— Свое уважение я проявил, придя на кладбище, папа. Делать это дважды нет необходимости. Я останусь с мамой.

Эш угрюмо посмотрел на брата и уже собрался отпустить в его адрес какое-нибудь язвительное замечание, но взгляд его наткнулся на недовольное лицо матери. За годы своей жизни он не раз видел подобное выражение, когда становился в каком-то деле на сторону отца. Эш снова подумал о том, насколько его ненависть к брату очевидна… Он попытался улыбнуться, но было уже поздно. Конечно, его мать поняла чувства старшего сына.

Саймон, Саймон, Саймон. Стоило маме появиться где-то, как сразу слышалось одно и то же. Саймон не мог ошибиться. Саймон самый умный. Саймон самый красивый. Саймон будет учиться в колледже с шестнадцати лет, потому что у него светлая голова. Саймон понимал биржу и ежедневно давал матери советы по любому поводу. Саймон знал, сколько стоит их семья, тогда как он и отец могли лишь догадываться об этом. У Саймона была своя машина, потому что он досрочно окончил школу. Саймон владел всем, чем только мог владеть юноша его возраста. У него было все. Кроме любящего отца. Эш самодовольно улыбнулся. Еще в детстве, когда ему исполнилось лишь пять лет, он понял, что чувства отца принадлежат ему. Прошедшие с тех пор годы подтвердили это.

Мать и брат направились к машине. Эш смотрел им вслед. Почему-то ему вдруг захотелось заплакать. Почему она не любит его так, как Саймона? Он старался изо всех сил, получал хорошие отметки, выделялся на футбольном поле, добивался популярности и в конце концов стал самым известным парнем в школе. Черт возьми, у него даже был собственный аэроплан! Однако ни мать, ни отец, ни даже друзья не знали о том, что Эш использует имеющиеся у него деньги для того, что бы нанять личных репетиторов и тренеров. Его любили и ребята, и девушки, потому что он был со всеми весел, всем открыт и нередко делал небольшие подарки, ничуть не кичась своей щедростью. Эш знал, что школьный журнал поместит его фотографию на развороте с подписью типа «Самый популярный, самый перспективный ученик года». Отец будет гордиться им. Мать, вероятно, только улыбнется и скажет: «Надеюсь, когда-нибудь это пройдет, Эш», Фраза эта будет означать, что она лично сомневается в том, что у него все получится.

Ну, ничего, скоро все изменится. В понедельник он запишется на военную службу. В какие войска, еще не решено, дело не в этом. Главное, он покажет им всем! Да, черт возьми, он утрет нос Саймону, даже если это будет последнее, что ему удастся сделать.

Простой деревянный дом превратился в неподдающееся описанию сооружение. Оно строилось и перестраивалось уже много лет, и особенно в годы Депрессии, когда Салли нужно было дать своим людям хоть какую-то работу, чтобы они могли поддержать семьи. На ее деньги были также построены четыре игровых заведения, кинотеатр, аптека, булочная и бакалейный магазин, где продавалось все, что только могло понадобиться человеку. В ее холодильниках хранились свежее молоко, сыры и мясо. Она часто встречалась с членами городского совета, которые согласились с планами по облагораживанию наименее обустроенных кварталов не с помощью краски и побелки, а более радикальным способом. Но самым амбициозным ее проектом стал очистной коллектор. В день, когда Салли поставила свою подпись под контрактом, она сказала Филипу, что отныне канализационная система города принадлежит ей. Муж рассмеялся — мол, ничего глупее нельзя было и придумать. Его нисколько не интересовало, что теперь каждый предприниматель, открывая новое заведение, будет платить в том числе и ей.

— Послушай, Филип, с этих пор никто в городе не сможет помочиться, не заплатив мне, — самодовольно сказала она. — Я знаю, что ты презираешь меня и все то, что я сделала для города. Знаю я и то, что меня называют — с твоей подачи! — ненасытной королевой Невады. Не отрицай, я сама слышала, как ты называл меня так в разговоре с Эшем. Но ведь ты сам пользуешься плодами моей щедрости. Ни разу в присутствии наших сыновей я не позволила себе отпустить в твой адрес ни единого слова, унижающего твое достоинство. Как видишь, я усвоила, что неприлично говорить плохо об отсутствующих. Да, я хозяйка этого города. И что в этом плохого? Я ни на кого не давлю. Я больше даю, чем беру. Я помогаю, когда необходимо, а если мне не отдают вовремя долги, прощаю их.

— Моя жена — Миссис Невада, — сказал тогда Филип.

— Это газета наградила меня таким титулом, Филип. Ты все еще злишься из-за Черной Горы, так ведь? Но я не обманула Снежка. Я была честна с ним и хорошо ему заплатила. Да, впоследствии правительство выкупило у меня эту землю за несколько миллионов долларов. Ну и что? Плотина будет стоять, когда умрем мы с тобой и наши дети, и послужит нашим внукам. Она была нужна. Я вполне могла настоять на том, чтобы ей дали мое имя. Плотина имени Салли Коулмэн Торнтон. Знаю, тебе не нравится, когда я пользуюсь моей девичьей фамилией. Но, Филип, мне наплевать на это. Мне многое… очень многое совершенно безразлично. Думаю, нам все же стоит развестись. Наш с тобой брак — это фикция, и мы оба это знаем. Мальчики тоже знают, и они уже достаточно взрослые, чтобы понимать, что такое развод.

Филип Торнтон молча смотрел на жену. При упоминании о разводе лицо его стало белым как мел. Затем он пожал плечами и побрел прочь.

Это было год назад, и с тех пор ничего не изменилось.

— Саймон, мне нужно съездить в Санрайз, есть кое-какие дела. Если хочешь, можешь поехать со мной.

— Мама, у меня были свои планы, но если я тебе нужен…

— Признайся, ты очень огорчишься, если я скажу тебе, что собираюсь… э… уже давно подумываю о… э…

— О разводе? Мама, ты можешь не говорить, я читаю тебя, как открытую книгу. Но почему ты так тянешь с этих? Если из-за меня, то не стоит. Я уже давным-давно привык к тому, что не хожу у папы в авторитетах.

— Саймон…

— Мама, все о'кей…

— Эш…

— Эш это Эш. Он делает то, что должен делать. Конечно, было бы лучше, будь мы ближе, но… Этому не бывать, мама. По крайней мере, не в этой жизни. Но я не хочу, чтобы ты беспокоилась обо мне, мама. Обещаешь?

— Как это можно быть таким умным в твоем возрасте? — улыбнулась Салли. Ей нравилось иногда поддразнивать сына.

— Ну, я же постоянно кручусь рядом с тобой, а ты самая лучшая. Придет день, когда Эш и папа вслух признают это. Они и так понимают, но мужчинам трудно даются такие признания.

— Ты сказал…

— Я учился у тебя, мама. Эш — у папы.

— Спасибо, Саймон. Вы с Джерри собираетесь полетать?

— Нет. Он боится подниматься со мной. А я не спрашивал у папы и Эша, могу ли воспользоваться их аэропланом.

— Тебе не обязательно спрашивать у них разрешения: самолет принадлежит всей семье, а не им двоим. Кто бы мог подумать, что я доживу до того дня, когда у меня будет свой самолет?! Саймон, тебе всего шестнадцать. Я так горжусь тобой! — Салли встрепенулась. — Я оставлю твоему отцу записку. Вернусь, вероятно, в середине недели.

— Привет от меня всем.

— Обязательно. Ну… обними же меня.

Оглянувшись, поднимаясь по ступенькам, вдруг почувствовала, что Саймон явно что-то задумал. А может, ей просто трудно привыкнуть к тому, что дети выросли?

В комнате Салли уложила свою дорожную сумку, переоделась и написала короткую записку: «Уехала в Санрайз».

Едва автомобиль матери скрылся за поворотом, Саймон метнулся в ее комнату, скомкал листок, сунул его в карман брюк и написал другое послание: «Мы с Саймоном уехали в Санрайз. Вернемся на следующей неделе». Внизу он поставил большую букву «С», как делала обычно мать. Ни отец, ни брат не обратят на записку особого внимания и, уж конечно, не станут сличать почерк. Саймон спустился в столовую и положил листок на обеденный стол, так чтобы он сразу бросился в глаза.

В своей комнате он достал с полки чемодан, заглянул снова в комнату матери и положил под подушку записку для нее.