Они остановились у Павильона смеха. Им было предписано не входить, ждать Грюненталя на набережной. Рядом покачивалась гондола, периодически постукивая о стенку. На носу там лежал смятый кусок брезента.

Они пришли одни, как предписывалось. Без оружия.

Над ними нависало огромное колесо обозрения, построенное к золотому юбилею Франца Иосифа. Вертен знал, что его открытие ознаменовалось весьма неприятным событием. Накануне на одной из тридцати кабинок повесилась некая Мария Киндль, якобы в знак протеста против тяжелого положения рабочих в Австрии. Сейчас там было тихо, как и на остальных аттракционах. В небе висела огромная луна. Дул изрядный ветерок, поэтому луну то и дело загораживали проносящиеся облака.

В кустах что-то зашуршало. Вертен резко развернулся и увидел кота, крадущегося вдоль дорожки. Порыв ветра заставил адвоката поежиться. Он чувствовал себя одиноким и беззащитным на этом открытом пространстве безлюдного Пратера. Но Гросс, кажется, присутствия духа не утратил. Выпятив грудь, он спокойно прохаживался вдоль канала туда-сюда.

Спустя час Вертен начал подозревать неладное.

— Они не придут.

— Чепуха, — прошептал Гросс. — Нас просто проверяют. Наблюдают из укрытия, не появится ли кто еще тут.

— Но наши уже здесь, Гросс.

— Да, Вертен, но они об этом не знают.

Прошло еще полчаса. Назначенное время давно миновало.

— Ну что, Гросс? — спросил Вертен.

Криминалист помолчал, затем кивнул:

— Да, пора.

Они быстро приблизились ко входу в Павильон смеха.

— Выходите, — крикнул Гросс.

Изнутри никто не отозвался.

Уже осознавая, что это провал, Вертен потянул дверь. Разумеется, она была заперта. Позади постукивания гондолы о стенку набережной стали более настойчивыми, как будто там что-то происходило.

Он обернулся.

— К лодке, Гросс.

Вертен перепрыгнул через парапет в гондолу и откинул брезент. Под ним лежал связанный Климт с кляпом во рту.

Согласно плану, Климт и Майснер должны были их подстраховать на случай, если маневр с сержантом Тодом не удастся и он не восстанет против Грюненталя. Для этого им предстояло днем незаметно спрятаться в Павильоне смеха. Они были вооружены охотничьими ружьями, оставшимися у Вертена с тех времен, когда он по настоянию отца ездил на охоту.

— Похоже, он нас там ждал, — сказал Климт, когда его развязали. — Появился почти сразу.

— Кто он? — спросил Гросс.

— Высокий такой, с лицом как ходячая смерть. И со шрамом.

Вертен похолодел. Это означало, что Берта мертва. И все из-за него и этого умника Гросса. Впрочем, винить криминалиста он не имел права. План одобрили они все. Но что теперь? Как он сможет жить без Берты? Как сможет жить с таким грузом на совести?

— И что было дальше? — спросил Гросс.

— Он все очень хитро подстроил. Только мы влезли в павильон, как там начался пожар. Все вокруг было охвачено огнем. Мы полезли в открытое окно, прямо ему в руки. А это был трюк. Небольшой огонек много раз отражался во всех зеркалах. Мы-то этого не знали. Тод заставил Майснера связать меня и увел его с собой.

— Тогда есть надежда, Вертен, — взволнованно проговорил Гросс. — Раз он не убил их тут же на месте, значит, она еще жива.

— Не нужно меня успокаивать.

— Тод передал мне слова князя Грюненталя, — сказал Климт. — Возможно, он был где-то поблизости тоже.

— И что? — поторопил его Гросс.

— Князь велел передать вам, что он разгневан вашим вероломством. Что вы нарушили соглашение. Сказал, что вы знаете, какая кара полагается за такой проступок. Мне он милостиво дарует жизнь, поскольку я, как художник, представляю для империи ценность.

— О Боже! — простонал Вертен. — Они ее убили.

— Погодите паниковать, — одернул его криминалист. — Пока еще ничего не известно.

Сильный порыв ветра поднял опавшую листву.

— Что мы стоим? — крикнул Вертен. — Пойдемте. Здесь нам больше нечего делать.

— Не торопитесь, адвокат — произнес голос из аллеи.

Они развернулись. Из темноты вышли трое. У Вертена бешено заколотилось сердце. Это не могло быть правдой. Но это было.

— Вопреки вашим представлениям обо мне я милосерден, — продолжил тот же голос.

Вертен не отрывал глаз от стоящих впереди людей. Это были Берта с отцом и сержант Тод, приставивший к ее голове пистолет.

— Но я желаю, чтобы вы теперь повторили свои обещания, — произнес князь Грюненталь, оставаясь невидимым. — Надеюсь, на этот раз вы подумаете, прежде чем их нарушить. Не надейтесь меня перехитрить, это не получится. Наблюдая за вашей глупой, бессмысленной суетой, я решил подарить вам вторую возможность. И прошу учесть, последнюю. Нам удалось найти подход к герру Майснеру, и он посвятил нас в ваши планы, профессор Гросс. Было неразумно с вашей стороны предполагать, что сержант Тод поднимется против меня. Этого не случится никогда, ни при каких обстоятельствах.

— Теперь я это понимаю, — подал голос Гросс.

— Ну и прекрасно. Итак, я вас слушаю, господа. Давайте по порядку. Вначале герр Вертен.

— Я обязуюсь хранить тайну, как это было у нас договорено.

— Я тоже, — сказал Климт.

— Профессор?

— Даю слово хранить тайну, — отозвался Гросс.

— О чем вы говорите? — неожиданно вырвалось у Берты.

— О том, чтобы все это осталось между нами, милая барышня, — спокойно проговорил князь Грюненталь. — Кстати, вы тоже должны со своим папашей пообещать мне это.

— Карл?

— Берта, — воскликнул Вертен, — прошу тебя, сделай то, что требует князь, иначе нас отсюда не выпустят!

— Я обещаю хранить тайну, — произнес стоящий рядом с ней герр Майснер, — и тебя, дочка, прошу сделать то же самое.

— Мы держали фрейлейн Майснер в неведении относительно нашего расследования, — вмешался Гросс. — Думали, что так безопаснее. Поэтому она ничего не знает.

— Все равно, пусть даст слово, — настаивал Грюненталь.

— Хорошо. — Берта откашлялась. — Я обещаю никому не рассказывать, что видела и слышала в последние несколько дней.

Грюненталь кивнул Тоду, разрешая отпустить Берту и ее отца. Она подбежала к Вертену, и они застыли в долгом объятии.

— Все, господа, — произнес Грюненталь со значением. — Можете идти.

Они побрели к выходу из парка. Вертен и Гросс знали, что это еще не конец истории. Пока князь Грюненталь жив, покоя им не будет.

Вена

Суббота — воскресенье, 22–23 октября 1898 года

Минуло несколько недель. Их хватило, чтобы все как следует обдумать. Теперь пришла пора действовать.

Вертен вышел из фиакра у Дворца Кински.[56] Бросил взгляд на ярко освещенные окна. Сегодня сюда на ежемесячный званый вечер съехались сливки общества. Лакей у входа, наряженный по моде восемнадцатого века, — припудренный завитой парик, панталоны до колен, чулки, — почтительно глянул на карточку с рельефной монограммой эрцгерцога Франца Фердинанда и с поклоном открыл Вертену доступ к собравшемуся наверху избранному обществу. Он поспешно поднялся по мраморной лестнице, опасаясь, как бы чей-то зоркий глаз не приметил в нем чужака. Тут ведь с такими не церемонятся, мигом выпроводят. Бальный зал блистал великолепием и роскошью. Изысканные хрустальные люстры под потолком, драгоценный паркет из мореного дуба. Сегодня здесь давал сольный концерт знаменитый пианист Падеревский.[57] Вертен с облегчением увидел, что концерт еще не начался. Гости продолжали двигаться по кругу, обмениваясь фальшиво-приветливыми восклицаниями.

Как и полагал эрцгерцог, князь Грюненталь там присутствовал. Он стоял в центре группы знатных дам с бриллиантовыми диадемами в волосах и рассказывал что-то забавное. Дамы хихикали и обмахивались веерами.

Вертен приблизился к нему твердым шагом и громко объявил: