Фостий из всех сил старался держаться от Ливания подальше. Чем меньше он станет напоминать ересиарху о своем присутствии, тем менее вероятно, что тот вспомнит про него, задумается об опасности, которую Фостий может представлять, и избавится от него.

Бесцельное блуждание по городу уже не доставляло ему прежней радости.

Когда Сиагрий день и ночь ходил за ним по пятам, Фостий был уверен, что в его душе наступит покой, избавься он от Сиагрия хотя бы ненадолго. Так оно и вышло… ненадолго.

Вкус свободы, пусть даже ограниченной, лишь разбудил его аппетит. Он уже не был радостным исследователем закоулков Эчмиадзина и расхаживал по ним, больше похожий на дикого кота, отыскивающего дыру в клетке.

Пока что он ее не нашел. «Быть может, за следующим углом», – мысленно повторил он уже в сотый раз. Он свернул за угол и едва не столкнулся с Оливрией.

Оба сделали шаг в сторону – причем в одну и ту же – и едва не столкнулись вновь. Оливрия рассмеялась.

– Эй ты, прочь с дороги, – заявила она, изобразив толчок в грудь.

Фостий прикинулся, будто едва не упал от толчка, потом изысканно поклонился.

– Униженно прошу прощения, госпожа; я не намеревался помешать вашему шествию! – воскликнул он. – Молю вас отыскать в сердце прощение!

– Посмотрим, – грозно отозвалась Оливрия.

Они тут же рассмеялись. Фостий подошел ближе и обнял ее за талию. Оливрия прильнула к нему, и ее подбородок удобно улегся ему на плечо. Ему захотелось ее поцеловать, но он воздержался.

– Оливрия от этого очень нервничала. Взглянув на это ее глазами, он решил, что причины на то у нее имеются.

– Ты что здесь делаешь? – одновременно спросили они, и это заставило их снова рассмеяться.

– Ничего особенного, – ответил Фостий. – Держусь как можно дальше от греха. А ты?

Оливрия вытащила из холщового мешка туфлю и поднесла ее так близко к лицу Фостия, что у него даже глаза перекосились.

– Видишь, каблук сломался. На этой улице живет один старый башмачник-васпураканин, так он просто чудеса творит. А что тут удивляться, если он своим ремеслом занимается дольше, чем мы с тобой вместе живем на свете?

Словом, я шла к нему.

– Можно тебя проводить?

– Надеялась, что ты это предложишь, – ответила Оливрия, засовывая туфлю в мешок. Взявшись за руки, они пошли по узкой улочке.

– А, так он живет здесь, – сказал Фостий, когда они дошли до лавки башмачника. – Да, я проходил мимо.

Над дверью лавки висел деревянный башмак, слева от двери было написано «ОБУВЬ» буквами видесского алфавита, а справа то же слово было написано угловатыми символами, которыми васпураканские «принцы» записывали слова своего языка.

Фостий заглянул в одно из узких окошек, выходящих на улицу, а Оливрия в другое.

– Я никого не вижу, – сказала она, нахмурившись.

– Давай проверим. – Фостий открыл дверь. Звякнул колокольчик.

Ноздри заполнил сильный и резкий запах кож. Фостий махнул рукой, приглашая Оливрию войти. Дверь за ними закрылась.

– Его здесь нет, – разочарованно произнесла Оливрия. Все свечи и лампы в комнатке были погашены; но даже если бы они и горели, Фостию освещение все равно показалось бы слишком тусклым. Рядом с рабочим столом башмачника на стене на колышках аккуратными рядами висели шила, пробойники, молоточки и ножи для обрезания кожи. Из задней комнаты на звук колокольчика так никто и не вышел.

– Может, он заболел, – предположил Фостий, и ему в голову тут же пришла другая мысль: уж не решил ли башмачник, что лучше уморить себя голодом, чем работать дальше. Но вряд ли. Оливрия же сказала, что он васпураканин, а не фанасиот.

– Вот кусочек пергамента, – показала Оливрия. – Посмотри, не найдутся ли чернила и перо. Я ему оставлю туфлю и записку. Она щелкнула языком. – Надеюсь, он умеет читать на видесском, хотя не уверена. Он ведь мог просто попросить кого-нибудь написать одно слово на стенке.

– Нашел. – Фостий обнаружил рядом с инструментами глиняную бутылочку с чернилами и гусиное перо. – Уж читать он, во всяком случае, умеет, иначе не держал бы это дома.

– Ты прав. Спасибо. – Оливрия написала пару строк, положила на стол туфлю и длинным сыромятным шнурком привязала к ней кусочек пергамента. – Ну вот. Все в порядке. Если он не умеет читать на видесском, то наверняка знает грамотного соседа. Надеюсь, что он здоров.

По улице прошел осел, с чмоканьем выдирая копыта из уличной грязи.

Животное громко заревело, протестуя против того, что его заставляют ходить по такому болоту.

– А-а, кончай верещать! – рявкнул сидящий на осле мужчина, явно привыкший выслушивать подобные жалобы. Осел заревел вновь, но уже в отдалении от лавки башмачника.

Если не считать ослиного крика, вокруг было совсем тихо, разве что где-то лениво лаяла собака. Оливрия сделала шажок к двери.

– Мне пора возвращаться, – сказала она.

– Подожди.

Оливрия удивленно приподняла бровь. Фостий обнял ее и приблизил свое лицо к лицу девушки. Но их губы не успели соприкоснуться, потому что она слегка отстранилась и прошептала:

– Ты уверен?

В полумраке комнатушки зрачки у нее стали огромными. Фостий не совсем понял смысл ее вопроса, но ответ у него в любом случае был только один:

– Да, уверен.

– Что ж, хорошо. – Теперь и она поцеловала его.

Последний раз, всего на мгновение, она нерешительно замерла лишь однажды, когда его ладонь опустилась на упругую мягкость ее груди, но она тут же крепко прижалась к нему. Они опустились на земляной пол лавки башмачника, срывая друг с друга одежду.

Это был обычный и неуклюжий первый раз, подхлестываемый отчаянным страхом того, что кто-нибудь – скорее всего, сам башмачник – войдет и застанет их в самый неподходящий из всех моментов.

– Быстрее! – выдохнула Оливрия.

Фостий постарался закончить все как можно быстрее. Вспоминая потом, он не мог с уверенностью сказать, что удовлетворил ее полностью – уж больно быстро все завершилось. Но тогда он об этом не задумывался. Его губы скользнули от ее грудей вниз, к круглой плоскости живота, а рука Оливрии ласкала его. Оливрия лежала на своей смятой одежде, и когда Фостий лег на нее, между их телами оказался край платья. Приподнявшись на локте, Фостий отбросил его и снова поцеловал Оливрию, входя в нее.

Закончив, он присел на корточки, воспринимая весь мир как сплошное блаженство.

– Одевайся, недоумок, – прошипела Оливрия, спустив его с небес на землю.

Они торопливо оделись и потратили еще минуту-другую, очищая друг другу одежду от пыли и грязи. Потом Оливрия поскребла ногой пол и утоптала его, маскируя оставленные ими следы.

– У тебя локоть грязный, – заметила она, еще раз осмотрев Фостия.

По-кошачьи лизнув кончик пальца, она вытерла ему локоть.

Фостий придержал для нее дверь, и они почти выпрыгнули из мастерской башмачника.

– И что теперь? – спросил Фостий, когда они оказались на улице.

– Даже не знаю, – отозвалась Оливрия после короткой паузы. – Мне надо подумать. – Ее голос был спокойным, почти равнодушным, словно вместе с туфлей она оставила у башмачника все свое озорство. – Я и не… думала, что рушусь на такое.

Фостию еще не доводилось видеть ее растерянной, и он не знал, как себя вести в подобной ситуации.

– Я тоже не думал. – Он знал, что у него на лице сейчас дурацкая ухмылка, но ничего не мог с собой поделать. – Но я рад, что это произошло.

– Конечно, рад! – Оливрия сверкнула глазами. – Мужики всегда этому радуются. – Потом она немного смягчилась и на мгновение коснулась его руки. – Я вообще-то не сержусь по-настоящему.

Посмотрим, что будет дальше, вот и все.

Фостий-то знал, чего ему хотелось в будущем, но у него хватило ума понять, что откровенное признание сделает осуществление его желаний менее вероятным.

Поэтому он сказал:

– Плоть трудно игнорировать.

– Разве? – Оливрия оглянулась на лавку башмачника. – Если мы… словом, если мы надумаем сделать это снова, то нам стоит поискать местечко получше. У меня каждую секунду сердце в пятки проваливалось.