Необычайное впечатление произвел на Альбера вид этого фургона. Де Вильрожа охватило непостижимое, хотя как будто ничем не оправданное предчувствие, которому разум не может сопротивляться. Бессознательным движением руки он показал на фургон Александру, но тот лишь покачал головой и пробормотал:

— Все фургоны похожи один на другой. Почему ты думаешь, что это именно тот самый?

— Почему бы нет?

— Надо подождать, когда спадет вода. Тогда увидим.

— Я ждать но могу.

— Пуститься вплавь — значит идти на верную смерть. Через несколько часов река войдет в свое русло.

— А не поискать ли нам более узкое место где-нибудь вверх по течению?

— С удовольствием. По только без спешки. Тем более, что, по-моему, в фургоне никого нет…

Воздух, промытый дождем, стал так прозрачен, что можно было различить мельчайшие подробности, как если бы расстояние уменьшилось наполовину. И все трое были изумлены, когда отчетливо увидели человеческую фигуру, которая вылезла из воды и взобралась на передок фургона.

— Смотри! Смотри! — воскликнул Альбер задыхаясь.

Затем над водой пронесся полный отчаяния крик женщины, взывавшей о помощи.

Дрожь охватила всех троих.

Человек, который вылез из воды, выпрямился во весь рост. Тут Альбер зарычал от ярости: он узнал неуклюжую фигуру.

— Клаас! Бур Клаас!.. Я так и думал!..

Отчаяние. — Неожиданная помощь. — Противоядие. — Примочки из мокуна. — Ужас бандита. — Сейчас фургон будет затоплен. — Фургон-корабль. — Бушующий поток. — Разлив. — В лагере. — Доморощенные врачи. — Зуга и бушмен. — Мастер Виль. — Подлое предательство. — Обвинение в убийстве. — Фургон скрывается под водой.

От дикого способа самозащиты, который придумал Клаас, пострадали все купавшиеся в отравленном ручье, однако на некоторых сок молочая подействовал не так сильно. Несмотря на жгучую боль, они все же могли кое-как помочь тем, кто совершенно потерял зрение. Если бы не эта помощь, ослепшие неминуемо погибли бы во время наводнения. Последний из них был выведен на берег как раз в ту минуту, когда прокатился первый гром, лишь на несколько минут опередивший неожиданное бешенство стихий.

Было бы невозможно и вместе с тем излишне описывать поляну, которая только что была полна веселья. Теперь здесь раздавались проклятия на всех языках, вой злобы и отчаяния смешивался со стонами. Жестоко пострадавшие люди не знали, какой таинственной причине приписать внезапно приключившееся с ними несчастье. Они примешивали к проклятиям душераздирающие мольбы о помощи, но никто не знал, как им помочь.

Однако первые капли дождя, падая на искаженные страданием лица, промыли изъязвленные веки, и это принесло некоторое облегчение. Но оно было недостаточным и кратковременным. Если не применить энергичное и действенное лечение, то большинство пострадавших останутся слепыми на всю жизнь.

Именно в это время прибежали на крики два человека, бродивших в лесу, — два негра. Вся их одежда состояла из куска синеватой бумажной ткани, обмотанной вокруг бедер. У каждого был лук, колчан из шкуры леопарда и связка копий. Один из них — кафр могучего сложения, стройный красавец с умным лицом. Второй ростом меньше. У него кривые ноги, длинные руки, он коренаст и, должно быть, обладает атлетической силой. Его плоское, как бы расплющенное лицо кажется свирепым, но оно выражает только сострадание.

Кафр обращается к своему товарищу и гортанным голосом произносит длинную фразу. А тот отвечает жестом, который у всех народов означает сомнение: «не знаю». Тогда первый подходит к одному из пострадавших, осматривает его глаза, потом переходит к другому, к третьему и видит тождественность симптомов. Он многозначительно покачивает головой и обращается к одному из тех, кто наименее пострадал. Тот скорее угадывает, чем понимает, о чем его спрашивают. Ему известно, что туземцы нередко знают прекрасные средства против некоторых местных болезней. Он показывает на реку и знаками объясняет, что все пострадали от купания в реке. Негр улыбается, быстро оглядывает речку, по которой хлещет дождь, погружает в нее палец и пробует на язык.

«Я не ошибся», — как будто говорит он своему товарищу, который тоже окунул палец в воду и, поднеся его к лицу, тоже делает многозначительную гримасу.

Они быстро обмениваются несколькими словами, среди которых часто слышится слово «мокун». Затем оба бегом пускаются в лес, но оставляют оружие на месте, как бы желая сказать: «Мы вернемся».

Тот, к кому обращены эти слова, сразу успокаивается и обнадеживает товарищей. Отсутствие негров крайне непродолжительно. Они быстро возвращаются, и каждый несет огромную охапку веток, густо покрытых листьями. В эту минуту разражается гроза, начинается ливень. Однако на разгул стихий негры не обращают никакого внимания. Они набивают себе рот листьями и быстро их жуют. Затем, когда изо рта у них начинает течь зеленая слюна, они обращают внимание на заполненные дождевой водой миски, очевидно принадлежащие больным, и энергично выплевывают в них свою зеленую жвачку, уже обратившуюся в кашицу, и еще интенсивнее разминают ее между пальцами. Первый, к кому они обратились, нетерпеливо следит за их работой, понимая, что негры приготовляют целебное снадобье. Он отрывает от своей сорочки кусок полотна, обмакивает его в этот несложный продукт туземной фармакопеи и, полный надежды, прикладывает к глазам. У него вырывается крик. Он чувствует острую, колющую боль, которая отдает в мозгу. Но это продолжается не больше минуты, затем боль стихает, как по волшебству. Он снимает тряпочку и не может сдержать радость: к нему вернулось зрение. Если не считать неприятного ощущения, похожего на то, какое вызывает песчинка или волосок, попавший в глаз, он здоров.

— Мужайтесь, друзья! — кричит он голосом, который перекрывает раскаты грома. — Мужайтесь, мы спасены!.. Все работоспособные — за работу. Идите помогите этим славным неграм, они одни не управятся. И торопитесь!

Эти слова воодушевляют больных. Надежда как будто возрождается. Всем раздают пригоршни листьев. Люди жуют изо всех сил. Им до того не терпится получить облегчение, что они уже не растворяют свою жвачку в дождевой воде, а прямо прикладывают к глазам. Ничего, впрочем, не меняется, потому что дождь все равно льет, как из ведра; он проникает в глаза и способствует попаданию целебного сока во все складки разъеденной слизистой оболочки.

Негры разрываются на части, они бегают от одного больного к другому, раздают листву, меняют примочки и под проливным дождем смеются своим добрым и заразительным смехом.

На смену недавнему бешеному рычанию приходят счастливые вздохи — подлинный благодарственный молебен. Не ко всем вернулось зрение, но стихли боли, и все позволяет надеяться, что полное исцеление не заставит себя ждать. Тот, кто был первым пациентом этих доморощенных врачей, с любопытством осматривает целебное растение и как будто узнает его.

— Мокун? — спрашивает он.

— Мокун, — отвечают оба негра.

— Но, если я не ошибаюсь, он убивает быков? Да, конечно. Вот здорово! Ведь это те самые листья, которыми Корнелис и Питер отравили быков своего дорогого братца. Я отлично слышал, как Одноглазый наказал этому субъекту, которого они зовут «Кайман — Пожиратель людей», набросать в крааль мокуна. Для быков! Ну и грязную штучку сыграли они с мастером Клаасом! Теперь он застрял в низине, выехать у него не на чем, а вода прибывает и прибывает. Он вполне может утонуть… Но, в конце концов, это его дело! Джентльмен не заслуживает сочувствия! Почему он не захотел честно войти в компанию с нами? Почему он заперся, как дурак, в этом доме на колесах и говорил, что весь клад заберет себе? Если он утонет, тем хуже для него, а мы избавимся от лишнего конкурента. Но все-таки интересно знать, что же это с нами-то приключилось? Уж нет ли и тут чьей-нибудь дьявольской проделки? Кстати, куда девались буры? И где миссионер? Уж не предали ли нас эти мошенники? Не перешли ли они к Клаасу?