Дальше Павел мало помнил, на его глаза, словно опустилась кровавая пелена ярости. Очнулся он от жалобной мольбы девушки, которая просила оставить мужика в покое. Тряхнув головой, он посмотрел в перепуганное мужское лицо с разбитым носом. Мало он ему врезал. Но отпустил.

- Паша, брось его… - Ульяна буквально оттаскивала его от этой твари. – Оставь его… пойдём, пойдём со мной.

В подъезде, поднявшись на площадку между первым и вторым этажом, он привлёк Ульяну к себе, развернул к окну, убрал волосы с лица. Губа рассечена. И взгляд такой… испуганный, влажный, потерянный. Кто этот мужик и почему он ударил её? По щеке девушки скатилась слезинка. Паша стёр её большим пальцем и обнял Ульяну. Крепко обнял. Она уткнулась носом в его шею. И он расслабился. Сейчас он не станет спрашивать её ни о чём. Позже.

- Сильно болит?

- Не очень.

- Нужно обработать. Неизвестно в чём побывали руки того мудака, и когда он мылся последний раз.

Они поднялись на третий этаж, руки Ульяны дрожали, она не могла попасть в замочную скважину. Паша забрал у неё ключи и открыл дверь квартиры, пропустил Ульяну и зашёл следом.

- Быстро ты! – услышал мужской голос откуда-то из комнаты.

В прихожей появился парень. Паша узнал его – Артём. Они живут вместе? Или как?

- Уля! – серые глаза парня сузились, увидев губу девушки. – Что это? Кто?

- Виктора встретила… - сказала она. – Катя где?

- С Жанной гуляет.

- Хорошо. Знакомьтесь, мальчики. – И скрылась в ванной.

Глава 8

Тогда:

Скрипнула калитка, и Ульяна прошмыгнула во двор. Остановилась. Прислушалась. Тишина. В доме было непривычно тихо, не было слышно ни пьяных криков, не орала музыка, телевизор тоже не работал. Родители не умели смотреть телевизор тихо, они ставили громкость на полную катушку, чтоб весь посёлок мог услышать, что они смотрят. Поначалу некоторые из соседей – нормальных, хороших, а порой внимательных к Ульяне соседей – жаловались, грозили милицией и коллективной жалобой на шумных соседей. Один раз даже социальные работники приходили, хотели забрать Ульяну и определить её в интернат, но бабушка не разрешила.

Бабушка… как она скучала по ней. Плакала по ночам, укутываясь в маленький плед, подаренный бабушкой на три года. Она давно выросла, и приходилось сворачиваться калачиком, чтобы полностью укрыться пледом. Бабушки не стало, едва Уле исполнилось четыре годика. Когда ей сказали, что бабушка умерла, она не плакала. Потому что не понимала значения этих слов. Смеялась в тот день, бегая с соседскими детишками по улице. Её не взяли на похороны, ничего не объяснили. И мама с папой не выглядели особо расстроенными, как всегда много пили, к ним пришли гости. Про Ульяну как повелось, не вспоминали. Уля хорошо запомнила тот день, когда она испытала стыд, вину перед бабушкой, когда её первый раз привели на могилку и объяснили, что бабушки больше нет, она не вернётся, но она наблюдает за Ульяной с белых пушистых облачков, где живут ангелы. Кладбище находилось далеко от дома, но Ульяна часто убегала туда со школы, они с Артёмом убирали мусор на могилке, рвали сорняк, приносили цветы, убирали опавшие листья, чистили от снега. Иногда Ульяна приносила свои рисунки и поделки из бисера, оставляла там. Тёмка достал откуда-то доски и смастерил скамеечку. Друг не упрекал её за слёзы. Наверно потому, что однажды Уля мельком увидела подозрительно влажный блеск в его глазах. Лишь однажды.

Неудобные туфли натёрли ноги, на мизинчиках образовались мозоли, а задники разодрали кожу до крови. Ульяна старалась не плакать, время от времени всхлипывая и постанывая. То, что на дворе глубокая ночь, двенадцатилетняя девочка понимала прекрасно и знала, что её может ждать. Наказание. И она просила ангелов, чтобы родители спали и не заметили её возвращения.

Она зашла в дом. Темно. Слышен храп матери. Стойкий запах перегара и дыма затопили дом. Окна, как всегда, плотно закрыты, дышать нечем. Противно и тошно. Ей в школе говорили, что родителей не выбирают. Что надо любить маму и папу за то, что они подарили тебе жизнь, а не за деньги и подарки. Надо уважать родителей и не огорчать. Надо… надо… надо… Никто её не спрашивал, хотела она появляться на свет или нет. Она не хотела, не просила. Иногда Улю посещали страшные мысли – уж лучше бы мама сделала аборт. Но потом приходил Артём, щелкал пальцами по носу, вручал конфету, и жизнь как-то разом становилась… красочней. Она никогда не говорила Тёмке, что без него давно бы… сократила продолжительность жизни.

С трудом разувшись, Ульяна на цыпочках прошла в свою комнату. Включился свет, резанув по глазам, девочка зажмурилась.

- Ну, и где мы были? – спросил отец. По голосу слышно – пьяный.

Ульяна молчала. Отец ненавидел, когда она оправдывалась, ему больше нравилось, когда она, плача, просила прощение.

- Опять шлялась с этим своим дружком-уголовником?!

- Артём не уголовник! – выпалила она, защищая друга.

- Что ты сказала? Повтори!

- Артём не уголовник, - уже тише повторила она, опустив голову. Ей стало страшно. Очень страшно. Кожу покалывало от предчувствия чего-то нехорошего.

- Штаны снимай! – приказал отец. Она услышала щелчок расстегиваемого пояса – он снимал ремень. Кожаный. С металлической пряжкой. – Снимай штаны, сказал!

Ульяна вздрогнула. Послушно повернулась спиной к отцу, спуская поношенные штаны. Опустилась на колени, сложив руки на стул. Её трясло от осознания того, что сейчас должно произойти. В горле застрял ком, дышать становилось труднее, наружу рвались рыдания.

- Будешь знать, как шататься по подворотням, дрянь!

Первый удар пришелся по ногам. Уля вскрикнула и дёрнулась. Больно!!! Пряжка отцовского ремня нередко оставляла раны, что уж говорить о синяках. Второй удар попал на ягодицы. По спине. Снова по ногам и попе. По бокам. Отец бил безжалостно, словно какую-то скотину, бил и говорил ужасные вещи, обещая, что она станет шлюхой, когда вырастет, что сдохнет в помойной яме от какой-нибудь мерзкой болячки. Говорил, как её ненавидит, как она его бесит, как она его достала одним только своим видом! Повторял, как псих, лучше бы она сдохла при рождении – сразу, чтоб никого не мучить, не быть обузой. Паршивка и сучка! Никому не нужна! Никто её не любит! И не полюбит никогда! Мелкая тварь!

И бил, пока она не теряла сознание от боли…

* * *

Сейчас:

Шипя и поскуливая, Ульяна промокнула рану на губе кончиком влажного полотенца, смыла подсохшую кровь. Выглядела она что надо. Вся такая слабая и беззащитная, она словно говорила: “Пожалей меня, обними, приласкай”. И Катя с Жанной скоро придут. Господи, нельзя, чтобы дочь увидела её заплаканное лицо! Разбитая губа – полбеды. Она выкрутится, придумает, как объяснить Кате, откуда появилась рана. И, возможно, дочурка поверит ей. Ульяна приблизила лицо к зеркалу, нажимая пальцем вокруг ранки и кривясь от неприятных ощущений. Сука! Как же она его ненавидела!