Одни считали, что найти на полюсе льдину, удобную для посадки самолета, невозможно, и предлагали сначала высадить парашютный десант. По их мнению, необходимо было подготовить аэродром для посадки тяжелого самолета.

Я же находил, что единственный способ, благодаря которому можно с наименьшим риском и с наибольшей пользой для дела осуществить первую зимовку на полюсе, – это посадка самолета на выбранную с воздуха льдину. Меня поддерживали Молоков и мастер посадок на лед Бабушкин.

Бесспорно, только полет на полюс мог окончательно доказать, кто из нас прав. Все же дискуссия принесла пользу. Я еще и еще раз тщательно продумал детали своего проекта, стараясь учесть каждую возможную неожиданность. Долго и томительно думая о том, как лучше посадить самолет на маленькую площадку, я пришел к мысли, что здесь должен помочь парашют. Конструктор – специалист по парашютному делу предложил приспособить тормоз в хвосте самолета.

– Во время посадки, - сказал конструктор, - когда скорость значительно уменьшится, вы дернете за шнур, и парашют откроется.

– А вдруг он откроется в воздухе?-спросил я.

– При рейсовой скорости парашют мгновенно оторвется; ведь он рассчитан на скорость около восьмидесяти километров в час, а в воздухе она вдвое больше.

Я просил сделать тормоз как можно скорее.

На Московском центральном аэродроме нам отведены две комнаты. В одной из них в хаотическом беспорядке навалены ящики, свертки, резиновые матрацы, бесчисленные пакеты. Каждый день склад пополняется новыми вещами для самолетов и зимовки. В маленькой комнате уже негде повернуться.

Грустным взглядом окидываю драгоценное имущество, лежащее без движения. Сегодня уже семнадцатое марта, а по первоначальному плану старт назначен на пятнадцатое. Из-за плохой погоды, туманов и облачности до сих пор не удается испытать самолеты в воздухе и проверить, как работает рация. В заводских лабораториях испытания прошли удачно.

Мы рассчитывали полететь на четырех тяжелых кораблях в сторону Архангельска, выбрать на расстоянии шестисот-семисот километров от Москвы озеро, сесть на этот естественный аэродром и пожить там недельку. Важно было проверить, сможем ли мы своими силами запустить моторы и вернуться обратно. Но сейчас уже ясно – на генеральную репетицию времени ниехватит.

Весна подкралась неожиданно. Зимний аэродром доживал последние дни.

… Восемнадцатое марта. Подморозило. Я приехал на аэродром очень рано, но мои товарищи были уже на местах. Механики возились около машин, подготовляя их к испытательным полетам.

Флаг-штурман Иван Тимофеевич Спирин, коренастый, по-военному подтянутый, сухо покашливая, разглядывал какой-то чертеж..

Спирин пришел к нам из Красной Армии со специальным заданием провести отряд тяжелых кораблей к полюсу. Это не только талантливый штурман, но и прекрасный, опытный летчик. Очень сдержанный, немного суховатый, он вложил в предстоящую экспедицию всю свою душу.

– Сегодня погода не подведет, - говорю я, крепко пожимая ему руку, сам же думаю: «А что, если опять испортится?..»

– Обязательно закончим испытания, - отвечает Спирин и ободряюще улыбается, словно прочитав мои затаенные мысли.

Подходят штурманы Ритслянд, Жуков и Аккуратов. Они внимательно выслушивают последние инструкции Спирина:

– Сегодня мы самостоятельно, без инженеров, еще раз проверим в воздухе радиопередатчики и приемники. Не забывайте, что радист будет только на флагманском корабле. Вы штурманы, вы и радисты. Надо также посмотреть, как работают радиопеленгаторы и радиокомпасы.

Когда все было готово к полету, к нам подошел Шевелев.

– Что, Марк Иванович, летите с нами?-спросил я.

– Для того я сюда и приехал.

К концу дня успешно закончились испытания. Меня особенно радовали результаты испытания воздушного тормоза: весит он очень мало, а работает прекрасно.

Летчики достаточно натренировались во время полетов на тяжелых машинах. На тех же машинах хорошо прошли тренировку и штурманы. А наши старые, опытные механики еще раз показали, что они отлично знают моторы «АМ-34».

Самолеты стояли на лыжах в ожидании старта. Но вылететь все еще не удавалось из-за плохой погоды по маршруту.

Вечером двадцатого марта в кабинете Шмидта собрались Шевелев и командиры кораблей. Совещание открылось докладом о погоде. Наш замечательный синоптик Вера Александровна Самойлова уже давно забыла, что такое нормальный сон. День и ночь собирала она сведения о погоде, вместе со своими помощниками наносила их на специальную синоптическую карту и каждый вечер делала нам коротенькие сообщения.

Сейчас Вера Александровна вошла со смущенной улыбкой. Я сразу понял, что вести плохие.

– Завтра погода на участке Москва – Архангельск ухудшится. Видимость от двухсот метров до одного километра; грозит обледенение, - сказала она, не поднимая глаз.

Как я ни беспокоился за старт, все же не удержался от улыбки. У Самойловой был такой вид, будто от нее зависела погода и она провинилась перед нами.

Отто Юльевич взял карту, внимательно просмотрел ее и обратился к нам:

– Товарищи командиры, завтра опять нельзя лететь. С юго-запада идет мощный циклон.

– Разрешите слово, - попросил я.-Раз нам не удастся вылететь завтра, а, судя по всему, ожидается потепление, надо немедленно менять лыжи на колеса, иначе мы не оторвемся от аэродрома.

И тут же предложил отправить лыжи поездом в Архангельск, а оттуда на аэродром в Холмогоры.

– А я советую, - сказал Шевелев, - подождать еще денек. Быть может, удастся улететь и на лыжах. Тогда мы избежим лишних хлопот.

Решили подождать еще день.

В конце совещания Отто Юльевич предупредил, что завтра в шесть часов вечера мы снова соберемся у него.

Сумрачное серое утро заглянуло в окно. Снег таял, и по стеклам сбегали капли воды. На аэродром я отправился в самом скверном настроении.

Разыскивая с комендантом аэродрома место для взлета на лыжах, мы долго ездили на аэросанях. Кругом чернели проталины. Конечно, их нетрудно забросать снегом, но это рискованно: выруливая на старт, можно так ободрать лыжи, что они потом никуда не будут годиться.

После осмотра аэродрома я направился к самолетам. Там работали механики. Беспокойный народ: машины давно стоят в полной готовности, а им все кажется, что какой-то винтик не в порядке.

Меня забросали вопросами: всех интересовало, скоро ли мы тронемся в путь.

– Когда наступит хорошая погода, - коротко и сердито ответил я, хотя прекрасно понимал, что для механиков ожидание так же мучительно, как и для меня.

«Скорее бы туда!»-эти слова читал я в глазах каждого участника экспедиции.

– Товарищ командир, разрешите доложить, - обратился ко мне Илья Мазурук.-При рулежке что-то попало под левую лыжу нашего самолета. Лыжа продавлена и сильно поцарапана. Позвольте заменить ее.

– Подождите немного. Я зайду на метеостанцию, потолкую с синоптиками, а там мы окончательно решим, что делать.

На метеорологической станции мне сказали, что ожидается улучшение погоды. Значит, завтра можно лететь.

– Меняйте, - сказал я, - лыжи на колеса.

То же распоряжение было отдано командирам всех тяжелых самолетов.

Поручив инженерам полярной авиации лично руководить этой работой, я поспешил в Главсевморпути.

Ровно в шесть в кабинете Шмидта Вера Александровна докладывала, разложив синоптические карты:

– Циклон, как я и предполагала, прошел между Вологдой и Архангельском. Если бы вы стартовали сегодня, вам пришлось бы пересечь главный фронт циклона.

Отто Юльевич одобрительно кивнул головой.

– Умница вы. А что завтра?

– Завтра тоже пройдет циклон, но более слабый; к тому же он движется очень медленно и пересечет ваш маршрут не раньше чем в полдень. Чтобы избежать встречи с циклоном, я советую вылететь как можно раньше. Облачность по всей трассе полная, с редкими разрывами. Видимость предполагается от четырех до десяти километров. Вот и все, что я могу сказать.