Роджер улыбнулся.

— Обязательно приедем. Возможно, еще до конца лета, а уж осенью — точно.

Они с Роджером вновь обнялись, и Пони поцеловала его в щеку. В тот же вечер, едва стемнело, она выехала из Кертинеллы верхом на Грейстоуне. Дар бежал рядом.

Через пять дней Пони достигла Дундалиса. Дар покинул ее несколько раньше и вернулся в свой табун. Она вспомнила, при каких обстоятельствах этот удивительный конь прискакал к ней тогда, снежной зимней ночью. Что привело его? Как он сумел услышать и понять ее отчаянный призыв?

Возможно, ему помогла бирюза, которой Дара наградил Эвелин. По сути, это был его подарок сразу двоим — коню и Элбрайну. Быть может, Дар и до этого обладал какими-то удивительными особенностями, а камень лишь усилил их. Во всяком случае, Пони отлично понимала: не появись тогда Дар, они погибли бы той ночью, и, возможно, с ними погиб бы и Грейстоун.

Вести о розовой чуме достигли и Дундалиса. Пони убедилась в этом, едва въехав в город. Жители бросились к ней с расспросами и окружили плотным кольцом.

— Да, в Палмарисе свирепствует чума, — сказала она, отвечая сразу всем.

Люди боязливо попятились в сторону, а Пони, лишь пожав плечами, направилась к трактиру «У доброго друга». Ей очень хотелось вновь увидеть Белстера О’Комели. Пони обнаружила, что, если не считать слухов и страхов, связанных с чумой, в Дундалисе ничего не изменилось. Белстер деловито протирал стойку. Увидев Пони, он просиял и широко улыбнулся.

Выйдя из-за стойки, Белстер сжал Пони в своих объятиях и потребовал немедленно рассказать обо всем. Улыбка исчезла с его лица, когда он узнал о смерти Колин, но услышав про Роджера и Дейнси, Белстер заулыбался снова.

— А я, девонька, уж боялся, что тебя нет в живых, — признался он. — Гляжу, зима наступила, а ты все не возвращаешься.

Он тряхнул головой, и Пони заметила у него в глазах слезы.

— Думал, вдруг погода тебя сгубила. Или чума.

— Чума умеет губить, — согласилась Пони. — Она все ползет и ползет, и даже здесь, в Тимберленде, от нее не спастись. А если заболеешь…

Пони бессильно опустила голову.

— Я ничем не смогла помочь Колин. Она умирала, а я держала ее в своих руках и… и все.

Белстер принес из-за стойки бутылку самой крепкой выпивки, какая водилась в его трактире, и налил Пони довольно приличную порцию. Пони, которая никогда не пила ничего крепче легкого вина, взяла бокал и залпом проглотила его содержимое.

В Дундалисе также наступали мрачные и тягостные времена.

Вечером Пони поскакала в заветную рощу, чтобы побыть рядом с Элбрайном. Интересно, придет ли он к ней, когда смерть ее позовет? После того как она лицом к лицу встретилась с розовой чумой, Пони остро почувствовала свою незащищенность и откровенно сомневалась, сумеет ли остаться в живых.

Эти мрачные раздумья будоражили ее до тех пор, пока легкий вечерний ветерок не принес знакомые звуки волынки Смотрителя.

Пони прекрасно знала окрестные места и ориентировалась в лесу, как дома. Она уверенно двинулась навстречу Смотрителю, рассчитывая вскоре увидеть кентавра, но тут музыка внезапно оборвалась.

— Смотритель! — позвала Пони, чувствуя, что он где-то рядом.

Ответа не было. Тогда она достала подаренный Браумином мешочек с самоцветами и нащупала там алмаз безупречной огранки. Пони вновь окликнула Смотрителя и ярким лучом осветила все вокруг.

— Эй! — прокричал кентавр откуда-то сбоку, из-за кустов. — Ну зачем так слепить мне глаза?

Пони внимательно посмотрела туда, откуда донесся его голос, и вскоре ей удалось заметить силуэт кентавра, почти сливающийся с тенью кустов.

Пони улыбнулась, ослабила свет и направилась к Смотрителю. Но с каждым ее шагом кентавр отходил назад. Прежде с ним такого никогда не бывало. Почему он так странно ведет себя?

— Что случилось? — спросила Пони, поворачиваясь, чтобы получше разглядеть своего друга.

— Держаться в двадцати шагах, таково правило, — ответил кентавр. — Я говорю про наши двадцать шагов, а не про ваши детские шажки.

Ответ ошеломил Пони. Она все поняла.

— Чума, — бесстрастно произнесла она.

— Я слышал, на юге она бушует вовсю, — поддакнул Смотритель.

— Палмарис она захлестнула полностью, — согласно кивнула Пони. — Да и Урсал, судя по всему, тоже.

— Мрачные денечки, — отозвался кентавр. — И нет такой горы Аида, где можно было бы взорвать чуму.

Пони вновь усилила свет. Ей хотелось получше рассмотреть своего друга: вдруг чума коснулась и его?

— Меня чума пока не поцеловала, — уверил ее догадавшийся Смотритель.

— А она вообще опасна для кентавров? — спросила Пони.

— Еще как опасна! — ответил Смотритель. — В позапрошлый свой набег она скосила почти всех кентавров. Тогда и установили правило: двадцать шагов и ни на дюйм ближе.

— От того, кто болен, так надо понимать?

— От всех, — твердым голосом возразил кентавр. — Кроме, само собой, лошадей. Они не болеют чумой и не передают ее другим.

— Но если кто-то вполне здоров… — начала Пони.

— А ты можешь ручаться? — усмехнулся кентавр. — Пока чума в тебе не проклюнулась, никогда не знаешь наверняка.

Пони замолчала, обдумывая услышанное. Потом спросила:

— Говоришь, по вашему правилу, нужно держаться на расстоянии двадцати ваших шагов от всех? И от меня тоже?

— Как установлено, так и должно быть, — ответил кентавр.

— Ты, никак, стал членом церкви Абеля? — язвительно спросила Пони. — Они позакрывали свои ворота и попрятались в монастырях, спокойно наблюдая, как вокруг умирают люди.

— И если кто-то из них заболеет сам, его тоже вышвырнут за ворота, — добавил кентавр.

— Непременно, — согласилась Пони. — Трусы они все!

— Ошибаешься!

Смотритель и раньше отличался прямотой суждений, но сейчас его ответ буквально поразил Пони, настолько жестко и безапелляционно было произнесено это слово.

— Ты называешь их трусами, а я так думаю, мудро они поступают, — продолжал Смотритель. — Подумай, чем они помогут? Выйдут за ворота и перемрут сами? Будут оплакивать больных, пока чума не проест им кишки?

— Они могли бы попытаться сделать хоть что-то, — упиралась Пони. — Хоть что-то! Кто дал им право прятаться?

— По-моему, это не право, это понимание ответственности, — ответил кентавр. — Ты, девонька, не все знаешь. У вас, людей, короткая память. Мало им страданий от самой чумы. Люди безумеют, поднимают бунты и идут убивать друг друга.

Пони смотрела на него, не зная, что сказать.

— Ну, откроют твои приятели ворота монастырей. Половина монахов перемрут от чумы и другим не помогут, — рассуждал Смотритель. — А другую половину, скорее всего, угробят сами люди. Им не впервой во всем винить монахов! Так уже бывало и снова будет! Скажут, что монахи — первые из виноватых. Сожгут их монастыри, и самих сожгут или перевешают, можешь быть уверена. Люди знают: раз пришла чума, значит, Бог отвернулся от них. А монахи-то, по их разумению, умеют говорить с Богом. Значит, виноваты: плохо говорили.

Пони даже пошатнулась. Только сейчас она поняла, что никогда не задумывалась о подобных вещах. Она ненавидела путь, избранный Браумином и его церковью. Получается, что их кажущаяся трусость продиктована житейской логикой и необходимостью?

Пони вдруг стало очень одиноко в этом большом и опасном мире. В мире, который стал неподвластен ни ее действиям, ни ее пониманию. Она горестно посмотрела на Смотрителя, держащегося от нее теперь на расстоянии двадцати больших шагов.

— Сыграй мне, — едва слышно попросила она.

— Вот это я могу, — согласился кентавр и заиграл.

В его негромкой проникновенной мелодии Пони слышался плач.

Браумин услышал раскаты грома и удивился. За окошком синело небо, светило солнце. Потом он начал догадываться, откуда этот звук, и как раз в это время из коридора послышались взволнованные крики кого-то из братьев.

Браумин выбежал навстречу, едва не столкнувшись с кричавшим.