Нельзя сказать, что у наших путешественников был очень утомленный вид. Напротив, они загорели, выглядели бодрыми. Правда, загар очень скоро смылся, а бодрый вид объяснялся радостью встречи.

– А где же, все-таки, Арктика?-задал кто-то Спирину коварный вопрос.

Тот только рукой махнул.

– Арктика? Теперь-то я знаю, где она!

Ночью погода стала проясняться. Вот бы Первое мая встретить на полюсе! Но Борис Львович разочаровал нас: даже если на Рудольфе и будет ясно, все равно по трассе погода плохая.

Пришлось примириться и отпраздновать Первое мая на Рудольфе.

День выдался прекрасный. Утопая в снегу, мы прошли строем, со знаменами, на старую зимовку. А в Москве-то сейчас тепло, цветы, светлые костюмы!

В десять часов утра открылся митинг. Выступил Отто Юльевич. По команде Спирина дали три залпа в воздух. Наш маленький коллектив вместе со всей страной торжественно запел «Интернационал».

Вернулись мы на зимовку в веселом настроении. Еще вчера мы не находили себе места, ничего не зная о судьбе товарищей. Как хорошо, что сегодня они вместе с нами за праздничным столом!

Иван Тимофеевич, Евгений и Сима успели уже забыть о голодной, холодной жизни на льдине, затерянной в безбрежном океане.

Праздник прошел очень весело. Мы слушали трансляцию из Москвы, Киева и Ленинграда.

Через три дня на самолете «П-5» прилетел Крузе. Он видел Сторожко и Латыгина, посланных на поиски Спирина, и сбросил им вымпел с сообщением, что товарищи благополучно вернулись на остров Рудольфа.

Дни тянулись однообразно и скучно. Ежедневно просматривали мы синоптическую карту. Через Землю Франца-Иосифа проходили циклоны, и казалось, что им не будет конца.

К вечеру четвертого мая начало проясняться. Появились надежды на улучшение погоды. Дзердзеевский предупредил, что завтра, возможно, состоится разведывательный полет, и если Головин сообщит, что погода по маршруту хорошая, мы немедленно вылетим на четырех больших самолетах.

Условились так: первым садится флагман. Если он сядет неудачно и остальные машины не смогут сделать посадку без тщательной подготовки аэродрома, люди спустят на грузовых парашютах продовольствие, вернутся на базу и там будут ждать, пока для них подготовят площадку.

…В эту ночь никто не сомкнул глаз. Снова и снова мы обсуждали план полета и посадки на льдину.

Пятого, как и предсказал Дзердзеевский, погода была ясная – ни одного облачка. Мы буквально рвались в полет. Видя общее возбуждение, Отто Юльевич разрешил высотный полет на «У-2» с тем, чтобы получить вертикальный разрез атмосферы.

Головин начал готовиться к вылету. Одновременно готовили и большие корабли. Механики осматривали моторы, зимовщики помогали счищать снег с крыльев.

Перед полетом подходит ко мне Головин и спрашивает:

– Если я достигну восемьдесят восьмого градуса и выяснится, что у меня хватит горючего до полюса и обратно, что мне тогда делать?

Я немного подумал и сказал:

– Если бензина хватит и начальник экспедиции не вернет тебя, дуй прямо на полюс.

– А если я там сяду?

– Дело твое. Решай сам.

– А как бы ты поступил?-не отставал Головин.

– Откровенно говоря, - ответил я, - если на полюсе хорошие льдины, я бы, не задумываясь, сел.

– И сообщал бы погоду, - добавил он.

– Да, и сообщал бы погоду… Только смотри, я об этом ничего не знаю.

Головин крепко пожал мне руку и весело направился к самолету.

Солнце светило. Головин тщательно проверил груз на своем корабле. Он брал с собой продовольствие на два месяца, оружие, лыжи, спальные мешки, клипербот, две трехместные палатки, легкие нарты, аварийную радиостанцию и на всякий случай несколько бидонов бензина. Таким образом, на его машине оказался запас горючего на тринадцать часов.

Летчик, штурман, два механика и радист заняли свои места. Головин поднял руку – это значит: корабль может стартовать.

Получив разрешение на вылет, летчик дал полный газ. «Н-166» пошел в воздух.

Немедленно после вылета разведчика я отдал распоряжение греть моторы на больших кораблях.

Каждые тридцать минут Головин сообщал о состоянии погоды и свои координаты.

Прямо из-под карандаша радиста мы читали:

«83°. Погода ясная. Видимость хорошая. Иду вперед».

«…Приближаюсь к 84°».

– Товарищ Богданов, - обратился я к радисту, - спроси его, какой там лед, можно ли сесть.

Через несколько минут получили ответ:

«Пересекаю 85°. Погода ясная. Видимость хорошая. Курс держу по солнечному компасу и радиомаяку. Лед торосистый, но для посадки есть хорошие ровные поля. Иду дальше».

Я тут же пошел звонить на аэродром. Механики ответили, что у них все готово, могут хоть сейчас запускать моторы.

Не успел я вернуться в радиорубку, как Шевелев показал мне только что полученную радиограмму:

«Подхожу к 86°. Слева показалась пористая высокая облачность. Моторы работают отлично. Спокоен. Настроение у всех хорошее».

Следующая радиограмма сообщала:

«88°. Перед нами стена облаков. Решили итти выше облаков, узнать, далеко ли они тянутся, а также каков их характер».

Через двадцать минут новое сообщение:

«Идем над сплошной облачностью высотой 2000 метров. До полюса осталось 100-110 километров. Иду дальше».

– Как дальше?-удивился Спирин.-У него же нехватит горючего. Не лучше ли вернуть его?

– Горючего у него хватит, - возразил я.-Головин не без головы. А вернуть его, конечно, уже поздно. Попробуй верни, когда осталось всего сто километров до полюса. Я бы, например, на его месте не вернулся.

– Михаил Васильевич прав, - сказал Отто Юльевич, – вернуть его очень трудно, почти невозможно.

И, улыбаясь, добавил:

– Я бы тоже не вернулся. Не люблю я стучаться в дверь и не войти.

Мы разговорились. А мысли наши там – близко-близко к полюсу, где отважная пятерка смело идет вперед. Невольно просыпается тревога: точно ли рассчитал Головин? Хватит ли у него горючего на весь обратный путь?..

В радиорубку вошел Дзердзеевский. В ответ на вопрос, не изменится ли погода до прилета Головина, он пожал плечами:

– Погода портится, но закроет ли купол – трудно сказать. Сейчас с запада идет высокая облачность. Она не страшна. Но вслед за ней могут надвинуться низкие облака. А на севере ясно, облачность тянется к северу всего километров на двадцать.

Сообщение синоптика было немедленно передано на борт самолета. И тут же мы получили ответ:

«Летим над Северным полюсом. Горды тем, что на своей оранжевой птице достигли крыши мира. Но, к великому разочарованию, полюс закрыт. Пробиться вниз не удастся. Возвращаюсь обратно. Погода на Рудольфе не беспокоит. Горючего вполне хватит».

Итак, пятого мая тысяча девятьсот тридцать седьмого года в шестнадцать часов двадцать три минуты советские летчики на советском самолете впервые достигли Северного полюса.

Мы все зааплодировали. Отто Юльевич послал отважному экипажу приветственную радиограмму.

На аэродром было сообщено, что полет отложен. Механики ворчали:

– Головин достиг полюса, а мы что, не долетим?

– Головин на двухмоторном самолете и то не решился пробиваться вниз, боясь обледенения. Почему же вы хотите на больших кораблях рисковать?-пытался я их успокоить.

– Ну вот, опять сиди и жди. Надоело! Мы уже две недели торчим здесь без толку…

Нехотя пошли они накрывать машины, подготовленные к вылету.

Над Рудольфом появилась низкая облачность, почти закрывшая купол. Для приема Головина приготовили два аэродрома, по углам разложили костры. Если ему не удастся сесть на главный аэродром, то мы, хотя и с большим риском, примем самолет на маленьком.

Четыре часа прошло с тех пор, как Головин повернул свой корабль с Северного полюса. Главный аэродром совсем затянуло туманом. О посадке на нем не могло быть и речи.

На севере виднелся просвет. Я вылетел на «У-2» посмотреть, далеко ли от Рудольфа находится кромка облаков. Она оказалась километрах в десяти, дальше – ясно; значит, Головин легко найдет базу.