— Лорд принц, это все подлый проклятый вор Адиатанус, вот что, — воскликнул Вайден.

Только потому, что проблема трокмуа уже стояла в списке неотложных дел первой, Лис не обеспокоился так, как мог бы.

Вайден продолжил:

— Он угнал коров и овец да еще спалил крестьянскую деревушку. Просто так, ради забавы, насколько я понимаю.

— Да? — спросил Джерин.

Вайден, никогда не изучавший риторику и не имевший представления о вопросах, не требующих ответа, энергично закивал. Джерин уже так привык к низкой степени образованности своих вассалов, что его почти перестал удручать этот факт.

— Если Адиатанус вступил в войну с одним из моих баронов, значит, он вступил в войну и со мной. Он заплатит за то, что сделал, и много больше, чем сам ожидает.

В его голосе звучала такая холодная ярость, что даже Вайден, который очень нуждался в поддержке, на шаг отступил.

— Лорд принц, вы говорите так, будто собираетесь разгромить его в пух и прах. Это будет…

— Большая война! — опередил его Джерин.

Вайден снова кивнул, на этот раз просто принимая к сведению слова лорда. Джерин продолжил:

— Рано или поздно мы с Адиатанусом все равно бы схватились. Так лучше сделать это сейчас, на моих условиях, чем позже и на его. По приговору богов мы не можем отогнать всех лесных разбойников на тот берег Ниффет. Пусть будет так. Но зато, надеюсь, мы можем держать их под контролем. Если мы не сумеем даже этого, то что останется от цивилизации в наших краях?

— Немногое, — сказал Вайден. Теперь пришел черед Лиса кивнуть, но в этот момент он сообразил, что и после разгрома лесных дикарей цивилизация в северных землях все равно вряд ли воспрянет.

В течение двух последующих дней из Лисьей крепости то и дело выезжали колесницы и всадники. Они направлялись на восток, запад и юг, созывая вассалов Джерина и их собственных вассалов в его замок, чтобы потом пойти войной на Адиатануса. Провожая гонцов, посылаемых на запад, он испытывал некоторое беспокойство. Им придется проехать через владения Крепыша Шильда на пути к остальным баронам, признававшим Лиса как своего сюзерена. А Шильд иногда бывал почти таким же неподатливым вассалом, как сам Адиатанус.

Узнав о решении Джерина начать войну, Дарен пришел в неописуемый восторг.

— Теперь я смогу сражаться рядом с тобой, отец! — воскликнул он, сжимая Лиса в крепких объятиях. — Быть может, мне удастся даже заслужить какое-нибудь прозвище.

— Как насчет Дарена Придурка? — предложил весело Джерин.

Дарен удивленно вытаращил глаза. Лис вздохнул, чувствуя себя каким-то обломком древности, неизвестно зачем оставленным дрейфовать в современном мире.

— Думаю, нет смысла говорить тебе, что речь идет не о забаве. Ты бьешь и убиваешь по-настоящему. И тебя могут так же по-настоящему ранить или убить.

— Зато можно всем доказать, что ты настоящий мужчина! — Нет, Дарен его не слушал. — Тискать служанок здорово, даже более чем, но сражаться! «Разить врага отточенной до блеска бронзой!» Разве не так сказал поэт?

— Да, так говорил Лекапенус. Ты прекрасно его процитировал.

Джерин взглянул на небо. Что ему делать с мальчишкой, которому просто не терпится ринуться в бой? Тот факт, что Дарен оправдывает свое рвение, ссылаясь на великого творца ситонийского эпоса, с одной стороны, показывает, что он и цивилизован, и образован, но с другой… Не означает ли это, что паренек, подобно трокмуа, лишь прячет за тонким лоском цивилизованности варварскую подоплеку своих устремлений? Отец Даяус, кто ответит на этот вопрос?

Из Лисьего замка вышел Вэн. Дарен бросился к нему с криком:

— Мы отправляемся на войну! Разве это не здорово?

— О да, это замечательно, если тебе удастся остаться целым и невредимым, — ответил Вэн.

Дарен воспринял ту половину ответа, которую хотел услышать, и поскакал в главную залу, напевая кровожадную песенку, не имевшую ничего общего с Лекапенусом. Лис знал того олуха-менестреля, который перевел ее с языка трокмуа. Вэн оглянулся вслед Дарену и усмехнулся.

— В нем кипят страсти, Лис.

— Знаю. — Сам Джерин показывал всем своим видом, что в нем лично ничто не кипит. — Это необходимая мера, но… — сказал он и пожал плечами.

— Эй, да что с тобой, капитан? Ты перестал метить в герои? — принялся поддевать его Вэн.

— Я уже геройствовал, причем не раз, — отозвался Джерин. — И что мне это дало, кроме участия в очередных бойнях? Не много, черт возьми.

— Если бы ты не вздумал геройствовать и не отправился спасать Силэтр из лап чудовищ, у тебя бы теперь не было такой жены, — возразил великан. — И троих детей у тебя бы тоже не было. Вместо этого ты до сих пор бы делил со мной Фанд, вот как. — Вэн закатил глаза.

— Да уж, ты отстоял право героизма на существование, точно! — сказал Джерин, и оба рассмеялись. Джерин продолжал: — Но я смотрю, ты тоже не рвешься в бой как прежде.

Вэн опустил глаза, изучая носки своей обуви.

— Да я уже и не так молод, как раньше, — сказал он, словно стесняясь это признать. — Хочешь не хочешь, а иногда приходится о том вспоминать. Кости ноют, взгляд потерял остроту, чутье тоже, и я уже не могу ублажать женщину трижды кряду каждую ночь. — Он покачал головой. — Если бы человек уже в юности понимал, сколько времени тянется старость, он бы больше наслаждался молодостью.

Джерин фыркнул.

— Если бы ты наслаждался молодостью больше, чем это делал, то кое-кто точно не выжил бы. Либо ты, либо мир. А может быть, и вы оба.

— Да, тут ты, пожалуй, прав, — согласился Вэн. — Но ты ведь только что сам сказал, капитан: я был героем, и что я теперь? Всего лишь приз для какого-нибудь жаждущего славы трокмэ, решившего повесить мою голову над своей дверью. Потому-то они и охотятся за мной каждый раз, когда я участвую в схватке, и меня это начинает уже утомлять.

— Тут ты прав, — согласился Джерин. — Это действительно утомляет. А те, что охотятся на тебя, всегда молодые, горячие, энергичные. И когда сам ты уже не так молод и не так горяч, но воевать все равно приходится, это превращается в работу. Мы чувствуем себя крепостными, которых отправили на поля полоть сорняки. Отличие лишь в том, что мы уничтожаем врагов, а не крапиву.

— Однако вырванная с корнем крапива не истребляет сама себя и не пытается избавиться от тебя, если ты оставишь ее на поле, — заметил Вэн и принял задумчивый вид. — А ты не мог бы убить Адиатануса с помощью колдовства, если тебе так уж не хочется воевать с ним?

— И ты туда же!

Лис смерил друга изучающим взглядом. Очень внимательным, выработанным в процессе разрешения споров между вассалами, а также крестьянами. Таким пытливым, что великан, несмотря на отменную боевую закалку, крякнул и переступил с ноги на ногу. Джерин сказал:

— Я мог бы попробовать урезонить Адиатануса каким-нибудь заклинанием. И попробовал бы, не опасайся я скорее отправить ко всем чертям себя, а не проклятого трокмэ. Маг-недоучка, занимающийся волшебством, подобен неумелому повару, хозяйничающему на кухне. Никогда не знаешь, что он сготовит, но нет сомнений, что результатом стряпни его окажется какая-нибудь бурда.

— О-хо! — Вэн снова покачал головой. — Ты столько лет уже принц, а цены себе так и не знаешь. Все твои колдовские проделки, насколько я знаю, всегда заканчивались успешно.

— Это потому, что знаешь ты мало, — возразил Джерин. — Спроси как-нибудь у Райвина о его ухе. Он вовсе не гордится этой историей, но тебе, возможно, расскажет. А смертоносные заклинания очень опасны. Их результаты исправить нельзя.

— Какой тогда смысл хранить все эти, как там… книги по волшебству в твоей книжной свалке, если они тебе не нужны?

— Я не говорил, что они мне не нужны, — отрезал Джерин. — Очень нужны, когда требуется сотворить какое-нибудь небольшое, надежное заклинание, ошибка в котором не чревата бедой… или в самых критических ситуациях, когда неудача в волшебстве не более опасна, чем бездействие. Урок же, который я собираюсь преподать Адиатанусу, не относится ни к тому ни к другому.