– А девушка?
– А! – отмахнулась Роза Петровна. – Сама виновата. Ну чего она поперлась к Вострякову. В домашних условиях аборт делать? Что, в кабинет прийти не могла? Да еще со сроком дотянула! Деньги девать некуда было?
Разговор сворачивал куда-то в заоблачные выси. Прогнать ее я побаивалась, а сидеть тут и слушать ее рассуждения постепенно надоедало.
– Одно хорошо было в его сексуальной ориентации, – вдруг сказала вдова Вострякова, – «шишки» всякие ему своих баб доверяли со спокойным сердцем. Вон, и Масловский свою модельку к Вострякову таскал. Вы уже слышали, что ее похитили?
«Хороший вопрос работнику прокуратуры, на территории которой произошло похищение», – подумала я.
– Я так думаю, что это она сама все инсценировала. Сука она первостатейная.
– Роза Петровна, – деликатно прервала я ее, – прошу извинить, но у меня много работы. Я могу чем-то быть вам полезна?
– Да, простите. Я все поняла, – откликнулась Роза Петровна. – Извините, что задержала вас. Приятно было поболтать. Значит, так: на жалобу можете не отвечать; по делу меня уже допрашивали, я все, что знала, сказала. Телефон мой в деле есть. Звоните, может быть, это я вам буду полезна.
Когда она вышла, я покрутила головой, дивясь, какие характеры подсовывает следственная практика, и полезла в мусорную корзину за изгаженной жалобой. Расправив ее, я с тоской подумала, что, к сожалению, оставить ее без ответа я не могу, не положено. Написав три слова, я отнесла ответ Зое в канцелярию и собиралась было вернуться к себе, но тут из своего кабинета высунулся шеф.
– Вы тут? Зайдите, – коротко распорядился он и скрылся за своей дверью.
Я послушно пошла следом, но остановилась у входа. Прокурор шумно уселся в свое кресло и стал барабанить пальцами по столу. Я терпеливо ждала.
– Ну?! – наконец прервал он молчание.
– Вы про похищение?
– Ну а про что же еще?! Мы оба помолчали.
– Городская телефоны обрывает, – пожаловался шеф. – Все про это похищение спрашивают. Я уж начальнику РУВД дал команду, если кто-то где-то – сразу мне доложить… Вы ничего не знаете?
– Владимир Иванович, – я оторвалась от косяка, – а что, в городской прокуратуре тоже ничего не знают?
– С утра звонить начали, не было ли заявления, – шеф вздохнул. – Я уж, грешным делом, подумал, не в ФСБ ли заявление, но тогда в горпрокуратуре знали бы…
– Владимир Иванович, а откуда пресса узнала? Если заявления не было?
– Сам голову ломаю. Либо видел кто…
– Либо информация просочилась. Если ее украли с целью выкупа, то сообщили только мужу, Масловскому. Значит, от него «потекло» или из его штаба.
– А если от похитителей?
– А зачем? Им-то зачем?
– Мало ли… Может, они побоялись прямо на него выходить, решили объявить о похищении через прессу. Да вы присядьте.
– А вот интересно, – задумалась я вслух, присаживаясь к прокурорскому столу, – если они хотели через прессу довести до сведения Масловского факт похищения его жены, значит, они организовали присутствие на месте происшествия какого-нибудь ангажированного журналиста, от него информация и пошла.
– Поди сейчас найди, от кого информация пошла, – проворчал шеф.
– Владимир Иванович, сейчас еще не поздно установить, кто первый подал сигнал. Если бы это был анонимный звонок, то и ТВ, и радио трубили бы об этом. А поскольку они ссылаются на информированные источники, а в правоохранительных органах на сегодняшний день таких нет – то это только свои журналюги…
– Угу, – кивнул шеф. – А дальше-то что? Что в городскую сообщать?
– А чего от вас-то хотят? Заявления о похищении не поступало…
– Мария Сергеевна, а вы что, забыли про статью сто восьмую УПК? Публикации в средствах массовой информации тоже считаются заявлением о преступлении и подлежат проверке.
– Вы хотите провести проверку? – уставилась я на шефа.
– Ну а что еще делать, – вздохнул он, отводя глаза. – Если все СМИ сообщают о том, что похищена жена руководителя топливного холдинга Масловского, – это повод к возбуждению уголовного дела. Мы обязаны это проверить.
– Даже если он сам молчит?
– А он может молчать по вполне понятным причинам. Почему родственники похищенных скрывают от правоохранительных органов случившееся? Боятся повредить тем, кого похитили.
– Та-ак. – Я откинулась на спинку стула. Мое предназначение в этой комбинации открылось мне со всей очевидностью. – Мне что, приступать? – обреченно спросила я.
– Да, Мария Сергеевна, идите, запишите в книгу учета происшествий и приступайте. Мне доложите к концу дня.
– К концу дня?! – ужаснулась я. – Вы что, думаете, я сегодня успею что-то сделать? Да я до Масловского неделю добираться буду…
– Не прибедняйтесь, Мария Сергеевна. – Шеф махнул на меня рукой. – Ваши связи в РУБОПе вам помогут.
– Владимир Иванович, да им не до этого сейчас. Вы же знаете, РУБОП расформирован, их всех вывели за штат.
– Ну, значит, используйте ваши связи в среде организованной преступности, – отмахнулся шеф.
– Вы за кого меня принимаете? – возмутилась я, но шеф замахал обеими руками.
– Найдете, как на Масловского выйти. Все, за работу, за работу.
– А телевидение? – упиралась я.
– Что «телевидение»?
– Как мне с ними разговаривать?
– Послушайте, что вы как маленькая? – Шеф насупил брови. – Все, хватит языком болтать, работайте. Идите, идите. – Он быстро вынес свое грузное тело из-за стола и буквально вытолкал меня за дверь.
– Но, Владимир Иванович…
– Все, все, я сказал.
Дверь прокурорского кабинета захлопнулась, я осталась в канцелярии, растерянно глядя на Зою.
– Зоенька, зарегистрируй заявление о похищении жены гражданина Масловского.
– Давай заявление, зарегистрирую. – Зоя протянула руку.
– Зарегистрируй как заметку в печати.
– Совсем вы с шефом обалдели. Как будто заняться больше нечем, – заворчала Зоя, доставая книгу регистрации заявлений и сообщений о преступлениях. – Он не забыл, что у тебя два дела на выходе?
– Зоенька, кроме тебя, меня и пожалеть некому. – Я подошла к Зое и обняла ее за плечи.
– Угу, – язвительно откликнулась Зоя, – а Горчаков?
– Он меня жалеет по-мужски, а ты по-человечески. Я пошла в РУВД.
По дороге я заглянула к Лешке и пожаловалась на шефа:
– Представляешь, поди туда – не знаю, куда, принеси то – не знаю, что.
– Я не понял, Швецова, – Лешка крутанулся на вертящемся стуле в мою сторону. – Ты так хотела порасследовать похищение мадам Масловской, в чем же дело?
– В том, что мне придется заниматься бумажной ерундой, а не расследованием. Не жену Масловского искать, а доказывать, что пресса гонит фуфель. А у меня дела стоят.
– Купи пожрать чего-нибудь на обратном пути, – донеслось до меня из горчаковского кабинета, когда я шла по коридору.
Выйдя на улицу, я удивилась тому, как тепло и солнечно. В нашей прокуратуре – толстые кирпичные стены, и далее в жару у нас прохладно, как в склепе. А у меня вдобавок не солнечная сторона, и когда сидишь безвылазно в кабинете, можно забыть, какое время года на дворе. А обычные-то люди, оказывается, живут счастливой солнечной жизнью, бегают по улицам с безмятежными лицами… Мой взгляд зацепился за отражение в зеркальной витрине, и я остановилась, разглядывая себя в зеркале. «Ужас, – подумала я, – меня же можно испугаться, когда я не слежу за своим выражением лица. Сдвинутые брови, глубокая складка между ними, опущенные углы рта, и главное – тяжелый, безрадостный взгляд. Где моя былая безмятежность? Где азарт двадцати пяти лет? Каждое дело тогда казалось мне захватывающей жизненной драмой, которую только я могу распутать во имя справедливости. А теперь… Теперь каждое дело кажется мне прежде всего источником неприятностей».
В РУВД меня уже встречали. Шеф (спасибо ему большое) позвонил начальнику управления, попросил помочь. Начальник с истинно руководящим радушием принял меня как человека, на которого он теперь может свалить собственные проблемы. Ему тоже пришлось несладко – главк замучил его требованиями разобраться с похищением. Мы с ним работали в одном районе сто пятьдесят лет, я его помню простым опером, а он меня – стажеркой. Потом он стал замом начальника отдела уголовного розыска, потом начальником, а там и до главы РУВД дослужился. Но те, кто работал операми, остаются операми до самой смерти, хоть они разначальники, хоть генералы или адмиралы.
