Возможно, мичман Окоёмов так и сгинул бы в тропической испарине, если б не наткнулся на объявление о том, что для работы в джунглях требуются наемники, имеющие опыт боевой службы. Оплата, по местным меркам, предлагалась большая до неприличия.

Боевой опыт Василий имел. Несмотря на исхудавшее тело, дрожащие руки и плохо фокусирующийся взгляд, осмотр в обшарпанном вербовочном пункте он прошел с успехом. Следующие несколько дней Окоё– мов провел в тренировочном лагере в Мемьо. Там, в Мемьо, их скорее не тренировали, а проверяли. Кто-то появлялся и исчезал, кто-то оставался. Именно там и собралась вся команда: восемнадцать бойцов и лейтенант.

Лейтенант, скорее всего, никаким лейтенантом не был. Просто он так представился, и называли его только так – Лейтенант. Спустя пару дней Окоёмов настолько привык к подобному обращению, что начинало казаться, будто звание, заменившее имя, невысокий щуплый человечек носит с самого рождения. Какой он национальности, понять было сложно: узкое остроносое лицо, черные миндалевидные глаза, светло-русые волосы, темная, словно он провел несколько месяцев под палящим солнцем, кожа. Окоёмов не сказал бы с уверенностью, но подозрение, что здесь не обошлось без работы пластиков, имелось. Лейтенант никогда не повышал голоса, но если был недоволен, его тихий, вкрадчивый голос, напоминающий Василию звук, издаваемый ползущей среди камней змеей, бросал в дрожь всех бойцов без исключения. Кроме, возможно, восемнадцатой, которая способностью скрывать эмоции, наверное, дала бы Лейтенанту фору. В общем, таким был их начальник – Лейтенант.

В отряде говорили на английском. Почти все – без малейшего акцента. Боевой опыт, как правило, прививает дух интернационализма: не важно, какой ты национальности, в первую очередь ты – враг. Лишь тринадцатый и седьмой говорили на пиджине из ломаного английского и жуткого жаргона явно юго-восточного происхождения.

Восемнадцатая была странной бабой. Высокая, фигурка стройная, грудь что надо, движения плавные, словно кошачьи. Ее, если приодеть, смело можно было бы подавать на любой прием в качестве... скажем так, главного блюда. Но при всех своих незаурядных внешних данных восемнадцатая зачем-то брила голову наголо, а камуфляж носила навыпуск, пряча дивное тело под складками мешковатой одежды.

На тело имели виды остальные семнадцать бойцов. О Лейтенанте Окоёмов ничего такого сказать не мог, потому что начальник особо не распространялся на личные темы, а на восемнадцатую смотрел таким же безразличным взглядом, как на других наемников.

Первым к девке сунулся восьмой – здоровенный негр, играючи переламывающий ударом кулака черенок лопаты. Собственно, скорее всего, он был и последним, попробовавшим пытать сексуальное счастье с восемнадцатой, – восьмой был бит и унижен, ибо бит был при всех. Приклад автомата, с которым восемнадцатая не расставалась ни на секунду, застыл в сантиметре от паха восьмого. Под всеобщий гогот опозоренный негр был отпущен под обещание расплющить причиндалы любого, кто попробует «подвалить с подобными предложениями». Лейтенант инцидент никак не комментировал, лишь напомнил на вечернем построении, что собрались здесь все по делу.

Восемнадцатая держалась особняком, никогда не участвовала в общих разговорах. Даже теперь, после недели по бездорожью на вездеходах и почти двух – пешком через джунгли с ящиками на спинах, когда команда сработалась.

И дождь ей был, судя по всему, нипочем – она сидела в пятнадцати метрах от тента, продолжая что-то ковырять в своем «Патанге». По ее бритому затылку вода потоком стекала за воротник.

– Эй, восемнадцатая, – крикнул седьмой, – брось свои штучки, иди под тент! Вымокнешь ведь.

Метелка лишь на мгновение остановила движение тонких длинных пальцев и бросила короткий взгляд в сторону седьмого, а потом резким движением воткнула вытащенную деталь на место.

– Брось, восемнадцатая. Восьмой приставать не будет, я прослежу.

Из-под тента послышались смешки, а следом седьмой осекся, получив от восьмого чувствительный тычок под дых. Но восемнадцатой было неинтересно, что делают остальные наемники. Ей, похоже, наплевать на то, чем занят весь остальной мир. Странная баба. Что творится в ее душе – загадка. Что она делает в этих лесах? «Скорее всего, – подумал Окоёмов, – то же, что и остальные – зарабатывает на жизнь».

– Ты б разделась, что ли, – не без скабрезности в голосе крикнул восьмой. – А то потом в мокром ходить. И тебе польза, и мужикам приятно посмотреть.

Бойцы продолжали хохотать, на всякий случай отодвинувшись от восьмого – восемнадцатая метелка не в себе, может и выстрелить. Еще заденет ненароком. Но метелка никак не отреагировала на выпад черного. Даже глаз не подняла, будто восьмого вообще не существовало в природе. Она поднялась, закинула автомат на плечо и пошла куда-то сквозь мокрую густую зелень.

– Не напрягайся, восьмой, она тебе все равно не даст.

– Это мы еще посмотрим. Все они правильные, пока...

Восьмой замолчал мгновенно, будто язык прикусил. Может, и прикусил, потому что в плотной ткани тента точно над его головой образовалась маленькая круглая дырочка. Шум дождя в джунглях смешивал звуки, и хлопок выстрела никто бы и не заметил, если бы не эта дырочка. Бойцы замолкли, все, разом. Конечно, восемнадцатая получит свое от Лейтенанта, но если бы пуля прошла на пару сантиметров ниже, восьмому от этого легче не стало бы.

– Совсем сдурела метелка, – сказал четвертый, щупая отверстие в ткани пальцем. – Она же убить его хотела. Но стреляет неважно.

Никто, кроме четвертого, комментировать происшествие не стал. Восьмой с перекошенным от злобы лицом выдернул из ножен на поясе нож, резко вскочил, но, пошевелив острием клинка из стороны в сторону, спрятал оружие. Здесь все были на работе, на хорошо оплачиваемой и подвернувшейся лишь благодаря счастливой случайности. Так что терять доходное место из-за какой-то фригидной стервы восьмому совершенно не хотелось. Да и никто не смеялся – шутка метелки явно не удалась.

А Окоёмов подумал, что вряд ли восемнадцатая промахнулась.

Лейтенант появился минут через пятнадцать. Мокрый и мрачный.

– Кто стрелял?

Вопрос был задан тихо, без малейшего проявления эмоций. Словно он не собирался надавать по морде провинившемуся, а просто поддерживал светскую беседу.

– У восемнадцатой спросите, – посоветовал восьмой.

Лейтенант обвел всех тусклым взглядом, начисто лишенным какого бы то ни было выражения, и, не произнеся ни звука, исчез за стеной дождя.

– Допрыгалась девка, – не то с сожалением, не то со злорадством проронил восьмой.

Его рука усиленно терла макушку, будто пуля на самом деле зацепила ее. Но восемнадцатая стреляла, как Вильгельм Телль: пуля лишь прочертила едва заметную борозду в коротко стриженной курчавой шевелюре обидчика, не коснувшись кожи. Окоёмов обратил внимание, что, несмотря на браваду в голосе, пальцы черного дрожали.

Лейтенант и восемнадцатая вернулись через несколько минут, ссыпая с потревоженных листьев целые водопады брызг. Оба с постными рожами и потухшими, словно у мертвецов, взглядами.

– Собирайтесь, – сказал Лейтенант, – через десять минут выступаем.

– Куда? – спросил кто-то, но ответа не удостоился.

– Все оборудование брать с собой. Оружие держать наготове. И чтобы больше никакой стрельбы без моей команды.

Восемнадцатая, стоя за спиной Лейтенанта, навьючивала на себя тюки и проверяла, надежно ли закреплено оружие. Если последняя фраза адресовалась ей, то ни она, ни сам Лейтенант никак этого не отметили.

– Небось с Лейтенантом... – прошипел восьмой, но осекся, заметив короткий взгляд восемнадцатой. Его рука непроизвольно коснулась мокрой теперь макушки.

Командир резко развернулся и скрылся за зеленью листьев. Никаких «и побыстрей», «шевелитесь» или еще чего-нибудь такого. Ни одного слова, не несущего информационной нагрузки. Иногда Окоёмову казалось, что он не человек, а искусно сделанный робот.