– Мы с Паксом старые друзья. Он мой сводный брат. Наш покойный отец был султаном Джакарда.

Валентина не могла себе представить двух более непохожих друг на друга братьев: Паксон – воин, обожающий столкновения и битвы, Менгис же – миротворец в душе. Что он ей говорил? Все сущее есть Бог? Да, именно так. Менгис почитал жизнь глубоко и проникновенно, а Паксон мог растоптать чужую жизнь столь же легко, как раздавить насекомое.

Но даже несмотря на всю свою любовь, Валентина еще не была готова отбросить предрассудки и согласиться навсегда остаться в Аламуте. Она ненавидела цитадель и все, что эта твердыня олицетворяла: убийство и сообщество безжалостных мужчин, ни перед чем не останавливающихся ради достижения своих целей. Их жизни растрачивались впустую! Несчастные уверовали, что посещали небеса и рисковали собой, даже искали смерти, ради возвращения в тот райский мир, который однажды узрели.

Перед мысленным взором Валентины предстала Агава. Аламут – не то место, где следует растить детей! Стоит только вспомнить случившееся с девочкой! Нет, как ни велика ее любовь к Менгису, провести остаток жизни в Аламуте она не сможет. Любимый часто просил ее остаться, но никогда не заговаривал о том, чтобы самому покинуть горные выси.

Но сейчас не об этом ей надо думать! Главное – поскорее снова увидеть Менгиса! Глубоко вздохнув, Валентина выпустила голубку, наблюдая, как взмывает она вверх и пускается в свой неторопливый полет. Девушка начала подъем, и все мысли – кроме одной: скоро она увидит возлюбленного – покинули ее.

На вершине травянистого пригорка, запыхавшись, Валентина въехала на коне в открытые ворота Аламута и бросилась в объятия Менгиса. Рыдания теснились в груди. Любимый ее успокаивал, разговаривая тихо, как с прирученными ланями, и скоро рыдания утихли.

– Обними меня крепче, – судорожно всхлипывала Валентина. – …крепче…

Улыбка затаилась в уголках губ шейха аль-Джебала, когда он прижал девушку к груди. Какую странную вещь сотворила с ним эта длинноногая христианка! Как позволил он ей столь глубоко проникнуть ему в душу? Любовь к женщине никогда не значила так много для него самого и его соратников, однако пришла к нему, полная мук и горя.

Менгис знал, почему приехала Валентина: мусульмане возвращались за купленными припасами, а кладовые Напура были пусты. Что же она предпримет? Станет ли снова просить его о помощи или смирится с уготованным ей судьбой? Он чувствовал, как сильно бьется его сердце в ожидании ее решения.

– Пошли, посмотрим на животных. Хочу показать тебе одну лань. Такое грациозное существо, совсем как ты!

От прикосновения Менгиса утихли волнение и дрожь в теле девушки. Зная, что, может статься, она видит любимого в последний раз, Валентина оставалась на горе пять дней и ночей, и дни были насыщены теплым солнцем, согревавшим их во время купания в холодных прозрачных ручьях, а звезды благословляли ночи, проводимые ими в объятиях друг друга.

Накануне своего возвращения в Напур, Валентина блаженно вытянулась рядом с любимым, плоть была умиротворена, душа спокойна. Менгис грустно гладил ее темные волосы. Она так и не попросила его о помощи! Эта красивая женщина, которую он полюбил, знала, что окажется лицом к лицу со смертью, когда выяснится, что закрома пусты, и все же брала на себя ответственность за принятое решение, а к нему пришла из жажды любви и близости – но только не с просьбой о помощи! Тихая слеза скатилась по его щеке на руку, бережно обнимавшую возлюбленную – Валентина стала его душой и сердцем, самой жизнью.

В предрассветный час она проснулась и обнаружила, что всем телом прильнула к любимому. Его теплое дыхание касалось ее щеки, руки крепко обвивали стан. Валентина тихо поднялась и оделась, стараясь не разбудить Менгиса. Прежде чем уйти, она долго стояла, глядя на него и навеки запоминая любимые черты. Наклонившись, девушка нежно поцеловала возлюбленного в губы. Он беспокойно пошевелился во сне и на мгновение ответил на поцелуй. Валентина торопливо повернулась и открыла дверь.

Менгис лежал неподвижно, прислушиваясь к звукам. Стукнула закрывшаяся дверь. Сердце его разрывалось от горя. Почему он не попросил ее остаться? Почему не умолял не возвращаться в Напур?

Но на самом деле шейх аль-Джебал слишком хорошо сознавал, почему этого не сделал. Он любил Валентину и хотел, чтобы она всегда была с ним рядом, однако понимал, что возлюбленная дала клятву Рамифу и сдержит ее, чего бы ей это ни стоило. Решение помочь христианам она принимала сама и потому собиралась отвечать за последствия, встречая опасность лицом к лицу.

Менгис перевернулся на другой бок. Волнение, боль и тревога терзали ему душу, но вспоминались и восторги любви. Аромат возлюбленной еще не улетучился из комнаты, постель хранила тепло ее тела. Он уловил мгновение, когда Валентина поднялась с дивана, и знал, что она одевается, собираясь уехать. Когда же девушка наклонилась и поцеловала его, он едва сдержался, чтобы не заключить ее в объятия.

Сейчас Менгис был рад, что не подал виду и Валентина удалилась, думая, будто он еще спит. Ноша ее и без того тяжела, недоставало еще и этой тяжести печального расставания!

Спускаясь с горы, Валентина заметила длинный караван, извивавшийся по равнине. Она глянула на солнце и прикинула, сколько времени займет дорога. Поторопившись, можно иметь в запасе несколько часов! Как долго останется ей жить после того, как караван прибудет в Напур? Несколько дней? Часов? Окажется ли смерть мучительной и кровавой? Кто привяжет ее к кресту? Узнает ли о том Менгис, когда встретит она свою смерть? Он любит ее – шейх аль-Джебал, Старец Гор!

Прибыв во дворец, Валентина вымылась и умастила себя благовониями, ожидая появления гостей. Она решила устроить им пир, но присутствовать на нем не собиралась. Пусть думают, что хотят, ее это больше не волнует! Она останется в своих покоях и будет плакать, пока не выплачет все глаза, скорбя о любви Менгиса и своей судьбе.

Розалан постучала в дверь и получила разрешение войти. По глазам подруги Валентина поняла, как много вопросов вертится у той на языке, но бедуинка не стала спрашивать, где провела пять дней правительница Напура.

– Я рада, что ты пришла. Мне хотелось тебя видеть, – голос Валентины звучал твердо.

Может, поделиться с Розалан своим горем, рассказав о любви к Менгису? Нет, нечестно было бы обременить подругу тайной, хранящейся в глубине сердца. Слишком многое пришлось бы объяснять, а раскрывать некоторые секреты представлялось совершенно невозможным.

– Розалан, я получила известие, что скоро за припасами для войска прибудет Саладин. Не могла бы ты проследить за приготовлениями? Хомеда и Дагни по-прежнему следует держать под охраной. Нельзя позволить им покидать покои даже на мгновение! Если они выскажут Саладину свои соображения, добром это для нас не кончится.

Бедуинка кивнула, ее черные глаза стали серьезными.

– Не беспокойся! Хомед и Дагни по-прежнему под стражей. Для всех нас слишком многое окажется под угрозой, если они встретятся с Саладином.

– Скажи Ахмару, нельзя допускать, чтобы кто-то из гостей увидел их. Никто не должен даже знать, что они во дворце!

– Ахмар не позволяет им покидать своих комнат. Наша тайна останется нераскрытой!

«Но останутся ли нераскрытыми мои тайны?» – подумала Валентина.

Во время вечерней беседы Саладин сидел рядом с Паксоном, и его разум отказывался воспринимать услышанное.

– А я говорю, ты ошибаешься! – резко возражал предводитель. – Не мог в наши ряды затереться предатель!

Паксон сердито спрашивал:

– Но не чудодейственным же образом кладовые христиан оказались вдруг полны провизии? Наши люди донесли, что пять раз выгружались в лагере Малика Рика повозки эмира Рамифа. Откуда же еще, как не из Напура, поступало продовольствие и почему попадало к Ричарду? Я требую ответа!

– Завтра ты получишь ответы на все свои вопросы! Если в твоих словах кроется правда, то хранилища Напура окажутся пусты. В противном же случае останется лишь предположить, что это народы христианской веры помогли Ричарду Львиное Сердце. Что же касается того, почему продовольствие было доставлено в повозках, принадлежащих эмиру Рамифу, это легко объяснимо. Шейх аль-Джебал рыщет повсюду и, нападая на караваны, бросает повозки, интересуясь лишь их содержимым. Разве не посылал он своих головорезов захватить наши караваны, с тем чтобы спустя несколько дней предложить их нам же по двойной цене?