– Виноват, товарищ майор… – отделался Скворцов покаянной фразой
Майор подозрительно потянул воздух…
– Свободны, лейтенант! – запах он, конечно же, уловил, но видимо решил ничего не предпринимать, потому что хватало дел и без этого
– Есть!
Только потом Скворцов сообразил, что это был спектакль. Какой к чертям, чужой кабинет если подполковник имел ключ от сейфа и знал что там хранится коньяк. И вряд ли майор, обнаруживший что какой-то лейтенант не только самовольно занял его кабинет но и подкрепился находящимся там НЗ с коньяком так просто бы это оставил. Нужно было время на то чтобы расставить декорации и вывести на сцену актеров. А когда все было готово – на сцену вывели, верней выпнули и его самого. Но все это он осознал потом…
Из посольства лейтенант решил двигать в «розовый дом». Оттуда постоянно ходили транспорты на аэродром и обратно, большим группам советских специалистов передвигаться по Кабулу без охраны было уже опасно. У моджахедов появлялось все больше современных снайперских винтовок и взрывных устройств, нанести удар и уничтожить десяток-другой шурави в неохраняемом транспорте – такой возможности не упустит ни один дух. А оттуда с аэродрома с попутным бортом можно было вылететь в Джелалабад, в бригаду. В Кабуле ему делать нечего…
– Колян! Колян, ты что ли…
Скворцов недоуменно обернулся, дело было уже на самом выезде из посольства. Чем-то неуловимо знакомый загорелый, наголо обритый молодой человек остановил свою Волгу прямо под шлагбаумом и смотрел прямо на него…
– Это вы мне? – уточнил он, человека из Волги он не узнал.
– Да тебе, Колян, ты что как неродной…
– Проезжаем, что встали! Проезжаем! – занервничал охранник на шлагбауме. Его можно было понять – совпосольство было приоритетным объектом для атаки духов и то что машина застряла под открытым шлагбаумом ему совсем не нравилось.
– Щас проедем, командир…
Человек газанул, ловко вывернул руль, припарковав Волгу рядом с воротами. Открылась дверь…
И тут Скворцов узнал водителя. Узнал и удивился, почему не узнал раньше. Хотя неудивительно – в школе он учился на класс младше и хипповал, носил длинные волосы как девчонка. Не раз волосы подвергались принудительному укорачиванию посредством физрука, завуча и ножниц – но Женька «Рука» продолжал хипповать и тратить все свои скудные пацанские средства на пластики с записями западных групп, какие можно было достать в Москве лишь по большому блату…
– Рука…
– Узнал… Узнал, сукин сын…
– Что с твоими волосами?
– Да ну их… Тут и так палит, а с волосами еще… Ты то где? Я и не знал что ты тут.
– Да так… В Джелалабаде…
– Если хочешь пулю в зад – поезжай в Джелалабад!
– Примерно так…
– У тебя время есть? – Рукохватов посмотрел на часы
Скворцов прикинул. День в самом разгаре, куда, собственно, торопиться…
– Да есть немного…
– Поехали, пообедаем…
– А шеф твой? – Скворцов издевательски кивнул на белую Волгу
– Да брось. Я тут так… подай-принеси… Разгонная это. А у меня сейчас обеденный перерыв и я, как любой советский человек, имею право нормально пообедать. Поехали!
* * *
На противоположной стороне улицы невысокий человек, неспешно шествовавший по тротуару и исполнявший роль выводного[75] поднес к губам портативную рацию.
– Машина пошла…
На следующем же повороте к белой Волге, записанной за аппаратом Главного военного советника в Афганистане, пристроилась желтая Волга такси, ее сменила старенькая но еще бодрая Тойота. Так, сменяясь, две эти машины повели машину с двумя шурави по городу…
* * *
Но произошло еще кое-что, о чем не знал никто – ни сотрудники совпосольства, ни следившие за Скворцовым сотрудники ХАД. Рядом с совпосольством, в одном из домов сидели трое, в их распоряжении был фотоаппарат с длиннофокусным объективом, подзорная труба, несколько блокнотов, карандаши и много, очень много времени. Квартира эта числилась за советническим аппаратом, но использовали ее далеко не советники. Использовали ее заговорщики. Кропотливо, день за днем, сменяя друг друга, они фиксировали все, что происходит у посольства и в самом посольстве, накапливали информацию. Стандартные контрразведывательные мероприятия против них не срабатывали – потому что среди них были и те, кто отвечал за контрразведывательный режим посольства и других режимных совобъектов на территории столицы ДРА Кабула. Они понимали, что вполне возможно, то что они делают, будет расценено как государственная измена при определенных обстоятельствах. Но они продолжали это делать…
ПОТОМУ ЧТО ПО-ДРУГОМУ СПАСТИ СТРАНУ БЫЛО НЕВОЗМОЖНО…
Владимирская область, Александровский район. Садово-огородное товарищество
Поздняя весна 1987 года
Увы, но нормальных электричек в Советском Союзе не осталось…
В Москву теперь ходили колбасные электрички, из Москвы – садово-огородные. Ехали с Московской, Владимирской, Калужской, других областей, ехали в Москву, чтобы накупить того, что до этого вывезли из их же областей. Колбасу, крупы, сыр. Увы, и сахар – сахара теперь вообще не было, с тех пор как наивный и глупый, откровенно глупый генсек начал антиалкогольную компанию. Как и все кампании в Советском Союзе антиалкогольная кампания попахивала откровенной дурью, перегибами, кампанейщиной и штурмовщиной. Вырубали виноградники, которые растить и растить десятки лет, запрещали пиво – и в то же время можно было достать дешевое крепленое вино и водку. Водка всегда была у таксистов, даже по ночам – за три цены. Возникло выражение «час волка» – согласно указу, продажа крепкого спиртного начиналась в двадцать три-нуль-нуль, когда стрелка на часах, украшающих Московский театр кукол, останавливалась как раз напротив фигурки этого зверя.
Но было кое-что еще. В отличие от прежних эта кампания дышала откровенным цинизмом она показала, насколько глубоко пустила корни криминальная экономика. Как и в Соединенных Штатах Америки, в Советском союзе сухой закон активно использовался для накопления первоначального капитала мафиозными объединениями.
Высокий, седовласый старик с орлиным профилем припарковал машину в одном из дворов, недалеко от Ярославского вокзала, закинул на плечо рюкзак, вышел на улицу. Машину он оставлял спокойно – вряд ли кто позарится на пожилой Москвич 2140. Оглядевшись по сторонам, старик влился в поток людей, неспешно текущий к площади трех вокзалов…
Во всем этом – если бы кто-то обратил на это внимание – было что-то ненормальное. Сам этот старик сильно контрастировал со всем – с непритязательной, в пятнах одежонкой, с замызганной кепкой, с притороченной к рюкзаку лопатой, с торчащими хлыстами саженцев. Ну не похож был это крепкий еще старик на обычного московского дачника, спешащего рано утром в субботу на свои шесть (а у кого и три) соток, дабы успеть вскопать гряды и посадить картошку пока светит солнышко, и на небе ни тучки. Скорее этому старику подходил строгий деловой костюм или военная форма, если посмотреть на его выправку. Но старик был одет именно так, он безропотно толкался в очереди пригородных касс, в привокзальном ларьке купил несколько истекающих жиром пирожков и бутылку виноградного сока, и даже выругался матом, очень уместно и сочно, когда кто-то, спеша к поезду, пихнул его в спину. И все-таки – что-то здесь было не так.
Старик ехал больше часа на электричке, идущей к Александрову, одному из небольших городов Владимирской области, конечной станции для московских электричек. Он сидел на грязной деревянной скамейке, пачкаясь жиром съел два пирожка запил их виноградным соком и бутылку запихнул под диван, как это все делали. Соседи задумали «забить козла» – но старик отказался, вытащи какую-то газету и погрузился в чтение…
Наверняка, те кто ехали в одном вагоне с этим стариком сильно удивились бы, что спроси сейчас старика, кто сидит ближе к окну слева на третьем ряду с конца вагона – и он ответит без запинки и не только ответит – но при необходимости нарисует портрет, который теперь под влиянием милицейского сленга стали называть «фоторобот». Старик помнил облик каждого из более чем ста человек ехавших с ним в одном вагоне он помнил кто уже вышел из вагона и кто на какой станции вошел
