Яковизий аж зашипел, перенеся вес на больную ногу. Ордан дал ему ряд упражнений для укрепления мышц. Каждый раз, приступая к ним, аристократ ругался сквозь зубы, но не пропустил ни дня.

И теперь, прежде чем продолжить, он сделал пару шагов к лестнице, которая вела наверх, в его комнату.

– Но Петроний хочет уничтожить Макуран, а это у него не выйдет.

У Ставракия Великого не вышло, хотя границы Видесской империи простирались тогда до самой земли Халога. Царь царей Макурана, в свою очередь, мечтает о том, чтобы в Соборе Видесса поклонялись его Четырем Пророкам, а этому тоже не бывать. Если Петронию удастся откусить кусочек Васпуракана, вот тогда он сделает что-то полезное. Нам пригодятся и тамошние металлы, и люди, даром что все они еретики.

Сменившийся с дежурства караульный отворил дверь в трактир Болкана. И хотя он тут же захлопнул ее, Крисп с Яковизием оба поежились от порыва ледяного воздуха. Караульный, стоя в прихожей, стряхивал снег с одежды и бороды.

– Зверский холод, – сказал Яковизий. – Я мог бы уже сесть на коня, да что толку? Кончится все тем, что я замерзну в сосульку где-нибудь на полдороге к городу, а это будет невосполнимая потеря. Кстати, и ты тогда замерзнешь тоже.

– Спасибо, что подумали обо мне, – мягко произнес Крисп.

Яковизий вздернул бровь.

– А ты неплохо научился ехидничать с невинным видом! Перед зеркалом тренируешься, да?

– Э-э… Нет. – Крисп понимал, что пикировки с Танилидой отточили и его ум, и остроумие. Он только не думал, что кто-нибудь еще это заметит.

– Может, общение с Мавром так на тебя подействовало? – сказал Яковизий. Крисп моргнул; догадка хозяина была настолько близка к истине, что заставила его вздрогнуть. – В нем чувствуется порода, – продолжал Яковизий, – хотя он еще совсем молод.

– Я как-то не обращал внимания, – ответил Крисп. – Наверное, в нем это от матери.

– Возможно. – Как обычно, когда речь заходила о женщине, Яковизий потерял интерес к разговору. Он доковылял до лестницы. – Дай мне руку, я хочу подняться.

Крисп повиновался. Несмотря на холод, Яковизий, добравшись до верха, покрылся испариной; ноге такие путешествия пока давались нелегко.

Криспу пришлось выдержать очередную небольшую схватку, прежде чем хозяин отстал от него.

– Я уже год вам служу, высокочтимый господин. Неужели вы до сих пор не верите, что меня не интересуют такие забавы? – спросил он.

– Верю, верю, – откликнулся Яковизий. – Я просто не принимаю это всерьез. – Оставив за собой если не Криспа, так хоть последнее слово, вельможа похромал по коридору к спальне.

По ставням спальни барабанил дождь.

– Уже второй шторм без снега, – сказала Танилида. – Даже мокрых хлопьев нет. Зима наконец сдается.

– Похоже на то. – Крисп старался сохранить небрежный тон.

Хорошая погода означала для него слишком много перемен, к которым он еще не знал, как относиться.

Танилида села в кровати и провела рукой по волосам. Этот жест, искусно естественный, приподнял ее обнаженные груди, заставив Криспа замереть от восхищения. А Танилида тем временем заявила:

– Когда дожди пройдут, я поеду назад на виллу. Думаю, тебе не следует навещать меня там.

Крисп понимал, что рано или поздно услышит нечто подобное. Он думал, что готов ко всему. Но слова ее, как ни был он собран, причинили острую боль, точно удар под дых.

– Значит, все кончено, – сказал он тупо.

– Что касается любовных утех – да, – согласилась она.

И опять-таки он считал, что готов к этому, считал, что может с легким сердцем уехать с Яковизием в город Видесс. Не сломай его хозяин ногу, так оно и было бы. Но целая зима, проведенная с Танилидой в Опсикионе, не прошла даром. Все его тщательно культивируемое хладнокровие внезапно куда-то испарилось. Он крепко прижал ее к себе.

– Я не хочу покидать тебя! – простонал он.

Танилида ответила на его объятие, но тон ее голоса остался отрешенным и трезвым.

– Ну и что? Неужели ты откажешься от той роли, в которой я видела тебя, откажешься от этого… – она тронула золотой, подаренный Омуртагом, – чтобы остаться в Опсикионе? А если останешься, неужели ты думаешь, будто вызовешь у меня что-нибудь, кроме презрения?

– Но я люблю тебя! – сказал Крисп.

В глубине души он всегда был уверен, что говорить ей о любви будет ошибкой. Инстинкт его не обманул.

– Если ты останешься из-за этого, – ответила Танилида, – я точно никогда не смогу тебя полюбить. Я состоявшаяся личность, а ты покуда ищешь себя. Разве ты будешь счастлив в Опсикионе? И кем ты здесь сумеешь стать? В лучшем случае моей игрушкой, которой благодаря моим заслугам будут выказывать внешнее почтение, но посмеиваться за спиной? Этого ты хочешь для себя, Крисп?

– Твоей игрушкой? – Он так разозлился, что не стал слушать дальше, а грубо пробежал рукой по мягким изгибам ее тела, замерев у края аккуратно подстриженных волос на лобке. – Только и всего? Это все, чем я был для тебя?

– Тебе самому бы следовало знать, – спокойно ответила Танилида. – Разве я могу отрицать, что ты удовлетворял меня? Не могу и не хочу. Но этого мало. Ты заслуживаешь большего, чем быть постельной грелкой, пусть даже превосходной. А если ты останешься со мной, тебе будет трудно стать кем-то еще. У меня гораздо больше опыта и богатства, чем у тебя, и я не собираюсь делиться с тобой властью, которую завоевывала собственными усилиями долгие годы. Так что же тебе остается?

– А мне все равно, – сказал Крисп. Но несмотря на яростную убежденность в голосе, даже сам он понимал, что это не правда.

Танилида, очевидно, тоже поняла.

– Да ну? Ладно, предположим, ты остался и мы с тобой обвенчались в праздник святого Абдая. Что ты скажешь на следующее утро своему пасынку Мавру?

– Моему… – Крисп сглотнул. Представить Мавра своим братом не составляло для него труда. Но пасынком? Он не мог себя заставить даже выговорить это слово. И вдруг, рассмеявшись, ткнул Танилиду под ребра. Обычно она не боялась щекотки, но на сей раз он застал ее врасплох. Она взвизгнула и отпрянула в сторону.

– Мавр – мой… – Он попробовал снова, но закончил еще более бурным приступом смеха. – Ох, чума тебя побери, Танилида, ты добилась своего!

– Хорошо. Если человек не лишен здравого смысла, он небезнадежен, пусть даже мне пришлось обидеть тебя, чтобы открыть глаза.

– Что ты умолкла? – спросил Крисп.

– Я просто слушаю. Думаю, дождь ненадолго ослабеет. – Теперь уже она, в свою очередь, пробежала по его телу рукой и улыбнулась кошачьей улыбкой. – А ты, как я чувствую, нет. Давай не будем терять времени даром!

Крисп не ответил, по крайней мере словами, но и не отказался.

– Обопритесь на мою руку, высокочтимый господин, – сказал Крисп, когда парочка конюхов вывела лошадь хозяина, его собственную и тяжеловозов.

– Чушь! – ответил ему Яковизий. – Если я сам не сяду на коня, то уж до дома точно не доеду. А если я не смогу уехать, мне останутся две одинаково неприятные альтернативы: поселиться здесь или броситься с мыса в море. Думаю, я предпочту броситься в море. Тогда мне не придется увидеть, во что превратился мой дом, пока меня не было. – Он содрогнулся с видом полного отчаяния.

– Когда вы написали о своем несчастье, Севастократор обещал приглядеть за вашими делами.

– Обещал, – скептически проворчал Яковизий. – Да только Петрония волнуют исключительно его собственные дела. – И рявкнул мальчику, державшему лошадь:

– Эй, ты, отойди! Если у меня что получится, самое время это выяснить.

Мальчик отошел. Яковизий поставил левую ногу в стремя и вспрыгнул в седло. Поморщился, когда на мгновение пришлось перенести вес на больную ногу, но затем выпрямился и просиял победной улыбкой. Он садился на коня и раньше, уже целую неделю, но каждый раз устраивал целое представление, как для себя, так и для зрителей.