Как ни удивительно, но она заснула, утомленная долгим перелетом, эмоциональным изнеможением и физическим чувством освобождения. Просыпаясь, еще сонная, она услышала знакомые звуки голоса Алека: он пел, принимая душ. Какой замечательный у него голос, сладко подумалось ей. Мелодия была «Жизнь и роза». Легкий стук в ребра напомнил ей, что назад пути уже нет. Впереди, как она надеялась, лежала полоса счастья, хотя и не всегда безоблачного, пока в конце концов он не устанет от нее, как, по его словам, это всегда с ним бывало. Она выбросила эту возможность из своего сознания. Теперь она уже взрослая женщина и все переживет.
Она робко подкралась на цыпочках к двери ванной, которая была приоткрыта. Он уже выключил душ, и за дымчатым стеклом они увидела очертания его высокой, мускулистой фигуры.
— Поторопись, — сказала она ворчливым голосом, отодвигая в сторону стекло. — Я тоже хочу принять душ.
— Я и не мешаю, — улыбнулся Алек, мокрый и блестящий, и втащил ее к себе.
Несмотря на свой свежеприобретенный опыт, Роза все еще оставалась новичком и, как таковая, оказалась совершенно неподготовленной к тем часам, которые последовали после этого. Она не могла и догадываться о глубине и силе желания Алека, которое казалось неутолимым. Он не жалел ни Розы, ни себя, наверстывая упущенное со всей страстью, изощренностью и пылкостью, которые делали его виртуозом. Не представляла Роза и своих возможностей, своей страстности. Опьяненная, отравленная, она никак не могла насытиться им. Она купалась в своем пристрастии к нему, теряла голову от радости, потому что могла выразить своим телом все, что не осмеливалась сказать словами. Потому что даже в самые упоительные мгновения она не позволяла себе произносить никаких слов, прикусывая губу.
Один раз, в перерыве между ласками, Алек, наконец, шепнул ей запоздалое обвинение:
— Ты держалась до последнего, правда, Роза?
Она же, поправляя его, ответила:
— Я держалась ради тебя. Понимаешь, я помнила твой совет.
В этот момент она ближе всего подошла к своему признанию, что любит его. И лишь когда он заснул, положив голову ей на грудь, она немо, одними губами, произносила слова любви вновь и вновь.
Поскольку несмотря на все нежные слова Алека, на те восхитительные, сокровенные похвалы, которые он шептал ей и которые звучали в ее ушах чудесной музыкой, он не осмеливался произнести три самых волшебных слова, которые увенчали бы ее блаженство. Она отказывалась огорчаться из-за этого, слишком поглощенная тем, что давала сама; ей ничего не нужно было от него. Она начинала чувствовать упоительную власть, какую женщина может иметь над мужчиной. А еще у нее кружилась голова от сознания того, что, сколько бы женщин ни знал Алек до нее, она нравилась ему на свой, особый манер. Он не оставил в ней никаких сомнений насчет этого.
Только к вечеру они вспомнили о том, что пора соединить тело и душу воедино, и нашли время, чтобы поговорить внятно. Алек осторожно вытащил Розу из ее утомленной дремоты.
— По-моему, нам пора что-нибудь поесть, — распорядился он. — Я должен подкрепить свои силы. И ты тоже, — добавил он со значением, — если, конечно, ты не станешь настаивать на аперитивчике.
Роза запросила пощады.
— Я абсолютно умираю с голоду, — сообщила она ему лукаво, — только я была слишком деликатной, чтобы сказать тебе об этом.
— Пожалуй, я заставлю тебя голодать до полного подчинения, — пригрозил он, опрокидывая ее на постель.
— Ты всегда такой жадный? — захихикала Роза, сопротивляясь.
— Не нужно недооценивать меня, — пригрозил он ей. — Я пока еще не в форме. А если я сейчас полуживой, то виновата в этом только ты. И где только столь маленькая, сладкая девственница, как ты, могла научиться таким фокусам в постели?
Роза вспыхнула при этом упоминании ее забвения всех запретов.
— Ведь ты же сказал, что я всегда полна неожиданностей, — нашлась она, ускользая из его рук.
— А я и не говорил, что удивлен, — улыбнулся Алек. — Я всегда знал, что ты динамит.
Чтобы дать возможность упрямым горничным убраться в номере, они не стали обедать в отеле и отправились и соседний ресторанчик, где умяли невероятное количество гамбургеров со всякой всячиной в свой поздний ланч.
— Ты счастлива, Роза? — вдруг спросил ее Алек.
Счастлива ли? Она заколебалась, боясь искушать судьбу. Ведь счастье похоже на канат — ты идешь по нему, пока не посмотришь вниз.
— Вот еще бы таких блинов с кленовым сиропом, и я приду в совершенный экстаз, — заверила она его.
Однако Алек был настроен серьезно. Он выждал с минуту, сделал глубокий вдох и выдох, сжал ее руки в своих и начал:
— Роза, я очень ловко ухитрился переложить основную долю вины на тебя. Что нечестно с моей стороны, потому что весь этот год я страдал как черт из-за своего собственного проклятого идиотизма.
После того как ты вернулась в Англию, мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что не нужно было отпускать тебя совсем. Для собственного оправдания я использовал всяческие высокопарные отговорки: заботу о твоем будущем как художницы, моральную ответственность за твое благополучие, уверенность, что твои интересы я ставлю выше своих. Но истинной причиной того, что я отправил тебя прочь, была моя трусость. Я не мог примириться с мыслью, что буду зависеть от другого человека. Ты стала угрозой для моей самодостаточности, и чем дольше ты оставалась у меня, тем больше я боялся. Хотя тогда и не признавался себе в этом. О нет, я вполне владел ситуацией. По крайней мере, так думал.
После твоего отъезда я пришел в ужас, оттого что почувствовал себя обделенным. Я словно потерял какую-то важную часть тела, руку или ногу. Меня мучили фантомные боли, будто ты рядом со мной, а я просто не могу к тебе прикоснуться. Я перепробовал все — работу, путешествия, других женщин — я сопротивлялся как одержимый. Понимаешь, я не мог признаться сам себе, что же действительно со мной случилось.
Роза смотрела, завороженная, как лицо Алека теряет свое обычное выражение воли и силы. На нее это признание подействовало словно нежнейшая ласка. Она нежилась, едва осмеливаясь перевести дух из опасения прервать его рассказ. Внезапно он бросил на нее испытующий взгляд. Роза поглядела в ответ, но помогать ему не стала.
— И когда я, наконец, получил известие от Поллока, что у тебя воспаление легких, Бог да простит меня, но я обрадовался. Обрадовался оттого, что мне, при моей трусости, оно давало повод, которого я отчаянно жаждал, чтобы увидеть тебя снова. «Пусть только с ней все будет в порядке, — молился я, — и пусть она никогда больше не расстанется со мной».
Когда я обнаружил, что мою территорию занял другой мужчина — пардон за грубость, но именно так я это тогда почувствовал, я не был намерен сдаваться без борьбы. Что бы он из себя ни представлял, я был готов к отчаянному поединку любыми, даже грязными, средствами, и меня не интересовало, во что это обойдется нам всем. Я ругал себя в миллионный раз, что не стал заниматься с тобой любовью в тот вечер в Париже. Я ревновал как черт, что он владел тобой, как я предполагал, а мне не удалось. И как только ты смогла заставить меня страдать так сильно, Роза? Хотя, Бог свидетель, я заслужил это.
Алек заколебался. Этот монолог явно причинил ему сильные муки.
— Когда я встретил Найджела и увидел вас вместе, я едва не сошел с ума. И не вскакивай на его защиту — я искренне рад за свою кузину Аймоджин, лучшего выбора она просто не могла сделать, и он станет ей превосходным супругом. Но когда я думал о Розе, о моей Розе, которая отдаст тело, но не душу… Я не мог и слышать об этом. Я вознамерился разрушить ваш союз, чего бы это мне ни стоило. Я знал, что внутри тебя тикает бомба с часовым механизмом, Роза. Я решил запалить фитиль и взорвать весь этот проклятый фарс.
Затем, когда ты сообщила мне, что в тебе ребенок от Найджела, это походило на пощечину. Тут уж я ничего не мог поделать, чтобы предотвратить этот самый брак. У меня не оставалось ничего иного, как признать свое поражение. Ты была уже привязана к нему таким образом, который делал все мои замыслы смешными и бесполезными. Боже, как я хотел, чтобы этот ребенок был моим!
