— Огласи, кому какой урок.

Дьяк принялся называть имена бояр, какие кому участки засек поручаются и кто выделен им в помощники, когда же дошел до Царева-Борисова, дьяка остановил Борис Годунов.

— Царь Федор Иванович и я, его ближний слуга, считаем самым надежным поручить строительство новой крепости оружничему Богдану Яковлевичу. Он отменно исполнил государев урок, строя города по Волге. А сколь важен Царев-Борисов в защите от крымцев, объяснять, думаю, нет никакой нужды.

— Да, такова моя воля, — поддержал Годунова царь Федор Иванович. — И пусть не вызовет ни у кого из вас, бояре, зависть столь почетное поручение не думному боярину. Местничество в столь великом деле можно не брать во внимание.

После таких царевых слов никто, понятное дело, не посмел возразить, предлагая кого-либо из думных бояр, и Борис заключил:

— Стало быть, принято, — и к дьяку: — Продолжай оглашать.

Бельский вполуха слушал дальнейшую роспись, он и радовался тому, что отделался почетной ссылкой, ибо уже окончательно заключил, что Борис знает все, и в то же время осознавал, как опасна для него эта ссылка: все может случиться еще по дороге к Северскому Донцу, но скорее всего либо во время поиска места для города-крепости перехватит его засада, либо геройски погибнет он в одной из стычек с крымцами, которые непременно узнают о стройке и не дадут спокойно возводить крепость на их излюбленном для доходов пути и почти в подбрюшье Перекопа.

«Потребую достаточно силы из стрельцов и детей боярских. Не откажет Федор Иванович. Еще соберу своих боевых холопов из всех шести вотчин и поместий, сняв по доброй половине. И еще — ни одного неосторожного шага. Ни одного!»

А к тому времени как он встретился с царем, дабы поговорить обо всем нужном для выполнения столь важного поручения, Богдан обдумал еще одну просьбу.

— Как только я начну закладку новой крепости, крымцы тут же поспешат устроить налет. Возмутятся и ногайские мурзы, кто липнет к руке крымского хана. Бью, поэтому, государь, челом, чтобы при нужде я мог бы собрать в крепости достаточную рать. Поручил бы ты, государь, Разрядному приказу расписать под мою руку воевод Белгородского, Старого и Нового Осколов, Корочинского, а если посчитаешь возможным, то и Тульского.

— Тульского — нет. А в Белгород, Старый и Новый Осколы, в Корочи велю Разрядному приказу готовить мое слово.

— Благодарю тебя, государь. А если позволишь, есть еще одна просьба.

— Как не позволить. Важное дело — новая крепость. Получишь все, что сочтешь нужным.

— В низовьях Северского Донца лесов почти нет, поэтому бью челом, государь, дома рубить в лесах верховий Донца, затем сплавлять по реке до места. И еще рубить в лесах по берегам Оскола. По нему тоже ловок сплав.

— Будь по-твоему. Шли туда артели. Завтра же я отправлю гонца с моей волей о подчинении тебе воевод, о каких договорились, и с разрешением рубить по твоим чертежам новую крепость.

Богдан мог быть весьма доволен успешным разговором с царем, если бы он по доброй воле ехал строить новый город, но он — изгнанник. Раз, однако же, этого не избежать, нужно выжимать все, что необходимо для успешной работы и для обеспечения безопасности.

Несколько дней он провел в Разрядном приказе, верстая необходимую ему рать, и добился многого. С собой из Москвы он берет полусотню выборных дворян, более двух сотен детей боярских, отряд наемников. Их, верно, Бельский не хотел бы иметь, но дьяк настоял, и Богдан понял, что они подсунуты Борисом.

Пришлось смириться.

Зато важный успех в другом: по дороге к Северскому Донцу к нему присоединятся почти три тысячи казаков и стрельцов. В Кромах они станут его ожидать, в Корочах и Белгороде. А при нужде он снимет часть порубежников и городовой рати с засек Белгородской и Корочинской, из Нового и Старого Осколов. Тоже около трех тысяч ловких и храбрых мечебитцев и стрелков.

И все это не считая двух сотен личных боевых холопов, за которыми уже посланы гонцы. Это его надежная личная охрана, личный резерв.

На сбор рати и на выход ее к месту сосредоточения — месяц. А вот артели плотников и лесорубов к месту работы уже начали отправляться одна задругой. Пока не многолюдные. Они пополнятся мастеровыми в Осколах и Белгороде. Там же найдутся и сплавщики, хорошо знающие реки.

И вдруг в этот колготной, но все же размеренный ход подготовки к выезду на Северский Донец ворвалась страшная новость, хотя и ожидаемая, все равно много изменяющая, требующая новых срочных действий: глухой ночью в ворота его усадьбы в Белом Городе постучал Афанасий Нагой. Бельский, понявший, что не просто так среди ночи пожаловал нежданный гость, не впустил его в дом и даже не открыл ворота, а вышел к нему сам, чтобы выслушать, какое лихо привело его в Москву.

— Дмитрия зарезали. Убийц растерзали. Углич кипит возмущенный. Угличане готовы повторить самосуд над всеми подозреваемыми в соучастии к свершенному злодейству.

— Чего это ты — ко мне? Дорого нам может обойтись твой ночной приход. Спеши к Фроловским воротам и проси разбудить царя.

Афанасий Нагой обиделся.

— Иль сосунок я, ничего не смыслящий? О злодействе ты и завтра мог узнать, это правда. Меня иная нужда вынудила к тебе: Мария отравлена. Скрутило ее, спасу нет. Волосы посыпались. Есть ли у тебя зелье противоядное? Может, успеем спасти?

— Пошли, — решительно позвал Афанасия Бельский и повел его к Конраду.

Тот спросонья не сразу взял в толк, какое нужно противоядие, еще и еще спрашивал Нагого, как проявляется недуг у вдовствующей царицы и, наконец, изрек:

— Отрава не быстрая. Недели две до кончины ее. Ты успеешь доставить ей нужное питье. Оно у меня есть.

Афанасий сыпанул из калиты[31] на стол золотые венгерки и порывисто поблагодарил Конрада:

— Дай Бог тебе многих лет жизни!

Он сам намерился было скакать в Углич, но Богдан воспротивился:

— Слугу верного шли. Денег не жалей, чтоб коней чаще менял. Бог даст, успеет. Сам же в Кремль. О встрече со мной и Конрадом — молчок.

— Само собой.

Воротившись домой, Бельский строго предупредил воротниковых стражников:

— О ночном госте — ни слова. Даже женам. Распустите язык — поедете валить лес в Оскольских лесах для Царева-Борисова, нового города! Ясно?

— Не сомневайся, боярин. Наше дело какое: спим всю ночь, если как и нынче, никто нас не потревожит.

Утром Богдан не раньше обычного приехал в Кремль. Там уже все были на ногах. Дым уже коромыслом. Срочно созывалась Дума, к царю был зван тайный дьяк для совета, кого послать проводить розыск, и это весьма огорчило и насторожило Бельского: его, оружничего, обошли вниманием. Решился поэтому на прямой разговор с Борисом.

— Разве ты забыл, кто оружничий? В чьих руках сыск? Иль чин мой снят с меня?

— Нет. Да и не осмелится царь снять то, что дано его отцом. Ты есть и останешься оружничим, но нынче у тебя столь важный государственный урок, что отрывать тебя на розыск нельзя. Это не моя воля, Богдан, а воля государя нашего, все мы холопы которого. Тем более, что в Угличе дознавать нечего. Несчастный случай. Так мне донесли, и я верю этому. Государь тоже.

Выходит, опоздал он. Годунов опередил его, и теперь в Углич поедут угодные Борису Федоровичу люди и преподнесут такой доклад, какой будет угоден великому боярину.

Доволен ли Богдан этим разговором? Вначале он даже досадовал, что его опередили, что розыск можно провести так, что вина Годунова будет полностью доказана, и царь вынужден будет удалить от себя любимца, если не казнить его, вскоре, однако, он оценил преимущество стороннего наблюдателя. Кто может сказать, что бунт в Угличе его рук дело? Если не сегодня, то завтра возбудится и Москва, и кто может ткнуть на него пальцем? А он уже направил своих людей в обжорный ряд, в охотный и в столешный пустить слух, что царевич убит по приказу правителя Годунова. Нагие тоже не дремлют. Шуйские, Романовы, Ляпуновы и все остальные, кто еще не сослан, сами по себе начнут действовать. У великого боярина мало ли противников? А уж Бельский постарается, чтобы все они узнавали друг от друга и о тайном сговоре Годунова со своими ближними, и имена направленных в Углич убийц, а это настолько убедит обывателей, что даже сторонники великого боярина займут ряды сомневающихся. Вот тогда загудит Москва растревоженным ульем.