— В силу отсутствия собственных рук?

— Нет, не рук, а иного свойства, сущность которого я не способен передать тебе терминами, понятными для тебя. Сие есть моя вина, а ни в малой мере не твоя.

Инид, совершенно сбитая с толку, бросила на пришельца недоуменный взгляд.

— Ты все еще страдаешь недопониманием?

— Боюсь, что да. Придется тебе рассказать подробнее.

— Ты зришь здесь многих особей, шествующих со всей серьезностью, и все стараются, все ищут, но каждый ищет свое, присущее только ему. Возможно, искусную картину, какую бы желал изобразить на холсте. Или музыкальное сочинение, каким бы восторгались все другие ценители. Или архитектурную идею, какую некто в той процессии тщился отразить на бумаге в течение долгих лет.

— Так вот оно что! — воскликнула Инид. — Вот что они высматривают…

— Именно и точно. Я полагал, что тебе сие известно.

— Я понимала, что они ищут что-то. Но не догадывалась что.

— Поиск некоей цели характерен не только для земных обитателей.

— Ты намекаешь, что тоже ищешь что-то? И тебе нужна моя помощь? Сэр, я положительно не могу взять в толк, каким образом я способна помочь.

— Я занят поиском идеи и многократно старался вызвать ее к жизни, однако идея каждый раз недовоплощалась. И когда я прознал про эту процессию и ее поисковый смысл, я сказал себе: ежели процессия плодотворна для земных особей, то нет ли самой малой надежды, что ей суждено стать плодотворной и для меня?

— И оправдалась твоя надежда?

— Уповаю, что оправдалась. Идея полностью определилась умственно, но воздержусь утверждать это бесповоротно, пока не отыщу особь, согласную подержать палец на перекрестье нитей.

— Только речь, конечно, не о пальце и не о нитях.

— Совершенно верно, прекрасная леди. Ты разумеешь быстро и внимаешь пристально. Будешь ли внимать далее?

Инид огляделась. Робота Джонса по-прежнему нигде не было видно.

— Ладно, буду внимать. Постараюсь внимать пристально.

— Прежде всего, — провозгласил пришелец-конепес, — я обязан явить тебе свою честность. С прискорбием извещаю тебя, что прибегнул к обману. Все прочие инопланетные, участвующие в процессии, составляют особо отобранную группу. Их допустили к участию, ибо они обладают даром поднимать восприимчивость земных особей на высший галлюцинаторный уровень. Воспаряя в галлюцинациях, соучастники данной процессии сумеют воспринять модель высокого искусства, к коему направлены их помыслы. Более того, среди различных инопланетных есть такие, кто способен руководить материализацией видений, дабы картина возникала из разума без посредства кистей и красок. Или музыка, настоящий звук, без посредства инструментов и партитур. Допустимо выразиться так — дабы произошло короткое замыкание между концепцией и ее воплощением.

— Но это немыслимо! — вскричала Инид, внезапно вообразив себе ливень живописных полотен, который падает с неба под музыку, идущую ниоткуда.

— В определенных случаях отнюдь не немыслимо, — заявил Конепес.

— Пока что ты говоришь прямо и откровенно, — отметила Инид. — Но ты упомянул, что прибег к обману. С какой стати?

— Обман в том, что я присоединился к процессии с целью трудиться отнюдь не на благо земных особей, а на благо себя самого. Я питал надежду, что рвение соучастников пополнит и подстегнет мои прежние умения.

— Ты хочешь сказать, что идешь с процессией, преследуя собственную цель? Цель, очевидно, была в том, чтобы войти в состояние, нужное для разработки твоей идеи. Этого ты добился — и все же не можешь осуществить свою идею, пока не найдешь кого-то, кто согласился бы подержать палец на перекрестке?

— Ты обрисовала ситуацию с восхитительной точностью. И ежели тебе теперь все понятно, ты соглашаешься помочь?

— Сперва скажи мне, что за штуковину ты изобретаешь.

— Этого, увы, я сделать не в состоянии, поскольку объяснение неизбежно вовлекает понятия, недоступные земным особям без основательной специальной подготовки.

— Твое изобретение не будет пагубным? Оно никому не причинит зла?

— Посмотри на меня, — предложил Конепес. — Разве я похожу на злонамеренное существо?

— Право, если честно, не знаю.

— Тогда умоляю поверить мне на слово. Объект не причинит никакого зла и никому.

— Хорошо, но мне-то от этого что за выгода?

— Мы станем партнерами. Ты будешь владеть половиной объекта и иметь на него права, равные с моими.

— Весьма великодушно.

— Ни в коей мере, — возразил Конепес. — Без твоей помощи объект просто не вызовется к жизни. Однако ты, возможно, разрешишь мне объяснить, что тебе следует делать?

— Да, пожалуй, разрешаю.

— Тогда закрой глаза и думай на меня.

— Думать на тебя?

— Именно и точно — думай на меня. А я в ответ стану думать на тебя.

— Но я никогда в жизни этого не делала!

— Это несложно, — заверил Конепес. — Ты закрываешь глаза и, сосредоточив все силы, думаешь обо мне.

— Звучит до ужаса нелепо, — сказала Инид, — но, наверное, стоит попробовать…

Плотно зажмурившись, она принялась сосредоточенно думать «на пришельца», но не могла совладать с подспудной мыслью, что портит все дело: у нее же нет никакого представления, как думают «на других». И тем не менее она ощущала, что пришелец целеустремленно думает «на нее». Было страшновато, хоть и напоминало манеру братца Генри посылать слова прямо в мозг. Она упорно пробовала ответить пришельцу тем же и уж во всяком случае не отгонять его. Терять ей, в конце концов, совершенно нечего. Впрочем, в высшей степени сомнительно, что удастся что-нибудь приобрести: все это самая настоящая белиберда.

Но мало-помалу в ее сознании сформировалась картина, до какой она никак не сумела бы додуматься самостоятельно. Картина сложнейшей конструкции из красочных нитей, связывающих ее воедино. Нити были тоненькими и казались очень хилыми, и тем не менее конструкция ощущалась как вполне материальная. Казалось, Инид стоит в самом центре, но разглядеть подробности не удавалось — конструкция была слишком велика и простиралась во все стороны без конца и края.

«Однако, — заявил невидимый Конепес, посылая слова прямо ей в мозг, — вот куда ты должна возложить свой палец.»

— Куда? — не поняла Инид.

«Прямо сюда», — сообщил Конепес, и внезапно она увидела нужную точку и, положив на нее палец, плотно прижала, как прижала бы скрещенную бечевку, перевязывая пакет.

Ничего не случилось — ничего, что можно было бы заметить с первого взгляда. Но окружающая Инид конструкция как бы стала более прочной, и ветер, дующий на взгорье, неожиданно прекратился. А она не отрывала глаз от пальца, прижимающего бечевку: теперь ей захотелось увериться, что бечевка прижата крепко, хоть никакой бечевки на самом деле и не было.

Конепес обратился к ней уже вслух:

— Все в порядке, работа завершена. Необходимости держать палец больше нет.

Она перевела взгляд и увидала пришельца неподалеку: он вцепился в материализованную конструкцию, а затем стал взбираться по голым прутьям как по лестнице. Снизу донесся крик. Оказывается, вся процессия теперь оказалась ниже Инид, и все пялились на нее, все орали, махали руками, все пришли в неистовое возбуждение.

Немного напуганная, она дотянулась до ближайшего из прутьев конструкции и вцепилась в него. Подвернувшийся ей под руку прут был бледно-лиловым и соединялся с двумя другими — лимонно-желтым и ярким, словно горящим изнутри, света спелой сливы. Прут ощущался как нечто прочное. А на чем же она стоит? Посмотрев себе под ноги, Инид поняла, что опирается на такой же прут, но красного света, и этот нижний прут так же вещественен, как желтый, за который она ухватилась. И вокруг куда ни взгляни были прутья, прутья и прутья — конструкция окружала ее со всех сторон. Сквозь решетку из прутьев были видны горы и долины — Инид впервые увидала гребень со змеевидной процессией как малую часть оставшегося внизу ландшафта.

Конструкция плавно накренилась, и Инид распростерлась над этим ландшафтом вниз лицом. Она задохнулась, сердце охватила жуть, но отступила, лишь только Инид сообразила, что в новом положении ей так же удобно, как и в прежнем. Должно быть, чувство ориентации было теперь замкнуто на самую эту конструкцию, а не на землю, оставшуюся внизу. Вспомнив про времялет, Инид быстро обвела взглядом ближние склоны, попыталась его обнаружить, но тщетно.