Когда Бун спустился вник к костру, волки наконец оставили тушу бизона в покое. В сущности, от нее и не осталось почти ничего — кости да клочья шкуры, хлопающие на ветру. Вокруг суетилась добрая дюжина грифов, они злобно наскакивали друг на друга, защищая участки, которые каждый из них определил для себя, и склевывая скудные крохи мяса, еще уцелевшие на скелете.

Бун приготовился ждать, собрав все свое терпение. Прошло четыре дня — времялета не было. Он ретиво исполнял свои каждодневные дела и несколько раз осматривал поверженного монстра, но не приближаясь, а кружа на безопасном расстоянии. За неимением лучшего развлечения он пробовал воссоздать монстра мысленно, как-то соединив обломки в единое целое. Наверное, задача облегчилась бы, если б он разрешил себе подойти поближе, взять обломки в руки и хорошенько изучить их. Но он почему-то робел. Новых попыток заговорить монстр не делал, и Бун убедил себя, что разговора и не было никогда, что воспоминание о разговоре — всего-навсего аберрация памяти.

К концу четвертого дня произошло предвиденное и все же неприятное происшествие: жареного мяса в яме хватило бы еще на два-три раза, однако оно начало портиться. А он все же оставался пока слишком цивилизованным, чтоб его желудок согласился на тухлятину.

На утро пятого дня он вырвал листок из книжки, которую носил в нагрудном кармане, и огрызком карандаша нацарапал записку:

«Ушел на охоту. Вернусь без промедления.»

И, положив записку на каменную пирамиду, охранявшую яму, придавил ее одним из камней сверху.

Отправляясь на охоту с ружьем, Бун был в приподнятом настроении. Наконец-то для него нашлось настоящее дело, которое надо сделать непременно, а не просто ради того, чтоб убить время. Не прошел он и мили, как из-за холма выскочил волк явно с целью составить ему компанию. Правда, догонять не стал, а выбрал позицию примерно в ста ярдах позади и чуть справа. При этом волк держался по-дружески и всем своим видом показывал, что рад новой встрече. Бун попробовал заговорить с волком, но тот пренебрег разговором и лишь продолжал трусить следом, не приближаясь и не отставая.

Примерно через час Бун заметил на расстоянии небольшое стадо пасущихся антилоп. Слева лежало сухое русло — он соскользнул туда и двинулся дальше по дну абсолютно бесшумно. Овражек понемногу сворачивал вправо, как раз туда, где паслась намеченная добыча. Волк по примеру Буна также спустился в овражек и теперь трусил позади. Дважды Бун опасливо взбирался на склон и выглядывал, как там антилопы, все было в порядке, они оставались на том же месте, пощипывая полынь, а если попадалась трава, то и траву. Казалось, они не чуют угрозы, но дистанция была все еще великовата, надо было подобраться поближе. Он опять спустился на дно и продолжал уже не идти, а красться, примеряясь, куда поставить ногу: один хрустнувший под ногой камешек — и антилопы пустились бы наутек. Словно предчувствуя скорый конец охоты, волк крался следом совершенно беззвучно.

Минут через десять Бун рискнул выглянуть из овражка снова. Антилопы оказались даже ближе, чем он предполагал. Осталось лишь поднять ружье, прицелиться и нажать курок. Подстреленная антилопа взвилась в воздух и тяжело рухнула наземь, а остальные сорвались с места и унеслись прочь паническим галопом, в первый раз притормозив и оглянувшись лишь через триста-четыреста ярдов. Но как только Бун вылез из овражка наверх, антилопы пустились вскачь с новой силой.

Волк, не вмешиваясь, уселся в сторонке. А когда Бун взвалил добычу на плечо и двинулся назад к бивуаку, волк побежал рядом, всем своим видом выражая удовлетворение: потрудились, мол, на славу.

У костра Бун старательно освежевал антилопу. Сняв шкуру, расстелил ее и расправил, чтобы рассортировать на ней мясо. Выпотрошив добычу, отложил печень, а прочие внутренности отволок прочь, к останкам бизона. Волк не заставил себя просить и принялся пожирать, что предложено. Печень Бун разрезал на ломтики и, как уже повелось, нанизав на палочки, стал жарить над углями. Потом разделал тушу, оставил себе филейную часть и один из окороков, а остальное выбросил подальше. Волк тут же забыл про внутренности и принялся за более приятную пищу.

Бун, со своей стороны, от души угостился свежатинкой, а затем, не откладывая, стал готовить запас на следующие дни. Готовил и сознавал, что так продолжаться не может. Долго ли продержишься на том, что удалось подстрелить? Да и такая жизнь была ограничена четырьмя патронами, что остались в обойме. Прежде чем будет израсходован последний патрон, необходимо найти другой способ, чтобы кормиться. Нужна древесина для лука, нужны жилы деля тетивы, прямые сучки для стрел, камни для наконечников и еще камни, чтобы вытесать нож, потому что дешевая игрушка под названием «нож» при тех нагрузках, какие ей выпали, вскоре сломается.

О том, как изготовить лук, он не знал практически ничего. Но, по крайней мере, ему был известен принцип, и как-нибудь он справится. Даже если первый лук получится плохоньким, все равно это будет оружие, которое, пусть с грехом пополам, продержится до тех пор, пока он методом проб и ошибок не наловчится делать настоящие луки.

Завтра, решил он, завтра и не позже, надо выйти на поиски нужной древесины и подходящих камней. Можжевеловую рощу, снабжавшую его дровами для костра, после непродолжительного раздумья он отверг в принципе. Можжевельник — дерево, мягко говоря, никудышное, и вряд ли во всей роще сыщется хоть одно растение, пригодное по прочности для лука.

Откуда ни возьмись возле выброшенного Буном мяса объявились еще два волка. Он всматривался во все глаза, пытаясь опознать среди них знакомого, и потерпел фиаско: все три выглядели одинаковыми. К закату от мяса, предложенного волкам, не осталось и воспоминания, и они как сквозь землю провалились — все трое.

Однако вечером, после наступления темноты, его знакомец явился снова и уселся по ту сторону костра.

И Бун объявил:

— Завтра я собираюсь в поход за древесиной и камнями. Буду рад, если ты присоединишься ко мне. Учти, поход обещает быть трудным. Взять с собой воду я не смогу, не в чем. Хотя мяса возьму достаточно и обязуюсь поделиться с тобой…

«Смех, да и только, — подумал он. — Зверь же ни черта не понял из того, что я сказал…» И тем не менее разговаривать с волком казалось безопаснее, чем молчать. И вообще приятно, что есть к кому обратиться, лучше к зверю, чем в пустоту. Волк — существо тоже живое, и места у огня хватит на двоих.

Когда Бун очнулся среди ночи, волк по-прежнему сидел рядом и следил пристально и приветливо, как человек подкладывает дров в костер. Потом он опять заснул, а волк сторожил его.

Утром Бун нацарапал новую записку, на сей раз более длинную:

«Ушел в поход, который может продлиться несколько дней. Но я обязательно вернусь. Пожалуйста, дождитесь меня. Со мной может быть волк. Если он явится сюда, не причиняйте ему зло. Он мой друг.»

Бун прижал записку камнем и отправился в путь вместе с волком. Они шли на запад, к дальнему холму, на котором Бун приметил неровные пятна — предположительно древесные заросли. Если идти ходко, до холма казалось не более дня пути.

Однако на деле выяснилось, что гораздо больше. Перед вечером Бун понял, что засветло до цели не добраться. Он устал, очень хотелось пить. По дороге им не попалось ни одного источника. Он утешал себя тем, что вода, наверное, найдется на холме — а уж до утра он худо-бедно перебьется. Спустившись в очередное сухое русло, он прошел по оврагу до крутого поворота, где высокие откосы образовали как бы естественную нишу, и, подобрав опавшие с тополей ветки, разложил костер.

Выбрав три куска мяса, он кинул их волку, который немедля все проглотил, и сам поужинал, расположившись у костра. Мясо было нежным, не чета бизоньему, и жевалось без труда. Волк откровенно ждал добавки. Бун кинул еще кусок.

— Больше не проси, — сказал он. — Надо делиться поровну. Ты и так получил большую порцию.

Усталость взяла свое: он заснул сразу после наступления темноты. Волк вытянулся по другую сторону костра. Проснулся Бун лишь перед самым рассветом. Костер погас, но он не потрудился разжигать огонь сызнова. Покормил волка, поел сам. Солнце еще не взошло, а они уже тронулись дальше. Намеченного холма удалось достичь еще до полудня, и они начали подъем. Холм оказался много выше того, близ которого приземлился времялет Инид. Подъем был долгим и утомительным.