Сквозь пелену наползающего беспамятства в сознание Окоёмова пробивались странные мысли. Не сводя глаз с Лейтенанта, ищущего что-то в одном из открытых контейнеров, он подумал, что нести неудобные коробки дальше не понадобится. Мозг настойчиво цеплялся за реальность, пытаясь найти что-нибудь позитивное. Жить он, черт возьми, хотел! Но, похоже, плохо понимал – как.

Из контейнера Лейтенант достал, судя по движениям, тяжелый, сантиметров тридцать в диаметре металлический диск. Бросил его в грязь рядом с дырой, что-то поколдовал с немного возвышающейся из воды крышкой, вспыхнувшей на короткое мгновение красноватыми сполохами, и, не оборачиваясь, пошел прочь. К счастью, в противоположную сторону от того места, где ни жив ни мертв затаился Окоёмов.

Если присмотреться, можно было заметить редкие красноватые отсветы у самой земли. Если сильно присматриваться и знать, куда смотреть. Василий знал, что это такое. И что за блин бросил в воду Лейтенант, тоже знал.

Нужно убираться отсюда. Делать ноги, и побыстрее. Блин был противопехотной миной с датчиком движения. Производство «Науком», старая проверенная модель «МП-126урп», рассыпающая целый ворох смертоносных металлических осколков на площади в добрую сотню квадратных метров. Убьет эта штука только тех, кто успеет подойти к ней поближе, остальным просто перебьет ноги, оставив умирать медленной мучительной смертью. С другой стороны, здесь, в джунглях, быстро найдутся охотники помочь бойцам отправиться в мир иной. Если, конечно, не побоятся запаха оружия.

Неизвестно, как настроил Лейтенант мину – задержка детекции, длительность пребывания мишени в зоне поражения или количество целей. А может быть, параметры были сложней – вряд ли он рассчитывал, что на мине подорвется какое-нибудь зверье. Окоёмов рисковал запустить детонацию прямо сейчас только в первом случае, но проверять действия Лейтенанта он не собирался. Он заставил себя оторваться от ствола изогнутого горбом растения, с которым чуть не сросся в течение последних десяти минут.

Если бы не этот туман в голове!

Казалось, что ноги принадлежат кому-то другому. И нынешний хозяин конечностей не очень-то планировал куда-то идти. Окоёмов пытался усилием воли прорвать пелену, все более плотным занавесом отгораживавшую реальный мир от восприятия. Но тому, что сильной когтистой лапой сдавило мозги Василия, было глубоко наплевать и на усилия, и на волю. Оно жило своей жизнью, у него были свои, непонятные Окоёмову цели.

Надо найти остальных, рассказать им о мине. О Лейтенанте. Ведь он их бросил, он убил их, их больше нет. Лес сожрет всех – и узкоглазых вместе с их деревней, и наемников, которые перед этим убьют бирманцев.

Дождь как будто становился сильней. Молнии вспыхивали по нескольку раз в минуту, освещая путь и наполняя пространство электричеством. Казалось, еще чуть-чуть – и воздух вокруг начнет светиться.

Каждая вспышка отдавалась болезненным уколом в голове Окоёмова. С каждым ударом молнии яркий блеск задерживался в глазах все больше, почти ослепляя, заполняя окружающий мир нездоровой голубизной, вытесняя краски, скрытые полумраком. Может, все дело в электричестве и «джьяду гумра» ни при чем? Впрочем, незачем себя утешать – даже если виной всему гроза, раньше электричество не действовало на Окоёмова никак.

То, что он добрался до деревни в темноте, без каких-либо ориентиров, вполне можно считать чудом. Но на этом чудеса не заканчивались.

Глухое «бу-бу-бу» больно ударило по барабанным перепонкам. Нечто ярко-желтое, тщетно пытающееся перещеголять интенсивностью свет молний, цветком открылось прямо перед Окоёмовым. А вслед за этим густая листва, из которой только вышел Окоёмов, разлетелась испуганной воробьиной стайкой, густо обсыпав Василия зеленой трухой.

– Провалиться тебе, четырнадцатый! – заорал боец, который стрелял. В темноте Окоёмов не смог разобрать, кто это был. – Я же тебя чуть не убил.

Никакого испуга, ни малейшего переживания. Простая констатация факта. Если бы боец, выпустивший очередь в появившегося из зарослей Окоёмова, попал – не велика беда, одним трупом больше, одним меньше. Здесь своих не было.

Отдышаться не дали. Кто-то сильной рукой выдернул Окоёмова из зарослей, толкнув в сторону ближайшей лачуги. В руках как будто сам собой появился автомат, затвор был передернут, оружие полностью готово к работе. Готово убивать – в этом его предназначение.

Василий бормотал что-то про Лейтенанта, пытался рассказать о мине. Но его никто не слушал. Лица всех, кого он успел здесь увидеть, были перекошены какой-то не то злобой, не то хищным голодным оскалом. Бойцы вошли в раж, им было хреново, им не нравилось убивать слабых беззащитных людей. Но было нужно, и поэтому приходилось убеждать себя, что все правильно, что они на войне и если не ты, то тебя. Похоже, им это удалось.

То, что происходило дальше, Окоёмов запомнил плохо. Вроде бы кто-то постоянно кричал. Выл, монотонно, на одной ноте, так, что сводило зубы. Со всех сторон доносились приглушенные грозой хлопки выстрелов. После очередного хлопка вой затих, но не надолго – тут же ему на смену пришел чей-то визг.

Окоёмов давил указательным пальцем на спусковой крючок «Патанга», который, словно эпилептик, дергался в руках из стороны в сторону. Действия предельно автоматизированы – удар ногой в хлипкую, собранную из веток и какого-то хлама дверь, давление нагревшегося металла на указательный палец, пляска автомата, визг, грохот грозы снаружи.

Сколько жило людей в этой деревеньке, Василий не смог бы сказать и приблизительно. Скольких из них убил лично он – тоже. Здесь шла война, перестать стрелять можно только тогда, когда упадет последний враг или закончатся патроны.

В какой-то момент внутри «Патанга» стукнуло, и автомат, икнув, захлебнулся. Окоёмов, находясь в полузабытьи, продолжал давить на спусковой крючок, желая только одного – чтобы эта узкоглазая дрянь наконец заткнулась. Голова, казалось, вот-вот взорвется от вопля, звучащего на самом пределе слышимости, заставляя вибрировать кости.

Но звук не исчезал, и девчонка – та самая, что привела бойцов в родную деревню? – не падала, брызги темно-багрового не летели по устеленному подвявшими листьями полу. Окоёмов попытался передернуть затвор вручную, но тот застрял окончательно.

Ну почему она не перестанет визжать?!

Не думая ни о чем, привычным, заученным движением Окоёмов стряхнул с плеча ремень «Патанга», перевернул автомат, перехватив его за цевье, и с размаха опустил приклад на голову миниатюрной черноволосой девушки.

Именно в этот момент боги решили, что Василий Окоёмов натворил в лесной деревне достаточно. Удар ветра сорвал крышу с покосившегося домика, почти непрозрачные от царапин и трещин стекла со звоном полетели на пол. А потом Окоёмов перестал понимать что-либо, получив удар какой-то балкой, свалившейся с потолка прямо ему на макушку.

Последним, что отпечаталось в его помутившемся сознании, была яркая, сжигающая к чертям палочки вместе с колбочками в сетчатке молния. Электрический разряд ударил в дерево метрах в десяти от развалин домика, среди которых лежал Окоёмов. Мимо полыхающего дерева, подпрыгивая, летели ветки и целые кусты, вырванные ураганом с корнем. Тайфун достиг своего апогея.

Каменные ступени медленно разрушались, а местами виднелись глубокие, размытые водой трещины. Трудно сказать, появились они теперь, во времена Пралайи, или были результатом естественного влияния разрушающего все времени.

Абхай Лал вошел под своды колоннады, ведущей в храм Аннамалаияра, – один из немногих, сохранившихся после наступления Пралайи, больших святилищ. Все девять каменных гопурамов[6] храма по-прежнему устремлялись в небо, лишь слегка затронутые водой и землетрясением. При взгляде на разруху, вольготно устроившуюся прямо под стенами храма, появлялась мысль, что решение оставить Аннамалаияр в неприкосновенности принадлежало лично Шиве.