— Не желаете покончить добром — так получайте! Огонь!

Пушки выстрелили, и пороховой дым скрыл пароход, сделав невозможными дальнейшие наблюдения, тем более что луна снова скрылась за тучами.

— Похоже, ядра попали в цель,— заметил Мартин,— по-моему, господин Эбергард, нужно идти на абордаж.

Во тьме ничего не было видно, и даже Сандок закричал, что он больше не видит шхуну. Можно было предположить, что она пошла ко дну, но Эбергард сомневался в этом. Ему казалось более вероятным, что неприятель, поняв, что борьба ему не по силам, воспользовался темнотой и пустился в бегство. Князь приказал направить пароход туда, где находилась прежде шхуна, а матросам — вооружаться. Команда быстро разобрала остро отточенные тесаки и ружья, Эбергард и Мартин взяли по пистолету, а Сандок засунул за пояс кинжал.

Было так темно, что и за десять шагов ничего нельзя было разглядеть, поэтому на мачте повесили красный фонарь, как это предписывали морские законы. Но неприятельский корабль имел преимущество, которым пользуется каждый мошенник перед честным человеком: он не подчинялся законам, надеясь на счастливую случайность, которая очень часто сопутствует ему.

Эбергард особенно внимательно следил за маневром своего судна, так как каждую минуту могло произойти столкновение со шхуной, хотя более вероятным было, что она уже успела далеко удрать. Но один из матросов закричал, что видит шхуну недалеко от носа «Германии».

— Вот! Вот этот проклятый пароход! Черт вас побери! Вы еще предстанете перед морским судом за то, что испортили наш корабль, мошенники! Вам это дорого обойдется! — послышались голоса со шхуны.

— Встаньте так, чтобы мы могли перекинуть абордажный мост! — отозвался Эбергард, не обращая внимания на брань.

— Только рискните на абордаж! Всякий, кто ступит на мостики, поплатится жизнью! Заряжайте пистолеты, друзья! — скомандовал капитан своим трем матросам, которые были заняты тем, что затыкали дыры в бортах или выкидывали за борт балласт.

— Отложите оружие! — кричал Эбергард.— Соглашайтесь на мои условия, и разойдемся с миром! В противном случае мы силой заставим вас выдать скрывающихся разбойников, и вы тогда будете обвинены в укрывательстве убийц!

— Вы ошиблись, здесь нет разбойников, можете сами обыскать корабль. Но если вы их не найдете, заплатите мне за все повреждения! Помните, в Рио есть суд.

— Господин Эбергард, вы слишком добры и снисходительны,— в бешенстве прошептал Мартин,— этот плут спрятал обоих разбойников в трюм. Предоставьте его нам!

— Успокойтесь, штурман Мартин! — одернул Мартина Эбергард.— Всегда следует быть справедливым! Я не могу выпытывать признания, но постараюсь сам во всем убедиться. Накидывайте мостики. Со мной пойдут десять человек.

— А Сандок? — спросил негр.

— И Сандок, у него хорошие глаза и отличное чутье.

Эбергард направился к борту, где перекидывали абордажный мостик. Матросы встали по сторонам его, а Сандок гордо замыкал шествие.

Мартин остался у руля и провожал князя беспокойным взглядом. Однако его беспокойство скоро сменилось удивлением. Эбергард приказал зажечь два факела и нести их впереди, а сам шел так твердо и уверенно, с таким достоинством, как будто следовал на королевский прием.

Капитан невольничьего корабля, широкоплечий мускулистый мужчина в большой соломенной шляпе, сдвинутой набекрень, отчего хорошо было видно его грубое бородатое лицо, с недоверием наблюдал за приближением князя. Его матросы все еще были заняты чем-то в трюме. На шхуне царил хаос: валялись обрушенные мачты, щепа, канаты.

— Вы должны доказать свое право на обыск, сеньор! — закричал капитан.— Но клянусь всеми святыми, вы меня запомните, хоть и сил у вас побольше моего.

— Теперь нам с вами не о чем говорить. Я и так сделал больше, чем следовало, трижды предложив покончить дело без драки и выдать мне беглецов.

— У меня нет пассажиров, сеньор; я шел с четырьмя матросами за товаром на тот берег. Теперь мне надо идти обратно в Рио ремонтировать шхуну, и вы должны мне заплатить за все потери.

Князь приказал Сандоку позвать Мартина.

Темное море покачивало сцепленные корабли. Только два факела освещали стоявших друг против друга Эбергарда и капитана. Матросы невольничьего корабля в стороне изредка перекидывались словами.

На мостике появился кормчий.

— Мартин,— обратился к нему владелец «Германии»,— узнаешь ты этого капитана корабля?

— Клянусь Богородицей, я ни на миг не сомневаюсь в этом. Он встретился третьего дня вечером с обоими разбойниками на берегу и получил от них деньги за переезд! Может, вы и это станете отрицать, капитан? Как называется кабак, куда вы заходили? Над его дверью старая вывеска с изображением монаха!

— Я не знаю никакого кабака! Если вы говорите о кабаке, который содержит Иероним, то советую лучше присматриваться к людям. Я там не бываю, а если вы что-то имеете против меня, давайте разберемся в Рио.

— Ну, это уж слишком! — возмутился Мартин.— Ведь мы же видели при свете фитиля двух разбойников, черного плута и женскую фигуру!

— В таком случае, ищите их! Их нет на моем корабле! Вы забываете, что невольничьи корабли по большей части похожи один на другой! Не говорил я ни с какими немцами и не принимал их на борт!

— В таком случае откройте трюм,— потребовал Эбергард.

— Нечего и отпирать. Все люки открыты. Идите и обыскивайте. Но повторяю: если вы ничего не найдете, то обязаны заплатить мне за все потери.

— Вдвое, втрое. Но не хотите ли вы заранее решить и то, что делать с вами, если мы их найдем? — спросил Эбергард.

— Тут нечего и обсуждать! Обыскивайте все — от палубы до кают.

Мартина так поразили спокойствие и уверенность капитана, что он стал присматриваться к нему, подозревая, не ошибся ли. Как известно, что все шхуны построены одинаково, так известно и то, что капитаны невольничьих судов — самый скверный и грубый народ. Это происходит от рода их занятий и от огромного денежного оборота, который им приходится вести. За мизерную плату они принимали от торговцев невольниками на африканском берегу негров, погружали их на корабль и везли, обходясь с ними как с животными, едва давая пищу. А на американском берегу тащили их на рынок, чтобы получить за них большую плату. Одних несчастных покупали за силу, других за красоту. Человек обращался в товар; лишнее говорить, какую роль играл при этом кнут. Торговцы невольниками были самыми страшными людьми на земле.

Мартин еще раз внимательно посмотрел на капитана. Нет, он не ошибся, больше того, этот нахальный плут явно что-то замыслил. Это подозрение заставило его остаться на палубе с факелом и несколькими матросами, в то время как остальные вместе с Сандоком, хорошо знавшим устройство корабля, последовали за Эбергардом к внутренним помещениям.

— Не смейте давать никаких приказов, пока владелец «Германии» внизу, берегитесь, если люк якобы случайно закроется. Вы за это заплатите жизнью,— сказал Мартин капитану, который с пренебрежением осмотрел его с ног до головы.

— Скажите, какая забота! А мне, друг штурман, охота посчитать вам ребра!

— Верю вам, верю! А скажите-ка, что это там за шум? — спросил Мартин.

— Вас уже и рыба раздражает! Не удивительно, что вам вздумалось стрелять в корабль!

— Хотел бы я посмотреть на эту рыбу: учиться никогда не поздно! — спокойно заметил Мартин, сделав знак матросу, чтобы тот шел за ним.— Что-то заждался возвращения господина Эбергарда.

— Проклятый проныра! — буркнул капитан, заскрежетав зубами.

— Вы что-то сказали? Не стесняйтесь, говорите громче. Может быть, вы вспомните о каких-нибудь пассажирах, спрятанных в глубине мытни?

— Нет, я только выразил скромное желание, касающееся вашей особы.

— Ого! Тогда мне следует вас отблагодарить,— рассмеялся Мартин и, пройдя мимо капитана и матросов, направился к противоположному борту.

Тем временем Эбергард спустился в глубокий, могилоподобный трюм. Сандок шел впереди него, а матрос сзади. Красноватый свет факела озарил затхлое помещение.