Вэн или повторил то, что говорил раньше, или сказал что-то еще. И снова гради не раздумывая ответил. Вэн перевел:

— Он говорит, чтобы убить тебя, забрать твои землю и… и… — Чужеземец нахмурился. — Кажется, он имеет в виду, что гради хотят отдать их во власть Волдар и других богов и богинь.

— Только этого нам не хватало, — горестно произнес Джерин. — Трокмуа уже пришли в северные земли в таком количестве, что их кровожадные боги могут соперничать с Даяусом и прочими элабонскими божествами. Так что же, теперь нас ждет трехсторонняя заваруха? Не только между людьми, но и между богами? А?

Не успел он произнести эти слова, как вдруг осознал, что «заваруха» может иметь гораздо больше сторон. Взять Байтона, которому когда-то служила Силэтр. Тот был чуть ли не самым древним богом северных краев. Во всяком случае, много более древним, чем элабонские боги. А ведь есть еще и Маврикс, принадлежавший далекой Ситонии, но появившийся здесь как божество плодородия, несмотря на то, что никакой виноград не растет в этих краях.

Гради снова заговорил как во сне, словно откуда-то издалека. Джерин уловил слово «Волдар», но кроме этого не разобрал ничего. Вэн задал вопрос. Звуки были похожи на те, что издает человек, подавившись куском мяса. Гради ответил.

— Он говорит, что Волдар и остальным нравятся эти места, — перевел чужеземец. — Они намереваются здесь поселиться и обустроить все, как им надо. — Он пошаркал ногой по земле, глубоко взрыхлив ее подошвой своего сапога, подбитого гвоздями с большими шляпками. — Вроде бы так. Прошла чертова уйма времени, Лис.

Что бы ни сказал гради до этого, больше им уже ничего было от него не добиться. Он немного наклонился вперед, сделал несколько последних хриплых вздохов и стих. Кровь из раны на бедре не только просочилась сквозь грубую повязку, которую наложили ему элабонцы-воины, но и образовала лужицу под уже недвижным телом.

— Пойдем, поищем другого, капитан, — предложил Вэн Лису. — Нужно во всем разобраться. Если боги воюют за них вот так, в открытую, как я понял из его слов, то нас ожидают большие неприятности. Ваш Даяус и остальные дают людям больше свободы, если только те не начинают взывать к ним во весь голос.

— Как бы мне хотелось сказать, что ты ошибаешься, — ответил Джерин. — Но другая сторона всех этих взываний такова, что, как только тебе удается привлечь их внимание, ты тут же начинаешь об этом жалеть. Мне не нравится иметь дело с богами.

— Тебе не нравится иметь дело со всем, что сильнее тебя, — проницательно заметил Вэн.

— И тут ты прав. — Лис замолчал, впав в задумчивость. — Знаешь, а я ведь никогда еще не взывал ни к одному элабонскому богу. Маврикс — бог Ситонии, да и тот же Байтон не входил изначально в наш пантеон. Не то что бы я так уж этого не хочу, пойми меня правильно, но мне еще не приходилось этого делать.

— Я тебя не виню, — сказал Вэн. — Но раз гради этим пользуются, а ты нет, то что получается? Получается, что ты попал в затруднительное положение.

— Я и так нахожусь в затруднительном положении, — отозвался Джерин. Вэн взглянул на него вопросительно. Лис пояснил: — Где-то между моментом рождения и последним часом, если хочешь знать.

— А-а, ты об этом, — протянул Вэн. — Говорят, остальным еще хуже, но я не спешу проверять.

В течение последующих дней несколько раненых гради ухитрились покончить с собой. Один бросился вниз с лестницы и сломал себе шею, другой повесился на собственном ремне, третий откусил себе язык и захлебнулся собственной кровью. Джерина обдавало холодом, когда он думал, какой решимости требовали эти поступки. Что же ему теперь, заткнуть всем пленникам кляпами рты?

Однако некоторые чужаки не нашли в себе такой силы духа и, кажется, смирились со своим положением. Они не спрашивали Лиса, что он сделает с ними, когда их раны заживут. Может быть, оттягивая, таким образом, приговор и продолжая тешить себя несбыточными иллюзиями.

Джерин тоже не заводил об этом речь. Но задавал им множество других вопросов. С помощью Вэна, немного владеющего их наречием, и поверхностных познаний в элабонском у некоторых из них. Полученная информация была более подробной, чем та, что предоставил ему первый гради, но, по сути, мало чем от нее отличалась. Они пришли завоевать земли, которые им нравятся, и их богини и боги тоже намерены здесь обосноваться.

— Если вы покориться, они разрешить вам служить им в этом мире. И в том тоже, — сказал один из пленных, воин по имени Капич. Как и его земляки, он ничуть не сомневался в победе своего народа и своих богов.

— Оглянись вокруг, — ответил ему Лис. — Посмотри, где находишься. Посмотри, кто здесь господин. — Он подбирал слова с осторожностью, боясь слишком резко напомнить гради о его незавидном положении, чтобы тот тоже не решил покончить с собой.

Захватчик оглядел подземное помещение, в котором его содержали, и пожал плечами.

— Все меняться, когда здесь быть Домгради.

Он говорил на элабонском, но последние два слова объединил в одно, как было свойственно его языку. Его взгляд был чист, невинен и самоуверен. Он настолько верил в то, что произносил, что ему никогда не приходило в голову в чем-либо усомниться.

Джерин же по своей натуре был человеком, сомневающимся во всем и вся. Возможно, поэтому его познания были шире и глубже, чем у кого-либо в северных землях. Но нехитрая и чистая вера гради в свои слова являлась броней, непроницаемой для стрел здравого смысла, и Лиса это пугало.

Он мрачно ожидал, что Адиатанус воспользуется срывом атаки, запланированной элабонцами, чтобы начать свою собственную. Сам он на месте Адиатануса так бы и поступил. А ход мыслей трокмэ был ему менее чужд, чем умопостроения гради.

Поэтому, когда часовой на сторожевой башне возвестил о приближении Вайдена, сына Симрина, на колеснице, Джерин решил, что на них уже напали. Единственная причина, по которой Вайден и его люди находились сейчас не в Лисьей крепости, заключалась в том, что именно они должны были принять на себя первый удар Адиатануса и не позволить лесным разбойникам проникнуть слишком глубоко на территорию Лиса.

Подъемный мост с шумом опустился: теперь, хотя Лисий замок и был битком набит воинами, мост опускали, лишь когда посетителя опознавали. Джерин с нетерпением ждал у караульной.

— Какие новости? — крикнул он еще до того, как Вайден въехал в крепость.

Его вассал, тоже в нетерпении, спрыгнул с колесницы и поспешил к нему.

— Лорд принц, трокмуа потерпели сокрушительное поражение! — воскликнул он.

— Замечательно! — отозвался Джерин. Все вокруг, кто слышал слова Вайдена, разразились восторженными криками и окружили его, чтобы похлопать по спине. Но тут Лис, более внимательный к деталям, чем его товарищи, обратил внимание не на то, что Вайден сказал, а на то, чего он не сказал.

— Ты ведь не сам разбил трокмуа, не так ли?

— Нет, лорд принц, — ответил Вайден. — Некоторые из них оказались в моих владениях, но в виде беженцев или бандитов, а никак не войск.

— И кто же тогда их победил? — спросил Дранго, сын Драго, в недоумении сдвинув кустистые брови. Он был храбр, силен и честен, но воображение отсутствовало у него начисто.

— Они сказали, что гради, — ответил Вайден. — Четыре полных судна пришли по притоку Ниффет, пристали к берегу, и оттуда высадилась куча воинов, таких свирепых, что даже Адиатанусу пришлось несладко.

— Не те ли это четыре корабля, что уплыли от нас? — проговорил Джерин и добавил задумчиво: — Даже не знаю, какой бы ответ я предпочел услышать. Наверное, все-таки положительный: если у них столько людей, что они могут одновременно напасть на Адиатануса и на нас, это означало бы, что в последние несколько лет они в изобилии обосновались на северных землях.

— Я все равно не знаю ответа, лорд принц, — сказал Вайден. — Судя по рассказам сбежавших от них трокмуа, они высадились, забрали все, что только не было привязано, убили всех мужчин, которых смогли, захватили нескольких женщин, чьи крики не смолкали даже на судах, и уплыли прочь. Люди Адиатануса, естественно, не смогли их преследовать.