На вопрос, тут ли нищая графиня, его только обругали. Он вернулся к сгоравшей от нетерпения Маргарите.

— Ее нет в парке! — проговорил он.— Верно, она предчувствовала, что ты будешь искать ее.

— Значит, теперь нет надежды найти моего ребенка? — спросила убитая горем Маргарита.

— Я думаю, она может быть у Альбино!

— У Альбино? — торопливо повторила Маргарита.— Кто это?

— Я пойду к нему один, подожди мена здесь, в нарке.

— Нет-нет, возьми меня с собой!

— А ты не боишься идти в такое скверное место?

— Кто может меня обидеть, Вальтер, когда ты со мной?

Маргарита произнесла эти слова так трогательно, что Вальтеру ничего не оставалось, кроме как согласиться.

Они поспешно вышли из мрачного Вильдпарка, чтобы присоединиться к уличной толпе.

Густой весенний туман окутал многолюдный город; фонари распространяли тусклый свет; мостовая была сырой и грязной.

Экипажи развозили публику из театров. Пешеходы, обгоняя друг друга, спешили по тротуарам.

На прорезавшей город Фридрихштрассе еще сверкали витрины магазинов. В толпе на тротуаре были молодые и старые, бедные и богатые.

Однако мы последуем за юной парой, которая торопливо устремилась вдоль Фридрихштрассе, а потом свернула в поперечную улицу.

— Вот мы и у цели,— сказал Вальтер, показав на тускло освещенные окна погребка, помещавшегося в угловом доме, окна которого выходили и на Фридрихштрассе, и в переулок.

— И нищая графиня здесь бывает? — удивилась Маргарита.

Этот квартал находился неподалеку от королевских ворот, и вокруг были особняки богачей и вельмож. Преступники и бродяги обычно прячутся от света, выбирая для своих сборищ более отдаленные и скрытые места, а хозяева трактиров, торговля которых поддерживается посетителями, обращающими ночь в день, поселяются в неоживленных частях города. Однако хозяин упомянутого погребка устроил свои дела иначе. Альбино Фольрад, альбинос с белыми волосами, красными глазами и женоподобным лицом, начал с того, что за деньги показывал себя с подмостков, но это не приносило ему больших выгод, и он решил переменить ремесло. Тертый калач, он уже не раз сталкивался с полицией и хорошо знал, как лучше избежать ее внимания. С этой целью он нанял подвал в аристократической части города, где никто не мог подозревать чего-либо предосудительного, именно на углу Фридрихштрассе, и окрестил свой кабак игривым названием «Кафе-клапе». Вскоре дело его расширилось и посетителей стало так много, что он легко оплачивал дорогую аренду. Название «Кафе-клапе» проще всего переводится, как убежище преступников. Это самое подходящее название тому притону, где ежедневно собирались самые отъявленные мазурики. Здесь они обсуждали свои дела и намечали жертву, здесь же делили барыши, полученные от воровских предприятий. Заведение особенно не выделялось, так как в городе все кабаки для ремесленников, кучеров и работников находились в подвалах. Густые белые занавески скрывали окна от любопытных взоров прохожих, а витрины многочисленных магазинов отвлекали внимание от низеньких окон подвала.

К Атьбино приходили по большей части те, кто состоял под надзором полиции и был общественно опасным.

Полиция не подозревала, что те, кого она искала, находятся близко.

Вальтер с Маргаритой подошли к лестнице, ведущей в погребок, стеклянная дверь которого была приветливо освещена и увешана заманчивыми вывесками, и остановились в нерешимости.

— Тебе бы лучше сюда не входить,— сказал Вальтер тихо.

— Позволь мне идти с тобой, Вальтер, не бойся за меня,— твердо ответила Маргарита.

Вальтер открыл дверь, звякнул колокольчик, и они вошли в переднюю комнату погребка, где стоял стол, на котором для вида или для случайных посетителей красовались чашки, стаканы и бутерброды. Позади стола у стены находился открытый шкаф, в нем виднелись бутылки и кувшины. Ярко горела лампа.

Налево находилась полуоткрытая дверь, из которой валил чад и слышался гул голосов.

Посмотрим же, что за посетители собрались здесь.

Уже больше часа в самой отдаленной комнате сидел с гостем Альбино Фольрад. Прежде он показывался на провинциальных подмостках в обществе Геркулеса, гремучего змея и редкостного жука и носил другое, весьма странное имя. Широкоплечим и бородатым гостем его был знакомый уже нам Дольман.

— Вам это кажется невероятным, Альбино, а между тем каждое мое слово — истинная правда. Вы же должны знать Фукса,— говорил Дольман, облокотившись на. покрытый клеенкой стол.— Фукс — мастер в своем роде, а смуглая Эсфирь…

— О ней я слышал,— Альбино встал посреди комнаты. Его внешность производила отталкивающее впечатление: совершенно белые волосы, хотя ему было не больше тридцати лет, красные, как у кролика, глаза, безволосое лицо, ввалившиеся бледные щеки, бесцветный, сладострастно приоткрытый рот.— Эсфирь хороша собой и, должно быть, любит наслаждения?

— Не так, как вы думаете, она плохо приняла бы вас за ваши манеры.

— Она настоящая женщина, Дольман, и к тому же доступная!

— Если вы будете иметь у нее успех, то можете натолкнуться на соперника.

:— Ну, это мы посмотрим, я надеюсь, что дело примет другой оборот, необходимо только выбрать подходящий момент. Что же касается моей наружности, то ведь дело не в лице.

— Согласен, если она в. вас что-то полюбит, то никак не вашу внешность. Налейте мне еще.

В эту минуту послышался страшный шум в комнате рядом, считавшейся хозяйской. Закрытая до сих пор дверь отворилась, и в ней появился стройный, довольно нарядно одетый молодой человек с закрученными нафабренными усиками, его облик дополняли перстень с печаткой и толстая цепочка, которую можно было принять за золотую. Он велел Альбино подать пиво. Только теперь стало понятно, что шум в соседней комнате был вызван рукоплесканиями. Соседняя комната имела особый выход во двор, откуда через двое ворот можно было попасть на улицу и в переулок.

В задней комнате за круглым столом сидело четверо прилично одетых мужчин; среди них был бледный господин в очках; он с лихорадочным вниманием следил за тремя картами, которые один из игроков, показав ему, бросил закрытыми на стол. Если бы молодой человек отгадал, которая из трех карт была тузом пик, он выиграл бы, в противном случае он терял поставленный им фридрихсд'ор; но метавший игрок постоянно выигрывал; молодой человек в очках в третий раз терял деньги, данные ему отцом на учебу, хотя ему и казалось, что он заметил место пикового туза.

На насильственный, отчаянный смех потерянного студента и его восклицание: «Это мошенничество, в серьезной игре так не поступают!» — раздался крик, о котором мы говорили. Бледный юноша проиграл последний фридрихсд'ор, который отец дал ему со строжайшими наставлениями; ему оставалось только либо быть выгнанным отцом, либо застрелиться.

В это время Альбино внес заказанное пиво и получил за него плату. Шулеры рассчитали, что отчаявшийся юноша своим громким именем может быть и полезен, чтобы приискивать неопытных людей, приезжавших в столицу с большими или малыми средствами, и сводить их с игроками, и предложили ему присоединиться к их шайке.

В тот самый момент, когда происходила вышеописанная сцена, у входной двери звякнул колокольчик. Мошенники тут же заперлись на ключ.

В соседнюю комнату вошли двое новых посетителей.

Это были старуха Робер и Кастелян.

Дольман, взглянув на них, тихо засмеялся.

— Дай мне кюмеля и колбасы,— сказал Кастелян Альбино, который, как видно, был ему хорошо знаком,— и чашку чая для госпожи Робер.

— Не нужно, не нужно, мой милый,— поспешно произнесла госпожа Робер.— Я ничего не пью, разве съем кусочек колбасы из твоей тарелки.

— Эта добрая женщина копит деньги, а потому голодает,— подмигнул Дольман Кастеляну,— и все это для своего нового супруга! И когда же состоялась свадьба?

— Занимайтесь своими делами,— сказала старуха, кладя зонтик и мешок на стол, за который уселся тучный Кастелян.— Вам и без меня есть о чем подумать. Скажите лучше, как идут дела в «Белом Медведе» и что поделывает доктор? — Лицо старухи искривила злая улыбка.