– Ты имеешь в виду не мужчин, а себя, – заявила Оливрия с кошачьей внезапностью. Фостий развел руками, признавая ее правоту. Он был вовсе не против уступать по мелочам, если это позволяло ему удерживать позиции по крупным вопросам. Он медленно кивнул – Крисп повел бы себя так же.

Кто-то подскакал галопом к императорскому шатру. Через несколько секунд послышался громкий голос Криспа, вызывающего Саркиса. Прошло совсем немного времени, и Автократор вместе с генералом затребовали посыльных. А вскоре после этого зашевелился весь лагерь, хотя уже давно шел третий час ночи.

– Как думаешь, что могло случиться? – спросила Оливрия.

Фостий догадывался, что означает вся эта суматоха, но не успел ответить, потому что чей-то голос произнес возле их палатки:

– Вы там в приличном виде? Оливрия оскорбилась, но Фостий – нет; он узнал голос.

– Да, вполне в приличном, – отозвался он. – Заходи, Катаколон.

Младший брат откинул полотнище у входа.

– Если вы в приличном виде, то наверняка слышали, как все встрепенулись, сказал он. Его глаза возбужденно блестели.

– Да, слышали, – подтвердил Фостий. – Так в чем дело? Разведчики доложили, что наткнулись на фанасиотов?

– Ах, в лед тебя! – разочарованно воскликнул Катаколон. – Я-то надеялся поднести тебе сюрприз, а ты сам догадался.

– Ничего страшного, – успокоил его Фостий. – Выходит, завтра будет сражение?

– Да, – сказал Катаколон. – Завтра будет сражение.

Катаколон указал на растущее впереди облако пыли.

– Теперь уже скоро, отец, – сказал он.

– Да, очень скоро, – согласился Крисп. Лучи восходящего солнца, пробиваясь сквозь пыль, отражались от железных наконечников копий и стрел, кольчуг и отполированных сабельных лезвий. Армия фанасиотов торопливо втягивалась в долину, возвращаясь в Эчмиадзин после набега, разорившего почти все западные провинции.

– Пора, ваше величество? – спросил Саркис. Крисп помедлил, смакуя миг торжества.

– Да, пора, – бросил он.

Саркис махнул рукой. Тихо, без привычных сигналов труб, отдающих приказ действовать, два кавалерийских полка отделились от армии и направились к долине. Обрюзгшее лицо Саркиса украсилось улыбкой:

– Теперь у них появится нечто новенькое для размышлений. Если Заид не ошибается, они даже не подозревают о том, что мы поблизости, и уж тем более о том, что мы прямо перед ними.

– Надеюсь, он не ошибается, – сказал Крисп. – Думаю, что он действительно прав. Его магия подтверждает, что макуранский маг полностью обессилен.

– Да поможет нам в этом благой бог, – поддакнул Саркис. – Я не люблю макуранцев; время от времени у них возникает дурацкая мысль о том, что васпураканских «принцев» следует силой заставить поклоняться не Фосу, а Четырем Пророкам.

– Возможно, когда-нибудь Видесс сможет что-нибудь с этим сделать, заметил Крисп. Империя, подумал он, обязана защищать всех, кто верит во владыку благого и премудрого. Но Васпуракан уже два столетия находится под правлением макуранского Царя царей.

– Прошу прощения, ваше величество, но я предпочел бы для Васпуракана полную свободу, – возразил Саркис. – Скорее всего, ваши иерархи окажутся не более приятными духовными наставниками, чем богословы из Машиза. И ваши люди начнут шпынять нас, обзывая еретиками, столь же азартно, как и макуранцы, считающие нас неверными.

– Сдается мне, вы спорите о вкусе хлеба, которого не пробовали, – заметил Катаколон.

– Ты, наверное, прав, сын, – рассмеялся Крисп. – И даже не наверное, а точно прав.

До них донеслись приглушенные расстоянием крики – это два имперских полка, высланные задержать фанасиотов, сцепились с противником.

На этот раз рукой взмахнул Крисп. Громко прозвучали трубы, барабаны и горны. Имперская армия, выстроенная параллельно проходу, совершила маневр и развернулась влево, перекрывая вход в долину и отрезая еретикам путь к Эчмиадзину.

Пока имперцы разворачивались и сближались с противником, крики фанасиотов стали громче. Да, их захватили врасплох, но они не поддались панике. И теперь головные полки противника двинулись на армию Криспа.

Автократор, оказавшийся не в центре, а на правом фланге своих сил, восхитился храбростью фанасиотов. Он восхищался бы ею еще больше, если бы эти храбрецы атаковали не его, а внешних врагов империи.

Фостий, похлопав его по плечу, указал в центр линии еретиков:

– Вон Ливаний, отец: человек в позолоченной кольчуге между двумя флагами.

Взгляд Криспа переместился туда, куда указывал палец Фостия.

– Я вижу его, – подтвердил он. – Его шлем тоже позолочен, верно? Но для человека, возглавляющего ересь, в которой главным достоинством считается бедность, он, на мой взгляд, слишком влюблен в императорские побрякушки.

– Ты прав, – согласился Фостий. – Это и стало одной из причин, почему я расстался с фанасиотами: я не смог переварить такое количество лицемерия.

– Понятно, – медленно произнес Крисп. Если бы Ливаний оказался искренним фанатиком, а не переметнувшимся на сторону еретиков предателем, то он мог бы воспользоваться свойственным Фостию чувством справедливости и глубже завлечь его в ряды фанасиотов. Но искренний фанатик, нацеленный только на разрушение и уничтожение, не отправился бы за поживой на имперский монетный двор в Кизике.

Так что, если бы Криспу потребовалось оценить характер Ливания, одного этого налета хватило бы с лихвой.

Однако в мужестве Ливанию нельзя было отказать. Он бросался в самую гущу схватки, метал копья и отбивался саблей, когда противники сходились лицом к лицу.

Сражение с самого начала не изобиловало тактическими тонкостями. Фанасиоты стремились пробиться сквозь линию имперской армии; солдаты Криспа, заперевшие их в долине, держали фанасиотов в ловушке. Выстроившись в линию глубиной в несколько рядов, они осыпали еретиков стрелами. Первые две шеренги бились с фанасиотами врукопашную, а задние обстреливали противника, все упорнее давившего на заслон имперских солдат.

Среди фанасиотов лишь немногие были лучниками. В любом случае одними стрелами солдат Криспа было не одолеть. И еретики, несмотря на тяжелые потери, с криком «Светлый путь!» вновь и вновь повторяли атаки, отыскивая бреши в рядах противника.

Не оставляя попыток пробиться в центре, фанасиоты непрерывно накатывались и на правом фланге, стремясь добраться до Криспа и его свиты. Халогаи, защищенные щитами и кольчугами и вооруженные тяжелыми боевыми топорами, непробиваемой стеной выстроились между Автократором и нападающими. Однако северяне не могли отбивать нацеленные в Криспа стрелы, и императору пришлось укрыться от них за щитом, прикрывающим и тело, и лицо.

Его конь испуганно заржал и едва не встал на дыбы. Крисп с трудом обуздал его – из конского крестца торчала стрела. «Бедное животное, – подумал Крисп его ранило из-за различий в вере, о которых оно и понятия не имеет».

Фанасиоты бросились в новую атаку. На этот раз некоторым из них удалось прорубиться сквозь заслон телохранителей. Фостий уже скрестил сабли с одним фанасиотом, Катаколон с другим. На Криспа напали сразу двое. Он начал биться с тем, кто зашел справа, прикрываясь щитом от ударов слева и надеясь, что кто-нибудь вскоре придет ему на помощь.

Внезапно лошадь фанасиота справа от него заржала – громче и отчаяннее, чем конь Криспа несколько минут назад. Топор халогая врубился ей в хребет позади всадника. Лошадь рухнула. Халогаи вновь занес топор и зарубил фанасиота.

Это позволило Криспу обернуться ко второму врагу. Император еще не забыл, как обращаться с мечом, и ранил противника в предплечье. На еретика бросился другой халогай, с топора которого стекала кровь. Фанасиот проигнорировал его, отчаянно пытаясь убить Автократора, но тут же поплатился за свой фанатизм: телохранитель Криспа срубил его с седла.

– Спасибо, – выдохнул Крисп. Стекавший по лбу пот жег ему глаза. – Хоть мне и не хочется это признавать, я становлюсь староват для таких развлечений.