Рихард Андрак хоть и читает мысли, но страха не внушает. Эпитет «демонический» решительно к нему не подходит. Он, правда, сильно прищурил глаза, а правой рукой легонько сжимает запястье кузины Астрид, которой поручено телепатически передавать господину Андраку пожелания честной компании. Сосредоточтесь, фройляйн Астрид! — просит он. Напрягите мысль. Сильнее! Еще сильнее! Ага...

Нет, Астрид не «вела» господина Андрака. Ей было приказано умственно напрячься, а физически расслабиться, и Андрак, приступив к выполнению ее мысленных команд, вынужден тащить ее за собой. Скажем заранее: телепат должен был подойти к мягкому креслу, в котором устроилась тетя Лисбет. взять у нее из рук трехцветную тесемочку, затем пройти в кабинет, к книжному шкафу, вложить тесемочку между страницами вполне определенной книги и, наконец, прочесть из этой книги вслух опять-таки вполне определенный отрывок,— спору нет, задание трудное, поэтому Астрид, разумеется, нужно было поделить его на части и передавать фотографу поэтапно. К примеру, сначала она мысленно твердила только нanpaвo, направо, направо! И вот господин Андрак двинулся к тете Лисбет, а потом, все так же прищурясь и точно в трансе, принялся совершать свободной рукой ощупывающие движения, от тетиной головы к плечам и ниже — само собой, ни разу до нее не дотронувшись, -пока Астрид, как она позже сообщила, не подала мысленно команду: стоп! — это произошло, когда ладонь господина Андрака приблизилась к правой руке тети Лисбет. Тогда Астрид стала повторять в уме: тесьма, тесьма, тесьма! — и повторяла до тех пор, пока Рихард Андрак осторожненько не взял эту самую тесемку у тети Лисбет, причем тетя не удержалась от глубокого вздоха.

Астрид потом призналась, что все это стоило ей «больших усилий». Отрывок, который Рихард Андрак в самом деле отыскал и, к безмолвному изумлению присутствующих, прочел вслух, был из романа Мирно Иелузича[84] «Лев» и звучал, кажется, так: «Лев стоит на высоком постаменте и как бы заглядывает прямо в герцогские покой. Он высоко вскинул голову, и каждый мускул его устремленного вперед тела напряжен, будто он сию минуту ринется на врага. Глаза яростно сверкают, и вся поза дышит жаждою схватки и гордым сознанием неодолимой силы».

Здорово! - говорит тетя Люция. Но едва ли не все чувствуют, что это не просто здорово, а ошеломительно и сверх того волнующе, У тети Трудхен, право слово, мороз по коже прошел. С тех пор как она в разводе, у нее в жизни явно маловато неординарных переживаний. Одна только Шарлотта Йордан находит и излияния тети Трудхен, и вообще весь спектакль до крайности неуместными и была бы рада положить этому конец, чем скорее, тем лучше.

Но господин Андрак—он, конечно, немного устал, однако же отнюдь не выдохся, поскольку привык к сосредоточенности, — попросту не может отказать тете Трудхен, которая настойчиво упрашивает его еще раз продемонстрировать свои «поистине невероятные» способности. Только в «поводыри» себе он требует теперь фройляйн Нелли, предполагая в ней дух сильный и нерастраченный. Никакого ущерба — так он с улыбкой говорит Шарлотте — барышня ни в коем случае не понесет.

Лутц, приставленный сторожем к господину Андраку, докладывает, что в детской они все время толковали о различных типах танков.

Теплая рука господина Андрака обхватывает Неллино запястье. Ей велено думать. И она думает. Слова, будто живые, так и норовят выскочить из головы. Браво, фройляйн Нелли. Понимаю. Да-да. Отлично понимаю.

Господин Андрак тащит Нелли к буфету у дальней стены столовой. Отрезает кусок не убранного еще торта с кремом, бережно кладет его на тарелочку с золотой каемкой и, отвесив глубокий поклон, подает «усишкиной» бабуле. А пока она ест торт, господин Андрак, по-прежнему следуя Неллиным указаниям, произносит популярный среди солдат и в гитлерюгенде застольный лозунг: Ест человек, а лошадь жрет, /но нынче все наоборот!

Дядя Вальтер и тот вынужден признать: достижение нешуточное. Ей богу, здорово. Нелли в ответ на расспросы говорит, что, сдается ей, мысли под конец потеряли четкий словесный облик. Скорее уж между нею и господином Андраком возникло нечто вроде телепатического моста. Господин Андрак полностью разделяет ее мнение. И не может не поблагодарить фройляйн Нелли. Еще немного, и он бы поцеловал ей руку, но Шарлотта, как никогда бдительная, успевает предотвратить конфуз, Нелли, детка, будь добра, принеси-ка лимонный крем.

Только и знает что запрещать, бормочет Нелли на кухне себе под нос.

(Как и любая покупка здесь, приобретение новой ленты требует особой решительности. Как, например, по-английски «лента для пишущей машинки»? Typewriter ribbon. Владелец большого магазина на Колледж-стрит, индонезиец, после первой же твоей дилетантской попытки сориентироваться в десятках типов лент приходит на выручку, задав традиционный вопрос продавца: Саn I help you?1 «No Purchase Needed!»[85] —гласит табличка на стеклянной двери магазина, но он не успокаивается, пока не найдена подходящая лента и для взятой взаймы портативной «Олимпии».)

Тогда, летом 1971 года (боже мой! почти три года назад!), в тот немилосердно жаркий субботний день, еще и в восемь вечера дышавший зноем, вы не сумели даже приблизительно установить, где во время оно к северу от Рыночной площади пролегали те самые улочки. Ленка, не в пример вам не искушенная в переменах, какие претерпевают города, поднявшись из руин, решительно заявила, что никаких улочек тут в помине никогда не было. Но в подтверждение ты показала ей реликты разрушенного городского центра: начало Постштрассе, например, со старым зданием почты, где и сейчас размещен главный почтамт. На Пристерштрассе — она исчезла почти целиком—ты украдкой высматривала допотопную лавчонку, у витрин которой Нелли подолгу стояла каждую среду, возвращаясь с уроков пастора Грунау, и искала предлога, чтобы войти. Чего там только не было! Канцелярские принадлежности, которые всегда словно магнитом притягивали Неллн, а еще тоненькие, прозрачные картинки, цветная бумага, ластики н вообще великое множество разнообразнейших пустяков, в феврале — карнавальный ассортимент, после рождества— новогодние забавы. Мелкие игрушки и даже недорогая посуда и хозяйственные товары. Каменная лестничка рядом с витриной, ведшая к утопленной в стене двери, была декорирована шваброй, веником и бахромчатой метелкой. Колокольчик вызванивал короткое трезвучие. Появлялась маленькая уныло-серая женщина, при звуках колокольчика ока словно возникала из пыли в мрачной глубине магазина, готовая служить всем и каждому. Она и впрямь говорила: Чем могу служить? У этой маленькой уныло-серой особы Нелли купила свой первый дневник, впоследствии сожженный. Порой ее так и подмывало высказать какое-нибудь неслыханное желание и тем поразить эту невозмутимую женщину. Впрочем, очень может быть, что, потребуй кто-нибудь, скажем, «лунную пыль», она бы молча выдвинула один из сотен ящичков на стенах, достала оттуда коробочку, поставила ее на прилавок возле старомодных весов и спокойно спросила: Сколько вам?

«При расстройстве памяти новое отмирает прежде старого, сложное прежде элементарного. Первыми забываются отвлеченные идеи, затем чувства и склонности и, наконец, поступки — сперва произвольные, потом рефлекторные». Спозаранку на восьмом канале, станция Кливленд, утренний обзор «Today»[86]. Интервьюер, женщина умная, известная, утверждающая свой авторитет тем, что из года в года она зарабатывает на телевидении ничуть не меньше самого высокооплачиваемого мужчины, беседует с антропологом; он наблюдал за рядом африканских племен, уже многие поколения которых живут в условиях острого недостатка питания, и недавно опубликовал результаты наблюдений: социальная организация этих племен оказалась до основания разрушенной. Полное выпадение — «забвение»—традиции, а значит, утрата истории; распад всех социальных структур за вычетом крохотных групп, возникающих временно с целью добычи еды: называть эти объединения семьями ученый полагает неправомочным. Трехлетние дети, все без исключения, предоставлены сами себе; живи или погибай. Начатков «отвлеченных понятий», религиозных или культовых обрядов или представолений автор также обнаружить не сумел. Ни малейшего следа попыток объяснить себе несъедобную часть мира. «Чувства и склонности» тоже забыты: неистовая зависть к обладателю пищи — между мужчиной и женщиной, матерью и ребенком, пожилыми и молодыми.— Как звери, говорит умница интервьюер. Ученый ходил к голодающим без съестного? — Разумеется. Иначе он бы нарушил чистоту наблюдений.— Интервьюер делает вывод, что люди способны выжить и без социального объединения. А минуту спустя она уже рекламирует к Mother's Day[87] перчатки широко известной фирмы: Gloves that make your mother's hands young[88].