— Сигизмунд-король сам послал рать на Россию. Смелым стал после кончины великого воеводы князя Михаила Скопина-Шуйского. Возглавил польскую рать умный и хитрый воевода гетман Жолкевский. Теперь против Москвы две силы: Дмитрий Иванович с ляхом Сапегой, он сам по себе, и гетман Жолкевский со своей ратью — сам по себе.
— Не Смоленск ляхам нужен, — добавил подьячий, — ни даже земли до Угры, какие они считают своими, но сама Москва. Сигизмунд имеет намерение овладеть всей Русью, рассчитывая легко ее победить, делая ставку на наше междоусобие.
— Что же тогда Разрядный приказ не слал и не шлет мне разверстку по рати?
— Тайный дьяк сказывал мне так: по расчету главного воеводы князя Дмитрия Шуйского хватало войска, чтобы проучить Жолкевского. Да и не слишком доверяют тебе, великий оружничий. Считали, да просчитались. Вышло худо. Наша рать и польская сошлись близ села Клушина. Вернее, гетман Жолкевский, свершив по болотистым лесам обходной маневр, напал на наше войско неожиданно. На рассвете. Когда еще ратники благодушно почивали. Воевода Дмитрий Шуйский и генерал Делагарди пытались устроить полки для сечи, но не успели ничего сделать — в несколько раз превосходящее войско лишь местами твердо сопротивлялось, когда же шведы и иные наемники подло изменили, переметнувшись к Жолкевскому, наша рать запаниковала. Полный разгром. Сам Дмитрий Шуйский, загубив коня в болоте, едва выбрался и пеше добежал до Можайска. В Москву прискакал со страшной вестью.
— А тут — другая рать, Дмитрия Ивановича, — заговорил подкравчий. — Город за городом к нему переходят. Он вошел уже в Коломенское и там остановился. Ждет, когда Москва ему челом ударит. Дозоры его на виду у москвичей.
— Ляпунов, — это подьячий вставляет свое слово, — тоже под самой Москвой, а его брат Захарий и дворянин Хомутов в Москве. За выборного царя призывают народ.
— Выходит, скоро допета будет песенка князя Василия? — будто вопросил себя Богдан и сам же ответил: — Точно, Москва возбудится без всякого сомнения…
— Уже спета песенка царева. Посланцы Ляпунова о чем заговорили с Лобного места? Не самозванца, дескать, нам нужно, ибо он — папист. Ни Василия Шуйского, отравителя своего племянника, славного воеводы Михаила. Даешь царя, избранного всем миром.
— Ну, и что?
— Как что? Свергли Василия Шуйского.
— Господи, с этого и нужно было начинать.
— Не раскинешь умом, что главное, а что еще главней, — в оправдание себе ответил подьячий. — По моему разумению, главное даже не в этом. Тайный дьяк тоже так мыслит. Главное в ином: свергнув Василия, думцы не определили, кого из русских, достойных венца, просить на царство. Вышли скопом на Лобное место, и князь Федор Мстиславский предложил вроде бы не от себя лично, а от всей Думы. Да такое, что от страха мурашки по спине побежали. Звать, говорит, нужно на царство сына короля польского, Владислава. Он-де, славянин, как и мы. Поставим, говорит, условие, чтобы принял веру православную, в жены бы взял тоже из православных и кровей царских. Все у князя как по маслу: потребуем, чтобы не менял наших обычаев древних, правосудие вел бы по нашему Судебнику, новых налогов тоже не вводил бы. В общем, по словам князя Мстиславского, не жизнь станет под рукой Владислава, а разлюли-малина. Сигизмунд своих шляхтичей уведет в Польшу, а Лжедмитрия, так князь назвал Дмитрия Ивановича, умертвим руками его же сторонников. Уговор, дескать, такой есть. Мы свергаем Василия, они решают дело с Лжедмитрием.
— Ну, и как Москва?
— Что как? Присягнула Владиславу, послав ему все условия свои. Примет он их. Кремль распахнет ему свои ворота.
— И никого против?!
— Патриарх Гермоген. Но его не слушали. И еще, как Сыску стало известно, Ляпунов не поддержал князя Мстиславского. Он на своем стоит: выбор царя всем миром. Из наших, кто достоин. А не из ляхов или иных каких иноверцев.
«Слава Богу! Значит, не забывает обо мне Ляпунов», — довольно подумал Богдан и спросил посланцев:
— Все у вас?
— У меня все, — ответил подкравчий.
— А мне велено передать тебе главное слово тайного дьяка: спеши из Казани. К Ляпунову липнет князь Василий Голицын.
«Вот бестия! Все знает!»
Понимал, конечно, Бельский, что он не безынтересен тайному дьяку, но не до такой же степени, чтобы даже переписка была ему известна. Неуютно себя почувствовал великий оружничий, но тут же махнул рукой: на то он и тайный дьяк, чтобы все знать. А подсказка его очень даже важная. Следует ею воспользоваться и поспешить в Рязань. Можно даже не собирая рати. В Никольском же распорядиться, чтобы боевые холопы, которые туда съедутся, ждали бы его повеления ехать в Рязань.
Сам он твердо решил через несколько дней податься к Захарию Ляпунову.
Не успел, однако же, Богдан проводить подьячего и подкравчего, как на пороге гонец Разрядного приказа.
— Дума постановила тебе, воевода, идти к Москве, собрав как можно больше рати. На мятежника Ляпунова.
— Коль велено, исполню, — заверил гонца Бельский.
Спеши с этим словом обратно. Через неделю-другую я приведу ратников.
А про себя добавил: «К Ляпунову Прокопию».
Он даже обрадовался, что может идти во главе полка (столько он вполне мог наскрести по гарнизонам) с полным основанием, в пути же убедить второго и третьего воевод и сотников переметнуться к Ляпунову, поддержать его идею о вселенском выборе царя. И не подумал, к чему приведет отсрочка с отъездом.
Чем больше ратников съезжалось под Казань в устроенный спешно стан на Арском поле, тем упорней по городу расползались слухи, что воевода поведет рать на сына Грозного, чтобы убить его, открыв тем самым путь к престолу ляху Владиславу. Город начал волноваться, о чем воеводе ежедневно доносили.
— Клятвоотступником костят тебя, воевода. Готов ли ты поднять руку на оставленного по духовной Грозного на попечение.
— Кто главный смутьян?
— По чьей воле, трудно понять. Тут, как тебе известно, очень много бояр, да из Москвы разве сюда руки не дотянутся, если кто хочет тебе зла?
— Но исполнитель же есть?
— Дьяк Шульгин. Он исполнитель чужой воли. И все же вели его оковать.
— Пожалуй, стоит. В пыточную его. Я сам стану дознаваться.
Шульгин, однако, оказался неуловимым. Посланные для его ареста вернулись с пустыми руками.
— Слуги сказали, давно его в своем доме нету.
— Определите, где он и — в пыточную!
Началась настоящая охота. Получает воевода весть, где дьяк находится, посылает стражников, а Шульгина и след простыл. И так почти каждый день. Богдану бы, прошедшему школу Малюты Скуратова, получавшему хорошие уроки от тайного дьяка, сообразить, что за Шульгиным не один, а многие, плюнуть на все и поспешить с отъездом, но увлеченный мыслью прийти к Ляпунову с крупной ратной силой, чтобы сразу оттеснить князя Голицына на задворки, а то и покончить с ним, подведя его под случайную смерть, так им владела, что больше он ни о чем не думал.
Начали съезжаться из своих имений дворяне и бояре. На Коляду. Хотя до колядования оставалась еще Добрая неделя. Но не обратил внимания Богдан и на это.
И вот: гром с ясного зимнего неба — в городе появились посланцы Дмитрия Ивановича. Они ехали в Астрахань с его призывным письмом, но сделали остановку в Казани, и тут же повалил народ на площадь перед соборным храмом.
Воевода — тоже туда. А там уже толпы народа. На паперти — двое посланцев Дмитрия. За их спинами — дьяк Шульгин. Стоит, заложив руки за спину, словно все, что происходит на площади, его вовсе не касается, он здесь оказался случайно и вот теперь вынужден созерцать и слушать.
— Князь Василий Шуйский не убил Дмитрия Ивановича. Господь Бог сохранил своего помазанника и на сей раз. Сегодня у его руки князья Трубецкой, Черкасский, Бутурлин, Микулин — да разве перечтешь всех, кто остался верен истинному царю. Почти все русские города присягнули ему. Таких, как ваш, единицы. Непонятно, отчего вы упрямитесь? Хотите быть под пятой паписта-латинянина Владислава или в рабстве самого Сигизмунда?!
