Я любитель, а не боец и не должен притязать на это. Так успокаивая себя, я подводил итог всем рассуждениям о моих интересах.

Потом мысли мои вновь вернулись к Джин Локлир. Вот это женщина! Я не стал бы презирать мужчин, имевших виды на нее. Хотя, по моему мнению, чтобы накинуть на нее лассо, необходимо проявить такую твердость и несгибаемость!

А Марша… Конечно, она еще подросток, и много о себе воображает, но пройдет время, и она станет такой же прекрасной, как Джин. Иметь перед собой такой пример для подражания, что может быть лучше для девушки!

Около полуночи мы остановились возле соленого водоема, который был окружен высокими зарослями кустарника. Не более чем в четырех милях отсюда находилась крошечная деревушка Гуадалупа. До Североамериканских Штатов на побережье Мексиканского залива было уже рукой подать.

— Разобьем лагерь здесь, — сказал я. — Возле холма есть родник с чистой, прозрачной пресной водой.

Мигель удивленно посмотрел на меня.

— Откуда вы знаете об этом, сеньор? — спросил он. — Сеньор Локлир говорил, что вы никогда раньше не бывали в Мексике.

Мне не пришло в голову, что ему ответить. Я действительно никогда не бывал здесь. И что же мог знать? Но все же знал. Или нет? Может, слышал от Локлира?

Источник оказался на месте, и Локлир ничего не говорил о нем. Но я знал, что, когда спущусь к роднику, там в лесу, на огромном старом дереве найду вырезанные инициалы. И вырезаны они точно так, как на могучей сосне возле нашей хижины в горах Теннесси:

ФСкт

И я отчетливо вспомнил тот день, когда отец вырезал их.

Он был здесь!

Мигель не заметил инициалов, а если заметил, то не обратил на них внимания. И уж, конечно, не связал их с именем Фэлкона Сэкетта. Знал он о нашей экспедиции только то, что ему сказали. Но не все.

Можете мне поверить, наши быки едва держались на ногах. Мы согнали их близко друг к другу, чтобы потом легче было поднимать, а они едва щипнув по пучку травы, поджали под себя ноги и погрузились в сон, жуя жвачку.

Мигель был в таком же состоянии.

— Ложись спать, — сказал я ему. — Посторожу.

Он не стал спорить, поскольку смертельно устал. Я же был возбужден и знал, почему. Отец рассказывал мне об этом месте, а я забыл. Но что-то все еще хранилось в закоулках моей памяти, и возможно, я пришел сюда интуитивно, совершенно не думая, как найти дорогу.

Теперь было необходимо вспомнить, что именно говорил отец. Конечно же, он не мог раскрыть мне часть тайны, не обрисовав ее всю целиком.

Когда же состоялся этот разговор?

Думаю, довольно давно. Должно быть, когда мне еще не было десяти лет. Один я остался в одиннадцать. Мама заболела еще раньше. Ее болезнь страшно расстраивала отца, он стал нелюдим, даже со мной редко разговаривал, хотя прежде постоянно рассказывал всякие небылицы, интересные истории. Возможно, он нарочно выделял некоторые детали, повторял их снова и снова, чтобы заставить меня запомнить. Теперь я был в этом абсолютно уверен.

Тогда я еще мало что понимал и должно быть просто ужасно устал от повторяющихся фактов, они, возможно, показались мне не стоящими внимания, и я сразу выбросил их из головы. К счастью, они все же там где-то застряли, и вот выдали первый точный сигнал. Отец сказал мне, где находятся сокровища, и все, что я должен сделать, это позволить своей памяти привести меня туда.

Предположим, не все детали всплывут сразу. Я должен найти тому объяснение. Быстрая скачка, которую мы предприняли, давала мне время, чтобы раскрыть секрет.

Итак, я догадался, как пригнать скот к роднику. Это многое решало. Теперь надо было заставить мою память заработать. Беда в том, что память очень капризна. Когда ты изводишься, чтобы вспомнить какое-нибудь имя или деталь, она будто забивается в самый темный угол, и мысль ускользает.

Собрав немного хвороста и сучьев, я развел огонь и поставил кофейник.

Внезапно, уловив легкое движение, взглянул на коня. Он поднял голову и насторожился. Ноздри его раздувались, ловя незнакомый запах.

Старый «уэлч-нэви» был заткнут у меня за поясом, и я ослабил ремень, чтобы в первый момент легко выхватить оружие.

Там что-то было.

Что касается меня, я никогда не верил в привидения. Нет, лучше скажем: не слишком верил. Правда, проходя по кладбищу, старался ускорить шаг, потому что мне иногда казалось, будто кто-то есть рядом.

Нет, определенно, я не верю в привидения. Но здесь, невдалеке, на берегу лежат останки стольких погибших людей! Экипаж судна, на котором везли золото, насчитывал около полусотни человек. Почти все они погибли.

Там, в темноте, действительно что-то происходило. Это знал конь, и я тоже. Он лучше меня чувствовал, что там, но не мог рассказать. Чтобы ни скрывалось в темноте, ему оно не нравилось, а уж мне тем более.

Может, разбудить Мигеля? Только он подумает, что я испугался. И знаете, что? Так оно и было.

Мы находились в диком, пустынном месте, где люди не ходят погулять по ночам. Им просто нечего тут делать.

Я вынул свой «уэлч-нэви», и крепко зажал его в руке. На его стволе плясали отблески огня. Могу держать пари, что я почувствовал себя лучше.

В стороне от костра внезапно раздалось похрустывание песка. Знаете, как песок поскрипывает под ногами? Звук повторился совершенно явственно. Я поднял оружие и стал ждать.

Прошло некоторое время, и вдруг конь, который было принялся щипать траву, вновь вытянул шею. Только теперь он смотрел в сторону дороги, ведущей на север. На сей раз он всматривался в темноту, будто видел сквозь нее что-то интересное. Словом, не так, как раньше. И вдруг заржал, а ему ответили. Откуда-то донеслось ржание другой лошади. Потом я и Мигель, который поднялся, услышали топот копыт.

Мы оба стояли и слушали, как два идиота. И никому из нас и в голову не пришло отступить в темноту от костра, как это сделал Тинкер в ту ночь, когда Бейкер, Ли и Лонгли нанесли нам визит. Он и в других случаях поступал также.

Больше того, мы позволили путнику, не зная друг он или враг, скакать прямо на свет нашего костра. Что уж вовсе не простительно в той ситуации, в которой мы оказались.

Когда тонконогая лошадь с длинным телом показалась в круге света, мы с Мигелем просто ошалели и не могли поверить в реальность происходящего. Если бы мы увидели призрак, как я ожидал, едва ли больше удивились.

Перед нами была Джин Локлир.

Она примчалась верхом в дамском седле. Конечно же ее юбка ниспадала прелестными складками, а затянутые в перчатки руки держали поводья с таким изяществом, будто бы она не проскакала многие мили через наводненную бандитами страну, а только что вернулась с прогулки. Она выглядела столь же очаровательно, как и во время нашей последней встречи.

У меня перехватило дыхание, и я не мог выговорить и слова. Выехать на нас так неожиданно, прямо из ночи! Только она способна на такое. Я был смущен и совершенно растерян.

Наконец догадался, что надо помочь ей спешиться, подошел и протянул руку. Когда она оказалась на земле, я заметил темные тени, залегшие у нее под глазами, и следы усталости на лице.

— Мигель, — попросил я, — позаботься о лошади. Сейчас сварю свежий кофе. — Опорожнив кофейник, ополоснул его, потом наполнил чистой водой из родника и поставил на огонь.

— Мне пришлось выстрелить в человека, — сообщила Джин.

Взгляд ее огромных глаз поразил меня, когда я посмотрел на нее.

— Вы его убили?

— Не думаю.

Мигель повернулся в нашу сторону.

— Лучше бы он умер. Теперь станет болтать в каждой таверне о прекрасной сеньоре, которая скакала одна в южном направлении, и другие последуют за ней.

— С ним было еще двое, — сказала она, — но этот схватил мою лошадь под уздцы и приказал мне спешиться. Они были пьяны и орали, не стесняясь, о том, что собираются делать. Оружие они у меня не заметили и не ожидали, что я буду стрелять, но я выстрелила в того, кто держал лошадь, и ускакала. Один из них схватился за седло и пытался стащить меня. Я оттолкнула его, наверное, он упал.