сдается мне, что соображают, — ответил Бен, — Похоже, что эта идея их захватила целиком. Они желают сделать добротную вещь и не остановятся ни перед чем.

— И все же вряд ли они понимают, что их ждет. Например, отправляясь в ранние периоды формирования земной суши, они должны запастись изрядным количеством кислорода, ибо до самого силурийского периода в атмосфере Земли свободного кислорода почти не было. Он появился лишь около четырехсот миллионов лет назад. Я уж не говорю о многом другом, что очень трудно учесть!

— И все же я думаю, что они не пренебрегают этими вещами. У них была обстоятельная беседа с Кортни. По-видимому, они достаточно серьезно собираются подготовиться к этим съемкам.

— И Кортни полагает, что этот интерес подлинно научен? Я склонен предположить, что киношники постараются, во-первых, поменьше потратить на всю эту затею, во-вторых, сделать из своего фильма беглый обзор, использовав в качестве фона какой-либо из доисторических периодов. В этом есть что-то крайне амбициозное. Ибо, если это делать всерьез, это обойдется в биллионы. Им же понадобится научный штат, масса специалистов, способных проанализировать и объяснить, что запечатлела их пленка!

Бен сказал:

— Насчет цены ты абсолютно прав. Кортни считает, что затея потребует весьма увесистой бюджетной дотации.

Но как бы там ни было, новость была очень даже приятная, и я искренне ей обрадовался, ибо пока что у нас в активе было всего лишь одно стоящее дело — все тот же бизнес с фирмой «Сафари»!

— Что нового у Кортни с «Комитетом Иисуса»? — спросил я.

— Я спрашивал его. Он пока не очень занимает этим свою голову. И сомневается, что они вообще окажутся платежеспособными. Там замах на широкую поддержку церкви, но вряд ли на деле это осуществимо!

— Они попросту фанатики, — заметил я, — А фанатики никогда особого достатка не имели. Мне кажется, мы должны от них отписаться.

Спустя четыре дня после этого разговора вернулась третья группа сафари. Они появились на несколько дней раньше запланированного срока. У них оказалась очень недурная добыча: с полдюжины крупных трицератопсов, три головы тираннозавров, немало других трофеев. Они бы пробыли до конца обусловленного времени, но один из клиентов-охотников заболел, и группе пришлось вернуться.

— Его одолела медвежья болезнь, лихорадка страха, — объяснил мне их руководитель. — Он уже никак не мог себя сдержать. А стрелок он совсем неплохой, но страх оказался сильнее его. Господи, да на меня это тоже находило. Стоит увидеть, как это чудовище с пастью, полной зубов, надвигается на тебя, как твои кишки сразу начинают течь! Теперь-то, когда мы вернулись целыми, он воспрял духом. Теперь он снова великий охотник, бесстрашный, отважный, с железными нервами. Таким он предстанет перед репортерами, как только выйдет из ворот.