Спустя несколько дней Вольдемар снова посетил базар, на этот раз в сопровождении игуменьи монастыря Гейлигштейн; он пришел как раз вовремя, чтобы стать свидетелем сцены, чреватой важными последствиями.

Шарлотта пожелала прежде всего пройти в звездный зал, с которым у нее было связано много воспоминаний, прежде чем там соберется толпа. Принц Вольдемар охотно сопровождал ее; он хотел показать своей благочестивой кузине прелестную сиротку и заранее предвкушал радость от этой встречи.

В зале было еще немноголюдно.

Принц был в штатском платье, так что никто не обращал внимания ни на него, ни на игуменью.

Шарлотта, осматривая звездный зал, всецело ушла в свои воспоминания.

А тем временем двое распорядителей базара остановились возле белокурой девочки, так заинтересовавшей принца Вольдемара, и повели свой разговор.

— Почему вон у той продавщицы почти совсем нет вещей? — спросил один у другого.— Надо смотреть за этой девчонкой; к сожалению, в приютах содержится много испорченных созданий, которым нельзя доверять!

— Она все распродала и, как я вижу, получила много денег,— возразил другой.

— Так, а что означают эти лубочные картинки, лежащие на пустых местах? — снова спросил первый, пожилой уже человек со злым выражением лица — вероятно, какой-нибудь отставной чиновник.— Не может быть, чтобы ей велено было их продавать.

— Насчет картинок я ничего не знаю.

— Как не стыдно оскорблять взоры знатных особ подобной безвкусицей!

С этими словами он подошел к юной продавщице.

— Как тебя зовут, девочка? — спросил он довольно грубо.

Именно в этот момент принц Вольдемар заметил девочку и направился к ней.

— Жозефина, благородный господин,— ответила девочка.

Имени принц не расслышал, но присутствовал при всем остальном разговоре.

— У тебя очень мало вещей, все ли у тебя в порядке? — спросил пожилой, испытующим взглядом уставившись на ребенка; при этом вопросе лицо девочки покрылось румянцем.

— Все недостающие веoи проданы, благородный господин,— пролепетала девочка,— а деньги сданы.

— Ты очень покраснела, это нехороший признак! За тобой будут строго наблюдать. Что означают эти лубочные картинки, как они попали сюда, кто их дал тебе?

— Никто, благородный господин,— опустив глаза, чуть слышно ответила девочка.

— Что значит «никто»? Кто нарисовал эти дрянные картинки?

— Я, благородный господин.

— Ты? Разве в воспитательном доме учат рисованию? Я думал, там учат только работать, а не тратить время на пустяки.

— Я рисовала эти цветы в свободные от занятий часы,— сказала девочка.

— И где ты взяла краски?

— Чужая дама, посетившая недавно воспитательный дом, видела мои рисунки и подарила мне ящик с красками; тогда я стала раскрашивать цветы.

— И ты осмеливаешься предлагать покупателям эти скверные картинки — здесь, где бывают королевские особы? Или ты воображаешь, что это художественные произведения?

— Нет, благородный господин, но мне хотелось, подобно богатым людям, чем-нибудь помочь несчастным погорельцам, а так как я больше ничего не сумела сделать, кроме этих картинок, то и принесла их сюда и…

— Убери сейчас же эти ужасные картинки,— перебил ее чиновник,— и не смей никогда больше заниматься этой мазней!

— Не сердитесь, благородный господин,— сказала девочка, и слезы выступили у нее на глазах, слезы обиды.— Я не думала, что мои картинки так плохи, но если вы не желаете их видеть, я уберу.

Девочка принялась быстро собирать картинки, и тут к столу подошел принц Вольдемар.

— Покажи-ка мне свои работы,— ласково попросил принц и протянул за ними руку. Чиновник в замешательстве то бледнел, то краснел — он узнал принца и, заикаясь, пытался что-то сказать.

Игуменья тоже приблизилась к ним, а принц, бросив пренебрежительный взгляд на грубого и невежественного чиновника, более не обращал на него внимания.

— Эти цветы очень естественно нарисованы, дитя мое,— сказал он девочке и подозвал Шарлотту.— Посмотрите, дорогая кузина! Не правда ли, это неплохо сделано?

Шарлотта с удовольствием рассматривала то живописные картинки, то прелестного, раскрасневшегося ребенка.

— Но что это такое? — проговорил Вольдемар, указывая на коралловую нитку с крестиком, лежавшую рядом с картинками.— Разве маленькой продавщице дали две таких нитки?

— Нет, ваше королевское высочество, каждая из них получила по одной такой нитке для продажи! — отвечал чиновник, довольный, что может сообщить принцу нужные сведения.

— Так ты пренебрегла моим подарком, милая голубоглазка? — спросил принц с легким упреком.— Я ведь купил у тебя эту коралловую нитку и затем уже подарил тебе.

— Какая неслыханная дерзость! — с негодованием заметил чиновник.

— Не сердитесь, благородный господин…

— Ваше королевское высочество,— шепнул ей покрасневший от злости смотритель.

— Не вмешивайтесь, любезный,— сказал ему тихо принц,— вы не даете прелестному ребенку быть откровенным.

— Не сердитесь, благородный господин,— повторила девочка, вероятно, не расслышав слов чиновника,— я деньги сдала, а нитку снова положила сюда.

— Так она тебе не понравилась? — спросил Вольдемар, в то время как Шарлотта любовалась девочкой.

— О, она мне очень, очень понравилась, благородный господин, но мы не смеем носить подобных украшений, а так как вы мне ее подарили, то я и подумала, что могу с ней сделать все, что захочу.

— Совершенно верно, милое дитя, ты имела на это полное право.

— Если я ее еще раз продам, то опять получу деньги для бедных погорельцев, вот я и решилась снова положить ее сюда.

— А тебе не жаль было расстаться с такой красивой красной коралловой ниткой? — спросила Шарлотта, добродушно улыбаясь.

— О да, благородная дама, она мне очень нравится, но…

— Ну говори, не стесняйся.

— Я ее надела на себя, и она мне показалась такой роскошной, что я поскорей сняла ее и положила сюда.

— Ты милое, доброе дитя! — сказала игуменья, а чиновник, несколько озадаченный, отступил назад, заметив, что их королевские высочества гораздо больше интересуются девочкой, нежели им.— Сколько же тебе лет?

— Тринадцать, благородная дама.

— Эти цветы тем более достойны одобрения, что они так искусно нарисованы твоими маленькими ручками на этой скверной тонкой бумаге,— проговорил принц, все более и более заинтересовываясь девочкой.— А как тебя зовут, дитя мое?

— Жозефина, благородный господин.

— А дальше?

— Дальше? — спросила девочка и замялась.— Дальше у меня нет никакого имени.

Шарлотта нагнулась к принцу и шепнула ему на ухо:

— Она из воспитательного дома, это бедное безымянное существо!

— О Боже, я и забыл! — так же тихо ответил Вольдемар.

Продолжая рассматривать картины, он обратился к девочке:

— У тебя везде полевые цветы, а рисуешь ли ты камелии, фиалки, гортензии?

— Я их никогда не видела, благородный господин! Я люблю троицын цвет, незабудки, дикие розы. Они растут у дороги, но разве они хуже тех, что вы назвали?

Принц был даже несколько смущен этим неожиданным и верным замечанием; он все пристальнее смотрел на сиротку.

— Нет, они вовсе не хуже, и кроме того их каждый может сорвать. Я часто встречал их, но никогда они не нравились мне так, как сегодня, на этой простой бумаге. Можешь kи ты отдать мне эти картинки? Вероятно, ты намеревалась продать их?

— Я не смею этого сделать, благородный господин; мне сказали только что, что они слишком дурны,— отвечала Жозефина со смущением и грустью.

— Как это — слишком дурны? Может ли быть дурным подношение ребенка, тем более сделанное от чистого сердца? Ай-я-яй, любезный,— проговорила Шарлотта, обращаясь к чиновнику,— у вас, как видно, нет ни чувства, ни вкуса! — Затем она повернулась к принцу.— Не оставите ли вы мне несколько произведений этой милой невинной девочки, дорогой кузен?

— Жозефина,— сказал принц,— здесь я вижу восемь картин; можно ли нам забрать все? Мы заплатим за них бедным погорельцам так, как если бы купили их у тебя.