Из-за спины восьмого послышался приглушенный смех остальных бойцов.

– Да пошел ты, – беззлобно ответил Окоёмов, хватаясь за протянутую черную руку. – Ничего ты не понимаешь в гигиене. К тебе форма, поди, приросла уже.

Внутри небольшого укрытия было влажно и душно. От камуфляжа бойцов к потолку, с которого активно капала конденсирующаяся влага, поднимался пар.

– Здесь у вас душ не хуже, чем снаружи, – усмехнулся Окоёмов, показав глазами на срывающиеся с потолка капли.

– Здесь у нас лучше, чем снаружи. Вода дистиллированная. Вторичная переработка – бережем, мать ее, природу!

Бойцы сидели, опершись спинами на прогибающиеся покатые стены. Оружие каждый держал при себе – неизвестно, когда оно может понадобиться. Да и не доверяли бойцы друг другу, что уж там греха таить.

Автоматы – индийские «Патанги-28МА», безбожно устаревшие, но в отличном состоянии – им выдали еще в Мемьо, куда привезли уже укомплектованную бригаду из Мандалая. Все восемнадцать бойцов были наемниками. Люди из разных стран, разных национальностей, принадлежащие к разным Традициям. Здесь всем наплевать, откуда ты родом и с помощью каких причиндалов предпочитаешь общаться с богами. Здесь все собрались, чтобы заработать на жизнь, если возможность пожить еще представится. Здесь всех собрали, чтобы помочь условному союзнику нанести урон условному противнику. Только никто не знал – кто союзник, а кто противник. Будь он хоть тысячу раз условным.

Никаких боевых действий, только разведка. Причем в роли разведчиков выступали совсем не бойцы, а группа каких-то хмырей, нагрузившая наемников ящиками с оборудованием. Что за оборудование лежало в тяжелых угловатых контейнерах, которые бойцам приходилось тащить на собственных спинах вот уже вторую неделю, было не ясно. Пока что ни один контейнер не вскрыли, а хмыри все больше рассматривали окрестности, корча недовольные рожи. Что-то им здесь не нравилось.

Вот этих хмырей они вроде как и должны защищать. И беречь от чужих глаз. Что, если называть вещи своими именами, означало: ликвидировать любого, некстати оказавшегося на пути их странной команды. Но охотников поинтересоваться, за каким хреном они приплелись в эту глушь, в непроходимых джунглях пока не встретилось. Встречались только тучи оголодавших москитов и змеи всех возможных видов и намерений – четвертый остался жив, спасибо лейтенанту, но ногу приволакивал.

Учитывая, что оружие всем раздали индийское, Окоёмов был почти уверен, что таинственными организаторами тура во влажный тропический лес дивного государства Мьянма являются китайцы. Или европейцы, но с меньшей вероятностью – в Европе предпочитали боевое снаряжение, производимое корпорациями.

Всего наемников было восемнадцать. У каждого свой номер и никаких имен. Семнадцать бойцов.

Восемнадцатой была метелка. Симпатичная, но странная и нелюдимая.

Полтора месяца назад Окоёмов скитался по улицам Мандалая – большого грязного города. Мандалай де-юре не был столицей Союза Мьянма, но являлся ею де-факто. Все деньги нищего государства, практически весь бизнес (если так можно назвать тот кавардак, что творился в Мьянме и до Катастрофы, а после лишь умножился многократно), представительства корпораций (большей частью – неофициальные) – весь цвет сегодняшней жизни Мьянмы концентрировался здесь.

Впрочем, это если смотреть глубоко. Если просто выйти на улицы Мандалая, то не ошибетесь, решив, что это город нищих, бомжей, воров и убийц всех мастей. В здешнем, прогретом тропическим солнцем гадюшнике, вполне возможно, обосновался один из кругов ада. Деньги всегда привлекают всяческий сброд, а в Мандалае деньги, по мьянманским понятиям, водились большие.

Окоёмов жил в этой забытой богами стране второй год. С самого дня Катастрофы. Первые несколько недель пребывания здесь вспоминать не хотелось.

А ты не так много и можешь вспомнить.

Хотя, скорее всего, в тот злополучный день подобный ад начался везде. Даже самые благополучные регионы Катастрофа не обошла стороной. Чертям в аду все равно, кого жарить на своем вечном огне – сытого баварского бюргера или нищего мьянманского крестьянина.

Вспоминать не хотелось, но страшные обрывочные воспоминания упорно продолжали преследовать. Василий Окоёмов служил мичманом на российском крейсере «Иван Грозный», который держал путь в Джакарту на какой-то военный праздник. Для руководства это был повод потрясти оружием и напомнить о себе – не стоит упоминать, что боевая и электронная начинка «Грозного» в сравнении с технологиями, которыми торговали корпорации, устарела еще до того, как корабль сошел со стапелей. Для команды вояж в Индонезию был хорошей возможностью просто отдохнуть и насладиться теплом тропического океана.

Океан теперь начинался почти у самого Мандалая, проглотив единым махом и Рангун, и Пегу, и Моламьяйн. С тем, что не смог уничтожить океан, справились несколько мощных землетрясений, обрушивших треть территории Мьянмы в еще неизведанные пучины планеты.

Где сейчас находился крейсер федеральных военно-морских сил «Иван Грозный», Окоёмов не мог даже предположить. Где-то там, где раньше было побережье.

Бывший мичман не находил себе места в этом тропическом краю, в Мандалае. Да вообще – в жизни. Жизнь закончилась в тот самый день, когда бронированное брюхо многотонного крейсера со всего размаха врезалось в каменистое дно Адаманского моря. Василий помнил только сильный и резкий удар, который, казалось, вытряс душу из отчего-то не умершего тела.

Поиски пропавшей души затянулись и грозили отправить бренную часть личности Окоёмова следом за нематериальной составляющей. Существование тела бывший мичман поддерживал за счет разовых подработок и мелкого воровства, а душу пытался найти в «волшебном порошке» – «джьяду гумра», как называли его здесь, – новом наркотике, который привозили откуда-то с севера, с гор. Нежно-голубоватый, почти белый порошок и впрямь оказался волшебным, давая душе передышку, отпуская ее на прогулку, в то время как тело само продолжало выполнять нехитрую работу. Вдыхая наркотик, Окоёмов чувствовал уверенность, что пока не закончится действие зелья, ужас, пережитый в тот вечер, не вернется. В том мире, куда уносил его «джьяду гумра», было пусто. Но в пустоте, дарованной «волшебным порошком», бывший мичман нашел успокоение. Там не было тревог, забот – абсолютная пустота. Нирвана, почти настоящая.

Увлечение «джьяду гумра» грозило Василию закончиться в самом ближайшем времени плачевно – все чаще он ловил себя на том, что не может вспомнить, где находится, как попал в это место, какой сегодня день. Несколько раз он не мог вспомнить своего имени, вообще ничего, события прошлой жизни словно бы стер с винчестера мироздания кто-то заботливый, следящий за чистотой помыслов мичмана канувшего в Лету крейсера «Иван Грозный». Порошок-убийца что-то творил с сознанием, что-то менял внутри головы, медленно выживая Василия Окоёмова из убежища, доставшегося ему по праву рождения. Иногда казалось, что он вовсе не Василий Окоёмов, периодически это чувство перерастало в уверенность. Но самое главное, он не понимал, для чего теперь жил.

Скорее всего, его бы уже не было в живых, если бы «джьяду гумра» вдруг не исчез с рынка. Единичные партии поступали в продажу, но цена наркотика взлетела до таких высот, что, для того чтобы купить дозу, Окоёмову пришлось бы ограбить по меньшей мере государственную казну Мьянмы. Поговаривали, причина столь резкого изменения рынка кроется в отсутствии сырья. Так это или нет, Василию было без разницы. Он прекрасно понимал, что выжил только благодаря случайности.

Дух «джьяду гумра» выходил из организма тяжело. Окоёмова мучили кошмары во сне и наяву, то и дело он проваливался в беспамятство. Он курил гашиш, пробовал героин и другие наркотики, которые можно найти на черном рынке довольно легко. Но отсутствие денег и способности их добыть не позволило Окоёмову из одной зависимости переметнуться к другой. Да и, что таить греха, никакой другой наркотик все равно не помогал. Что-то совсем иное творил с мозгами «джьяду гумра».