В крыле, перпендикулярном Швейцарскому дворику, находилась Императорская канцелярия, где работал Франц Иосиф. Габсбурги были суеверны. Новый правитель не желал жить в той части Гофбурга, где обитал его предшественник. Поэтому при смене власти неизменно следовали переезды. Императрица Мария Терезия располагалась в апартаментах, выходящих на внутренний дворик крыла Леопольда. Ее сын, Иосиф II, поселился на противоположной стороне того же крыла. Франц II выбрал самый старый участок, Швейцарский дворик, а его сын Фердинанд, страдавший эпилепсией и слывший у венцев простаком, переехал обратно в крыло Леопольда. Теперь его Племянник Франц Иосиф выбрал себе резиденцию в здании Государственной канцелярии, чего до него не делал ни один император.
Изучение прошлого Вены было для Вертена любимым занятием. Оно ему никогда не наскучивало. Но сейчас эти возвышающиеся над ним величественные старинные здания как будто шептали сверху, предупреждая ничего не тревожить и не залезать в их тайны.
Они поднялись по ступеням к главному входу.
— Что вы намерены ему сказать? — спросил Вертен.
— Пока не решил, — ответил криминалист. — Полагаю, у нас будет время это обсудить после регистрации.
Гросс оказался прав. Они были последними в очереди на разговор с императором на этот день, поэтому ожидание предстояло долгое. Молодой адъютант записал их фамилии, бросив на Гросса скептический взгляд, когда тот в качестве причины аудиенции назвал желание поблагодарить императора за назначение на должность заведующего кафедрой в университете Буковины.
Они сели на неудобную мраморную скамью у дальней стены большой, изысканно обставленной гостиной. Своей очереди к императору ожидали шестьдесят человек, среди которых были представители почти всех слоев венского общества, разумеется, за исключением женщин, — от молодого щеголя в бледно-голубом сюртуке и желтом жилете до грузного бюргера с бакенбардами, в потрепанном коричневом шерстяном костюме, явного пьяницы.
Вертен, как все венцы, знал историю о Франце Иосифе, когда он, будучи еще почти мальчиком, сел на трон в трудном 1848 году. Тогда толпы демонстрантов требовали демократических реформ, но он их отверг, пошел на кое-какие уступки и те позднее взял обратно. Франц Иосиф был настоящим Габсбургом, свято верящим в монархию и презирающим глас народа. В конце концов ему все же пришлось даровать этому народу конституцию и учредить парламент, но все это носило декоративный характер. Даже Венгрии после Австро-Венгерского соглашения 1867 года[53] было дозволено больше демократии.
Вертен, как и каждый гражданин империи, знал, что реальная власть по-прежнему находится в руках Франца Иосифа и его ближнего окружения. Император при любой возможности стремился ограничить власть парламента, тем более что параграф 14 конституции позволял в случае чрезвычайных ситуаций переходить к прямому правлению. Закон о всеобщем избирательном праве для мужчин — не говоря уже о женщинах — постоянно откладывался в долгий ящик. Но вот этими аудиенциями с народом, устраиваемыми два раза в неделю, престарелый император очень гордился, выдавая их за образец демократии. Эти беседы «с глазу на глаз» (по-немецки Angesicht zu Angesicht sehen) длились не больше нескольких минут, однако служили клапаном для выпускания пара. В конце концов, зачем вообще людям парламент, если каждый может поговорить с императором лично, когда захочет?
Франц Иосиф, слывший в Европе самым знаменитым бюрократом, управлял своей империей лично. Вставал в пять утра и работал до восьми, встречаясь с министрами. В полдень обедал и продолжал работать дальше, часто засиживаясь глубоко за полночь. Из развлечений у него был лишь летний отдых на горном курорте да периодические встречи со своей пассией, актрисой Бургтеатра, которую венцы называли «та самая Шратт».[54]
Но как бы там ни было, дважды в неделю в десять утра император Франц Иосиф откладывал все дела и направлялся беседовать с подданными. Выслушивал жалобы, принимал подарки, иногда целовал ребенка. Затем возвращался к чтению бумаг и подписанию документов. Такой распорядок сохранился и после недавней трагедии с его супругой. Это импонировало Вертену. Ему почти нравился этот человек, несмотря на диктаторские наклонности.
— Так что вы собираетесь ему сказать? — спросил он, повернувшись к Гроссу.
Криминалист ответил не сразу. Сначала повертел большими пальцами в одном направлении, затем в обратном.
— Я все думаю, думаю, Вертен. Франц Фердинанд посоветовал нам ударить быстро. А как это сделать? Если он сам отпадает, то кто же еще обладает такой властью, чтобы покуситься на жизнь жены и сына императора? — Гросс на несколько секунд замолк. — Тогда на перроне в Цюрихе мы, несомненно, видели Дункана. А потом привратник отеля, этот австриец…
— Планнер, — напомнил Вертен.
— Да. Он сказал, что у человека, бросившегося на помощь императрице, возможно, был шрам. Самое важное для нас — где именно находится этот шрам. Если на лице, то это был Дункан, а если на шее, то сержант Тод. Вы меня поняли?
— Да. — Вертен оживился. — Нужно уточнить у Планнера.
— Международный звонок не годится, — сказал криминалист. — Придется дать телеграмму.
Вертен кивнул:
— Согласен. Соединения нужно будет ждать несколько часов. Лучше по пути отсюда зайдем на почту. Ответ может прийти к вечеру.
Внезапно взгляд Гросса метнулся к дверям, где сидел молодой адъютант. Сейчас с ним разговаривал высокий, статный, совершенно седой мужчина в синем воинском мундире. Властные манеры выдавали сановника высшего ранга. Вертен узнал его сразу. Это был князь Грюненталь, правая рука императора, его главный советник уже много лет. Во время разговора с адъютантом князь время от времени поднимал глаза, оглядывая людей, ожидающих аудиенции. Его взгляд на несколько секунд задержался на Гроссе и Вертене и двинулся дальше. Затем он ушел.
Следом поднялся Гросс.
— Пойдемте, Вертен. Думаю, мы с этим поторопились.
Он зашагал прочь из гостиной, не удосужившись ничего объяснить адъютанту. Это пришлось сделать Вертену. Адвокат сказал, что у них возникло срочное дело и они просят извинения за беспокойство. Он догнал криминалиста, когда тот уже вышел из дверей Государственной канцелярии.
— В чем дело, Гросс?
— А в том, дорогой Вертен, — криминалист повернулся и посмотрел ему в лицо, — что я кое-что вспомнил. Поэтому встречу с императором придется отложить.
— Это из-за князя Грюненталя, да? Мне показалось, что он нас узнал.
Но Гросс, не слушая его, уже шагал под арку Швейцарского дворика. Лишь на подходе к стоянке фиакров он вновь обратил внимание на Вертена.
— Боже, друг мой, как я был глуп. Настолько увлекся высшими сферами, что совсем позабыл о несчастном герре Биндере. Его кто-то выбрал жертвенной овцой. Нам нужно узнать кто. Только после этого можно будет двигаться дальше.
В фиакре криминалист вновь погрузился в свои мысли и заговорил, только когда они сошли у здания торгового дома хирургического оборудования «Брайтштайн и сыновья».
— Давайте для начала посетим доктора, который лечил герра Биндера, — предложил он. — Это вон там.
По пути они зашли в почтовое отделение и отправили телеграмму в Женеву, Планнеру, в которой спрашивалось, где именно был шрам у того кучера. Ответить попросили как можно скорее.
Доктор Герхардт Тонау жил на верхнем этаже дома 14 на этой же улице. Пришлось позвонить трижды, прежде чем дверь открыла неприветливая женщина в синем платье с накрахмаленным белым передником. Узнав Гросса, она насупилась еще сильнее.
— Надеюсь, на этот раз вам нужна медицинская помощь, — пробурчала женщина, впуская их. — В конце концов, это приемная доктора, а не справочное бюро.
— Рад вас видеть снова, фрау Тонау. И не тревожьтесь, мы обязательно заплатим вашему супругу обычный гонорар, который он берет за консультацию. — Он вгляделся в пустую комнату перед кабинетом доктора. — Лишь бы очередь была не очень большая.
