Конечно, Розе никогда и в голову не приходило упоминать о Мадере Биллу Поллоку в качестве одной из «проблем». Подобным же образом она не была склонна делиться этим и с Найджелом. Он бы ее не понял, да и вообще их пути редко пересекались. Его квартира, хотя и надежная база, не обладала ни одним из утешительных свойств настоящего дома и едва ли могла служить гаванью для отдыха от тягот работы. Было просто немыслимо, думалось Розе, что она вот так, как само собой разумеющееся, делила крышу с Найджелом, ситуация, которая еще совсем не так давно вызвала бы в ней взрыв восторга. Та зеленая девочка, которая таила в себе такую страсть к нему, казалась теперь кем-то другим. Роза вспыхивала, вспоминая свои прежние грезы, тогда как сама боролась с новыми и более мощными фантазиями, которые продолжали терзать ее. Она не написала Алеку. Обо всем сообщить честно она не могла. Писать бодрое, веселое и неискреннее письмо она не хотела. Немыслимо было и подвергать его своим излияниям. Однако после некоторых размышлений Роза почувствовала себя обязанной, в знак признания великодушия Алека, посетить Коуттса и подписать необходимые документы.

С ней обошлись крайне почтительно, словно с постоянным и ценным клиентом, и она, к своему удивлению, обнаружила, что формальности выполнял сам управляющий. Когда она дала требующиеся образцы своей подписи, любопытство все-таки взяло верх.

— Как вам, вероятно, известно, — сказала она неторопливо и с достоинством, — это деловое соглашение. Могу ли я узнать, будьте так любезны, каково состояние моего текущего счета?

Управляющий был, казалось, слегка удивлен такой постановкой вопроса.

— Баланс автоматически пополняется со счета маэстро, — вежливо объяснил он, — хотя, если вам потребуется снять единовременно свыше 5000 фунтов, я имею инструкцию исполнить просьбу без дополнительных согласований.

— Понятно, — ответила Роза, пораженная громом, изо всех сил стараясь выглядеть так, словно для нее это было обычным подтверждением известного факта.

Выйдя из банка, она почувствовала слабость. Алек дал ей, причем с невероятным тактом, действительно карт-бланш — тратить огромные суммы из его средств, как ей заблагорассудится. Несомненно, это означало, что он что-то испытывал к ней, что верил ей без колебаний! И уж точно это не могло быть простым желанием «откупиться», чтобы успокоить совесть. Или могло? — неспособная ответить на эти неудобные вопросы, она приняла решение никогда не тратить ни единого пенни.

Колледж превратился для Розы вскоре в сплошную работу без всякой игры. Ее нельзя было назвать преднамеренно необщительной, однако она с необходимым тактом избегала регулярных вечеринок и прочих сборищ, так интересных для ее одногруппников. Студенты мужского пола стали вскоре бояться заигрывать с ней. По ее яркой внешности они предполагали, что основная ее жизнь начинается где-то вне стен колледжа, а ее глаза постоянно подавали явственный сигнал «Берегись!» Роза и не думала о мужчинах. Ее мысли витали в миллионе миль от потенциальных романов, а ее сексуальность по-прежнему тонула в горе от утраты Алека. Она вежливо отклоняла предложения Филиппы познакомить ее с «жутко симпатичным мужиком», и та, все еще пристыженная, просто-таки пугалась явного безразличия Розы. Она по-прежнему не была посвящена, несмотря на некоторые осторожные догадки, во французские приключения подруги, а неловкость нового положения Розы, оказавшейся визави с Найджелом, препятствовала девушкам восстановить их прежнюю доверительность. Помимо всего этого отношение Розы к учебе было гораздо более серьезным, чем у остальных. В Уэстли и в Бретани у нее выработались стремление и способность к упорному труду. График занятий в колледже казался ей недостаточно напряженным. Долгие дополнительные часы, которые она себе устраивала сама, действовали в какой-то мере как обезболивающее средство своей способностью отправлять ее в постель совершенно утомленной. Но в другом отношении они увеличивали ее муки — она чувствовала себя осиротевшей без подсказок Алека, его советов и критических замечаний. Обучение, которое она теперь получала, казалось поверхностным, неинтересным и безликим. Она напоминала пловца через Ла-Манш, которого вынудили плескаться в «лягушатнике».

Неудовлетворенность порождала порочный круг из упорной работы и глубокого отчаяния. Бессознательно неумолимо Роза превращалась в трудоголика. Эмоционально-изнуренная, она тем не менее беспощадно толкала себя вперед, не делая никаких скидок на те трещины, которые открывались в броне ее сопротивляемости. И в конце концов, неизбежно, ее тело воспротивилось.

В один прекрасный день она проснулась в лихорадке, во рту и горле пересохло, все суставы ломило. Роза никогда не болела, Энид не признавала болезней. Однако тут у Розы смутно промелькнула мысль: «Видимо, у меня грипп», и, почувствовав что-то вроде облегчения, она закуталась в кокон вызванного вирусом беспамятства.

Потом в течение нескольких дней, приходя в сознание, она регистрировала лица, глядевшие на нее издалека, и голоса, говорившие о ней так, словно ее тут и нет. Она ощущала жестокую боль в груди и уколы от игл в руке, сопровождавшиеся блаженной пустотой. Сны она видела спазматические, судорожные и бессвязные. Она не отличала ночи ото дня и перестала заботиться обо всем, страстно желая лишь сна и бесчувствия.

Затем, как-то утром, ее глаза открылись, чтобы обнаружить, что окружающий мир снова сфокусировался, а его краски немыслимо ярки. Женщина в униформе сиделки, находившаяся у кровати, глядела на нее.

«Видимо, я в госпитале», — подумала Роза.

— А, проснулись, я вижу, — приветствовала ее сиделка, мягко добавив, когда Роза, приподнявшись, оглядела знакомую спальню: — Не двигайтесь так резко, вы были очень больны.

Роза откинулась назад, ошеломленная, а в это время сиделка Джордан объяснила ей, что у нее было тяжелое воспаление легких, но теперь все идет на поправку. Ей действительно следовало лежать в госпитале, однако мистер Картер настоял на домашнем лечении с круглосуточной сиделкой. Пять дней она пролежала в забытьи.

— Вам нужно окрепнуть, — поучала ее сиделка. — Вы были анемичной и очень изнуренной. Прямо так и напрашивались на то, чтобы первый попавшийся вирус свалил вас с ног.

Анемичная? Изнуренная? За два года работы в Холитри Роза не проболела ни одного дня. Как назло, всегда была здорова.

— Я должна покинуть вас на минутку, чтобы позвонить по телефону, — продолжала сиделка. — Мистер Картер требует самых регулярных бюллетеней о вашем состоянии. — Розе почудилось, что женщина подмигнула ей. Откинувшись назад на подушки, обессилев, она слушала звук голоса миссис Джордан в соседней комнате.

Затем она подверглась обычным процедурам — измерению температуры, давления и пульса — и послушно проглотила несколько пилюль. Боль ушла, однако голова еще кружилась.

— Вы ничего не ели, — продолжала сиделка. — Лежали под капельницей.

Роза не могла себе представить, глядя на все оборудование, стоящее возле ее постели, что все это лечение и уход должен был оплачивать Найджел. Она прекрасно могла бы лечиться и в госпитале, в конце-то концов. Ее мозг настроился на воспоминание о чековой книжке Коуттса. Правильно ли будет воспользоваться деньгами Алека, чтобы отдавать долг Найджелу? Или будет правильней не отдавать долг Найджелу деньгами Алека? Алек не думал о деньгах, в конце концов, в то время как Найджел имел лишь то, что зарабатывал. Как все сложно. Она в изнеможении откинулась на подушки.

Сиделка Джордан знала без слов, когда давать ей пить. Холодная вода показалась вкуснее нектара. Случайное упоминание о хлебе с маслом вызвало у нее танталовы муки. Как раз в это время она услышала, как распахнулась парадная дверь, а затем в квартире раздались торопливые шаги Найджела. Сиделка тут же деликатно вышла из комнаты. Найджел наклонился над постелью.

— Роза! — Его лицо оживилось, стало озабоченным. — Ты вернулась? — Он сел в кресло сиделки и взял ее за руку. — Как ты себя чувствуешь?