— Дэвин, это Салли. Я звоню, чтобы попрощаться. Увидимся второго января. Буду считать часы. Мне очень жаль, дорогой, но Рождество — семейный праздник. У меня сердце разрывается при мысли, что ты будешь один все эти дни. Мы устроим свое Рождество, когда я вернусь. Обещаю тебе, что все будет прекрасно.

— Не надо, Салли. Ты сама знаешь, что все будет не так.

— Будет так, как мы захотим. Я люблю тебя, Дэвин, люблю так, что у меня болит сердце.

— Будь осторожна, Салли, когда поедешь в горы…

— Ты готова, Салли? — крикнул снизу Филип. — Все уже в машине. Поторопись.

Салли на секунду закрыла глаза. Ей хотелось ехать в Санрайз, как на Луну…

По дороге Филип говорил не умолкая, пересказывал последнее письмо Эша, сообщил, что тот собирается на Гавайи. Он болтал, и болтал, и болтал, а Салли казалось, что она не выдержит и выпрыгнет из машины.

— Дети Чу уже достаточно большие, чтобы понимать, что это праздник. Он звонил вчера вечером, сказал, что все приготовил: срубил дерево, поставил его в ведро с водой, а вот украшать его будем мы сами. Чудесное будет Рождество. Салли, ты так не думаешь?

— Знаешь, Филип, я чувствую себя такой старой. Су Ли и Чу были совсем еще детьми, когда приехали к нам, а теперь у них свои семьи. А ты, Филип, не ощущаешь возраста?

— Иногда. Я стараюсь не думать об этом.

— А я, — Салли рассмеялась, — все думаю, готова ли я к тому, чтобы стать бабушкой?

— Ты получила что-нибудь от Саймона?

— Рождественскую открытку. Там всего несколько строчек. Пишет, кстати, что вместе с ним служит летчик по фамилии Коулмэн.

Было девять часов, когда Салли пожелала всем спокойной ночи. Она посмотрела на ослепительно сверкающее рождественское дерево, на кучу подарков под ним и отвернулась, чтобы никто не заметил ее слез. Не здесь хотелось бы ей быть в этот вечер, а в доме любви и счастья Салли и Дэвина в Аризоне.

Салли набросила на плечи пальто с меховым воротником и тихонько спустилась по задней лестнице на кухне. В лицо ударил холодный ветер. Она поежилась. Только не плакать, иначе слезы замерзнут на ресницах. Дойдя до маленького кладбища, Салли откашлялась и глубоко вздохнула.

Веселого Рождества тебе, мама. Веселого Рождества тебе, Коттон. Вы уже знаете, что я… неверная жена. Я сделала это, понимая на что иду. Знаю, мама, ты сейчас качаешь головой и говоришь: «Ах, Салли, Салли», — а в глазах у тебя горе. Иногда я сама от себя в отчаянии. Я пытаюсь не плакать, мама. Несколько дней назад пришли открытки от Эша и Саймона. Саймон пишет, что сбил знаменитого японского летчика, из-за которого погибли двадцать пять наших ребят. У Эша тоже все в порядке. Скоро они возвратятся домой. Живые и здоровые. Мама, я каждый день молюсь за них, как ты учила меня когда-то. Веселого Рождества тебе, мама. Скажи папе… ты знаешь, что ему сказать.

Салли перешла к могиле Коттона. Веселого Рождества тебе, дружище. Не знаю, что тебе сказать, Коттон. У меня замечательные сыновья. Наверное, это самое важное. Но я чувствую… пустоту. Я не хочу быть здесь. Мне неприятно притворяться перед Филипом. Как ты думаешь, Коттон, не наказывает ли меня Бог?» Ответа не последовало, и Салли поплотнее завернулась в пальто. Возвращаться в дом не хотелось.

— Салли?

— Филип? Что ты здесь делаешь?

— Разговариваю с тобой. Слышал, как ты сошла по ступенькам, а потом — как закрылась дверь. Выглянул в окно, а ты здесь. Посмотри на меня, Салли. — Он похлопал ее по щеке, осторожно смахнул с ресниц слезы. — Почему три человека должны страдать в этот прекрасный праздник, если достаточно одного? Ты можешь объяснить это, Салли? Да или нет?

— Нет, — пробормотала Салли.

— Хорошо, я всегда говорил, что ты моя лучшая ученица. Я сейчас прогрею машину, а ты собери сумку, тебе надо успеть до полуночи. О, вот мой рождественский подарок вам обоим.

Он вынул из внутреннего кармана небольшой сверток.

— Не хочу, чтобы ты ждала. Это омела. Ты знаешь, что с ней делать. Поторопись, а то совсем замерзнешь.

— Филип…

— Да, Филип. Ты собираешься спорить со мной?

— Нет. Да. Это… неправильно. Так нельзя.

— Кто сказал?

— Мы оба это знаем. А дети? А как быть завтра? А Су Ли?

— Я обо всем позабочусь, Салли. Все поймут. А костюм Санта Клауса я и сам в состоянии надеть.

— О Филип…

— Это ты уже говорила. Собирайся, Салли.

— Тебе будет плохо здесь одному, Филип.

— У меня нет на это времени, Салли. Будь осторожна в пути.

— Спасибо тебе! Спасибо за твою доброту, за то, что ты такой чудесный человек. Веселого Рождества тебе, — прошептала она и поцеловала мужа в щеку.

Стоя у ворот, Филип проводил взглядом автомобиль жены, а затем, ссутулясь, вернулся на кухню. Несколько минут тупо смотрел на бутылку виски, потом налил себе полстакана и выпил залпом. Успокоившись немного, поднял трубку телефона и набрал номер коммутатора. Поздравил телефонистку с праздником, с удовлетворением отметив про себя, что голос звучит совершенно нормально.

— Дэвин, это Филип Торнтон. Нет, все в порядке, ничего не случилось. Я только хотел сказать… — он глубоко вздохнул, — что она в пути. К полуночи должна быть. Веселого Рождества — вам! И того же всему миру.

Он повесил трубку и снова потянулся к бутылке.

Свернув на дорогу, ведущую к дому Дэвина Роллинза, Салли сразу же подала сигнал и не убирала руку с гудка до тех пор, пока ее машина не подкатила к крыльцу. Она выскочила из автомобиля и помчалась к двери, не обращая внимания ни на зеленый веночек над дверью, ни на все остальное. Все, что ей было нужно, это Дэвин и его руки.

Салли пронеслась по всему дому, включая свет. Почему так темно? Где Дэвин?

Она снова и снова звала Дэвина. Второй раз прошла по дому, заглядывая во все комнаты. Сердце тревожно стучало. Боже, где же он? На кухне никакого намека на праздник, а ведь Дэвин говорил, что собирается приготовить к обеду индейку.

Салли подошла к мойке и случайно увидела за окном разноцветные огоньки. Ее словно волной вынесло за дверь. Такого ей еще не приходилось видеть: огромная сосна с тысячью сияющих, переливающихся, мигающих огоньков. На верхней ступеньке лестницы стоял Дэвин с гирляндой на шее.

— Что это ты так долго?

— Спешила вовсю. Но как ты повесил звезду? О Дэвин, как же я тебя люблю!

— Признаюсь, что было нелегко. Сейчас заканчиваю. Я сделал все это за час, после того, как позвонил Филип. Сегодня я люблю тебя больше, чем вчера, но меньше, чем буду любить завтра. Боже, да ведь уже почти завтра.

— Спускайся, Дэвин, — голос ее дрогнул.

Когда он слез, она плакала.

— Филип…

— Я знаю, милая, знаю.

— Что на обед? — спросила она, когда он повел ее к дому.

— Кусочек сыра, два яблока, немного черствого хлеба и орехи. Мы устроим пир. Веселого тебе Рождества, Салли!

Выйдя из самолета, Фанни облегченно вздохнула. Она была жива и цела, долгий перелет остался позади. В лицо ей ударил теплый влажный ветер. Пассажиры уже проходили через контрольный пункт, и девушка поспешила за ними, придерживая рукой разлетавшиеся волосы. Здесь ли Эш? Боже, что она будет делать, если он ее не встретит? Бесс сказала бы, переходи к плану «Б». Теоретически звучит прекрасно, но на практике… на практике никакого плана «Б» не существует.

Ей даже не хотелось поднимать головы, хотя за металлическим ограждением толпилось десятка два встречающих. Грудь сдавило, руки тряслись, во рту пересохло, и Фанни знала, что если откроет рот, то слова застрянут в горле.

Она увидела его, когда полный мужчина, шедший впереди, неожиданно отступил, чтобы помахать кому-то рукой. Эш был выше всех остальных и, конечно, красивее. Он выглядел таким отглаженным, опрятным, что у нее перехватило дыхание. Ей стало вдруг стыдно за свои взъерошенные волосы, мятое платье, липкую кожу. Он улыбнулся и помахал ей. Она тоже улыбнулась и помахала в ответ. Что я здесь делаю? Следую зову сердца. Эш забрал у нее сумку.