На перемене ребята окружили Митьку и стали его дразнить. Особенно усердствовал Петька-Огурец.
– Митька-Богомол! Митька-Богомол! – как заведённый, тараторил он, приплясывая вокруг Лесника.
– Заткнись! – посоветовал Митька.
Но Огурец ещё больше стал кривляться. Он разевал свой широкий рот, тряс вытянутой головой, на которой росли жёсткие коричневые волосы.
– Умора! – голосил он. – Бог тундру создал… Ой, держите меня-я!
Митька развернулся и треснул Огурца по громадному оттопыренному уху. Ухо сначала побелело, как снег, потом стало наливаться кровью.
– Ты чего это, Богомол? – всхлипнул Петька. – Гляди, как врежу.
Митька, не дав ему договорить, влепил ещё одну затрещину. Огурец заморгал, слёзы горошинами покатились из глаз, губы задрожали и разъехались к ушам.
– Погоди-и, – на весь класс заголосил он. – Тебе сейчас бу-удее-ет…
Повернулся и побежал в учительскую.
Следующий урок был история. Этот предмет вёл директор школы – Сан Саныч. Митька с удовлетворением посматривал на красное ухо Огурца, но в сердце притаилась тревога. И точно, Сан Саныч сказал:
– Какая сегодня тебя муха укусила?
– Пускай не дразнится… – буркнул Митька.
– А зачем кулаки в ход пускаешь?
– Ябеда он – вот кто!
Сан Саныч нахмурился.
– Дерзок ты, однако, – сказал он. – Две двойки по географии. Драка. После уроков зайдёшь ко мне.
– Будешь знать, как драться, Богомол! – тихонько злорадствовал за спиной Огурец. – Сан Саныч тебе пропишет…
– Огурец – подлец! – негромко сказал Стёпка и глухо бухнул кулаком в Петькину спину. Петька икнул и сразу прикусил язык. На Тритона-Харитона он ябедничать не решился.
7. ЧЁРТОВА СВАДЬБА
Прошло два дня. Митька обозлился на ребят и ни с кем не разговаривал. Стёпка звал в футбол играть. Митька отказывался. И Тритон-Харитон перестал звать. А погонять мяч по зелёному лугу хотелось…
Заканчивался последний урок. Сан Саныч рассказывал об искусственных спутниках и разных планетах. Митька беспокойно вертелся за партой, поглядывал на дверь. Что-то долго нет звонка. Как только урок кончится, нужно быстрее улизнуть. Главное – проскочить мимо Сан Саныча…
В коридоре чуть слышно звякнуло. Это сторожиха тётя Матрёна взяла с табуретки звонок. Сан Саныч взглянул на часы и захлопнул журнал. Митька, избегая его взгляда, нагнул голову к самой парте.
– Ты передал матери? – спросил директор.
Митька кивнул.
– Почему она не пришла?
– Кто её знает… Дела.
После драки с Огурцом директор велел Митьке сказать матери, чтобы она пришла в школу. Митька матери ничего не говорил, всё тянул, надеясь, что Сан Саныч забудет.
А он не забыл. Уже второй раз напоминает.
– Да вы не волнуйтесь – придёт… – глядя в сторону, произнёс Митька.
Сан Саныч посмотрел на него и сказал:
– Виляешь, дружок… Вот что, без матери можешь в школу не приходить.
– И не приду, – под нос пробурчал Митька. Но Сан Саныч услышал.
– Хочешь, чтобы я сам к тебе домой пришёл? – спросил он.
– Днём дома никого не бывает, – сказал Митька. – Мать в лесу, а я…
– А ты? – заинтересовался Сан Саныч. – Где ты бываешь?
Митька угрюмо посмотрел на длинного директора, промолчал.
– Не пойму я тебя, дружок, – сказал Сан Саныч. – Мудришь.
– Можно идти? – спросил Митька.
– Жду мать… Слышишь?
Митька вышел на улицу. У забора стояли ребята и договаривались со Стёпкой насчёт футбола.
– Через два часа приду, – говорил Тритон-Харитон. – Раньше ничего не выйдет.
Митька, небрежно помахивая раскрытым портфелем, прошёл мимо.
– Лесник, – окликнул Стёпка, – будешь в футбол?
– Неохота, – сказал Митька. Он остановился и стал застёгивать портфель.
– Мне сегодня нельзя, а ребята поиграть хотят… Возьми ты мяч, ну?
– Можно, – помолчав для приличия, сказал Митька я повернулся к ребятам. – Быстрее обедайте… Не то уйду.
Мальчишки разошлись по домам.
Митька и Стёпка шагали рядом, молчали.
– Зря ты, Лесник, в бутылку лезешь, – наконец сказал Тритон-Харитон.
Митька ничего не ответил. Он ни одного слова не сказал до самого Стёпкиного дома. Взял мяч и направился к калитке.
– Если я не приду, – вслед ему крикнул Стёпка, – отдай мяч Серёге Воробьёву.
– Не бойся, не пропадёт твой мяч, – не оборачиваясь, ответил Митька.
– Я не боюсь, – сказал Стёпка и скрылся в сенях.
Игра без Тритона-Харитона не ладилась. Команды спорили после каждого забитого гола. Капитанов никто не слушался. Один раз чуть было не подрались из-за штрафного мяча. А Стёпка всё не приходил…
По домам разошлись в сумерках. Опять на небе не видно звёзд и луна куда-то запряталась. Даже отсюда, с Козьего Луга, слышно, как ветер раскачивает деревья. Они скрипят и противно стонут. Но, когда Митька вступил в рощу, берёзы замолчали, будто нарочно притаились. И в этом молчании была какая-то насторожённость. Придорожные кусты бросали на тропинку густую тень. В тени что-то шевелилось, двигалось взад-вперёд.
Митька не оглядывался, он был уверен, что по меньшей мере десять леших крадутся за ним. Откуда-то издалека, с реки, донёсся тихий всплеск. И Митьке почудилось, что это водяной вынырнул из омута. Треснул над головой сучок. Уж не леший ли хочет прыгнуть Митьке на плечи? А что это внизу белое разлеглось на тропинке? Митька остановился и сразу услышал ночные шорохи: жалобный писк, невидимый взмах больших крыльев, царапанье острых когтей о кору. Это всё не страшно. Это птицы ворошатся в гнёздах. Не спуская глаз с белого предмета, Митька двинулся дальше. Что это такое? В лицо дунул ветер, и белый предмет зашевелился и, шурша, продвинулся навстречу. Это была газета.
Не успел Митька дух перевести, как позади послышалось: «Топ-топ-топ!» Митька на всякий случай перекрестился и, втянув голову в плечи, припустил во весь дух по тропинке. Только бы в берёзу не врезаться!
«Топ-топ-топ!» – догоняли сзади.
Митька ещё сильнее заработал ногами.
– Лесник! – услышал он приглушённый Стёпкин голос. – Погоди-и!
«А может быть, это не Стёпка? – подумал Митька. – Может быть, это леший орёт Стёпкиным голосом?»
– Постой ты! – крикнул Стёпка. – Я ногу наколол.
Митька остановился.
– Это ты? – сердито спросил он. – Топает, будто какая жирафа…
Тритон-Харитон молча шлёпнулся на землю и, задрав ногу к самому носу, стал осматривать её.
– Гад, – сказал он. – Сучок! Пока тебя догонял… Ну и драпал ты, как на соревнованиях! Думал, разбойники?
– Холодно стало… Дай, думаю, разогреюсь,
– Ты же в футбол играл? Разогрелся.
– Какая это была игра! – сказал Митька. – Жилили всё время… Чего это у тебя за пазухой? – спросил он.
– Силок смастерил… Потому играть не пришёл. – Стёпка встал и притопнул пяткой. – Кажется, вытащил… – Он посмотрел на приятеля, улыбнулся: – Будет у нас, Лесник, филин! Я знаю, где он, ушастая образина, хоронится.
– Где? – заинтересовался Митька.
– На старой мельнице. Мышами промышляет. Надо накрыть, пока ещё не совсем стемнело, а то ночью может глаза выцарапать.
– А как мы его в потёмках увидим?
– Увидим, – сказал Стёпка. – У филина глазищи в темноте, как фонари, светят.
Митька стал чесать нос. Он не знал, что делать. На мельницу идти не хотелось – страшновато. А не пойдёшь, – Тритон-Харитон сразу догадается, что струсил. Потом, если откажешься филина ловить, то Стёпка возьмёт повернётся, да и уйдёт домой, а ему, Митьке, ещё добрую версту одному шагать…
– А филин… не кусается? – спросил Митька.
– У него и зубов-то нет! – засмеялся Стёпка, – Птица. Один клюв, как у ястреба, да ещё когти.
– Пошли, – без особого воодушевления согласился Митька. – А вообще-то он и клювом может долбануть – будь здоров!
Когда подошли к мельнице, из-за лохматых облаков, наконец, выглянула луна. Круглая и яркая. Сразу посветлело. Листья на берёзах стали отчётливыми, а сосновые иглы засияли. По чёрной, как расплавленный вар, воде пробежали серебристые блики. На берег косо упала густая неровная тень от плотины. На дырявой крыше малахитом засияла дранка. Вблизи мельница была не так таинственна, как издали. Где-то далеко внизу билась в глубоком мельничном колодце вода. Она плескалась, глухо ворчала. Стёпка отодвинул хлёсткие упругие ветви и ступил на первую перекосившуюся ступеньку.
