И я рассказала Глебу о гибели сына, предательстве мужа, о своей неудавшейся попытке самоубийства и знакомстве с ментом. О том, как случайно нашла в гараже брелок Саньки. Как ушла от Бондарева, чтобы никогда больше не вернуться к нему. Я даже, поколебавшись, упомянула о своей беременности.

В наступившей тишине лишь тихо поскрипывали перегородки вагона. По лицу моего попутчика нельзя было понять, какое впечатление произвел на него мой рассказ. Он машинально щелкал ногтем по пустому стакану и хмурился каким-то своим мыслям. Наконец он проговорил:

— Хотите совет?

— Не знаю. Наверное.

— А зачем? Я вижу, вы все решили и сами.

Действительно, зачем мне чьи-то советы, когда я решила все окончательно и бесповоротно?

— Ну, ладно, Глеб, тогда просто скажите, что сделали бы на моем месте вы?

— Посмотрел в глаза этому Бондареву. Поговорил бы с ним…

— С человеком, который?..

Мужчина нетерпеливо перебил:

— Осужденному всегда дается последнее слово, Наташа. А он, вроде бы, и не осужден пока, да? Конечно, вы сейчас скажете, что есть и человеческий суд или суд совести или еще что, но… Знаете, если честно, мне в этой истории не все понятно. В отличие от вас, — он с легким упреком взглянул на меня.

— Мне тоже не все понятно, но я знаю главное.

— Точно знаете?

Я не ответила.

— Прислушайтесь к своему сердцу, Наташа. Прошу прощения за пафос. Вы действительно верите, что он убил?

— Я верю фактам, — твердо сказала я.

— Скорее, не фактам, а факту. Одному-единственному.

— Двум. Брелок и продажа машины.

— Ну, продажа машины может оказаться ни при чем. Если Бондарев не пользовался ею, почему он не мог продать ее после смерти отца? И вообще, мне кажется, что вы чересчур спешите обвинить человека, которого любили! Или — не любили?

Проигнорировав его вопрос, я продолжила:

— Ладно. Продажа машины — случайность. Но откуда мог оказаться в его гараже брелок?

— Мм… здесь надо думать. Он точно был ваш, ну, то есть вашего сына?

— Вы, Глеб, наверное, полагаете, что в нашей провинции налажен массовый выпуск таких сувениров, и теперь они украшают каждую вторую связку ключей! — Я с досадой посмотрела на него. — Можно предположить и другое: кто-то привез из Индии точно такой же брелок и подарил его Бондареву. Только вероятность подобного совпадения примерно такая же, ну, как… — я на секунду задумалась. — Как если бы сейчас открылась дверь нашего купе, и вошел инопланетянин!

В дверь раздался тихий стук.

— Да-да, — проговорил Глеб и шепнул: — А вдруг?..

Дверь откатилась в сторону, и тучная, предпенсионного возраста проводница скучно поинтересовалась:

— Чай будете?

— Будем? — мой попутчик вопросительно посмотрел на меня.

— Нет.

— Нет, — продублировал он, и женщина двинулась к соседнему купе.

Поезд приближался к какой-то станции. «Со-о-всем-не-та-а-к, со-о-всем-не-та-а-к», — стучали колеса, замедляя ритм. В сгущавшихся сумерках проплыли станционные постройки, показался неярко освещенный перрон. Начинал накрапывать дождь, стекло окна покрылось мелкими косыми капельками.

Вагон слегка качнуло: поезд остановился.

— Покурю на свежем воздухе, — объявил Глеб, вставая.

— Так дождь.

— Не сахарный, не растаю.

Он вышел, а я задумалась над его словами. Теперь, когда первый шок, вызванный моей находкой в гараже, прошел, я действительно могла взвесить все за и против.

Впрочем, какие там «все»? В моем случае ни одного за невиновности Бондарева у меня не было. А против — два: брелок и продажа машины. Ну, ладно, насчет продажи машины Глеб мог оказаться прав, но брелок?.. И все же он заронил в мою душу первые сомнения.

В коридоре послышался шум голосов, дверь вновь откатилась, и в проеме возник мужчина.

— Простите, пятнадцатое здесь?

У меня было четырнадцатое место. Очевидно, пятнадцатое было надо мной. Я молча кивнула.

— Света, давай сюда, — крикнул мужчина в глубь коридора и принялся втягивать огромный черный чемодан на колесиках. Секунду спустя в проеме появилась молодая девушка в светлом плаще с недавно выполненной химией на голове.

— Подожди, сейчас я его пристрою, — мужчина не без усилий водрузил чемодан на верхнюю полку и грузно опустился напротив меня, тяжело дыша и вытирая лоб. Покосился на бутылку Глеба.

Девушка изящно впорхнула в купе.

— Добрый вечер.

— Добрый вечер, — ответила я.

Все, поговорить с Глебом сегодня больше не удастся.

— Еле успели, — пробурчал мужчина. — Все твоя мать…

— Да ладно тебе, папа.

— В общем, так: приедешь — сразу позвони, что там и как. Тете Тане привет, — мужчина встал, девушка легко коснулась его щеки губами.

— Пока, папа.

Глеб вернулся через пару минут.

— О, нашего полку прибыло! — проговорил он, пятернями забрасывая за уши свои неопрятные волосы. — Одна очаровательная женщина — хорошо, но две, естественно, лучше. Жаль, мне скоро выходить.

У меня екнуло сердце. Этот человек, с которым я и познакомилась-то каких-то сорок минут назад, вдруг стал мне очень нужен: я подумала, что если бы наш разговор продолжился, мой странный попутчик, в конце концов, смог бы найти разумное объяснение появлению Санькиного брелка в гараже. Разумное — то есть по моему определению такое, которое сняло бы мои подозрения с Бондарева. Нет, не подозрения, обвинения. Он мог бы вернуть мне счастье любить и быть любимой. (Тьфу, черт, что-то я сбиваюсь на лексику мыльных сериалов.) Да, жаль…

Глеб внимательно посмотрел на меня и прочитал что-то в моих глазах. Слегка пожал плечами.

— Мне и правда скоро выходить, Наташа. А вы ложитесь спать. И — не рубите с плеча: топор — плохой инструмент для решения вопросов.

Девушка, листавшая женский журнал, подняла голову и с любопытством посмотрела на него.

— И знаете что? — неожиданно добавил он. — Дайте мне свой телефон. Так, на всякий случай…

Я вырвала из блокнота листок, написала свой номер и отдала ему. Потом, спохватившись, забрала листок назад и дописала код.

Я вдруг ощутила страшную усталость. Принялась застилать постель: мне больше не хотелось ни говорить, ни думать — просто упасть щекой на подушку и закрыть глаза.

Глеб взял свою бутылку, поболтал ею возле уха и сунул в дипломат. Потом сел и уставился в темное окно.

Стоя к нему спиной, я расстегнула сумку и достала халат. Украдкой взглянув на Глеба, потянула в сторону дверь, чтобы пойти в туалет переодеться. Не поворачивая головы, он проговорил:

— Так еще после станции не открыли. Переодевайтесь здесь, я выйду.

«Ко всему прочему, он еще и ясновидец», — подумала я, но тут же поняла, что он просто увидел мое отражение в стекле. Никакой мистики.

Он вышел в коридор, а я торопливо сняла джинсы, вязаную кофту и надела халат. Юркнула под одеяло.

Я отвернулась к перегородке. Ощущая щекой приятный холодок наволочки, задумалась. Кто он, этот Глеб? Откуда едет и куда? Есть ли у него родные, близкие? Дети? С этими вопросами, на которые мне никогда не суждено было узнать ответа, я заснула.

Спала я крепко, и даже не слышала, как он ушел в ночь.

У матери я пробыла чуть меньше недели — и то только потому, что позвонила и предупредила ее о своем приезде и желании погостить у нее, точнее у тети Нины, ее сестры. Не будь этого звонка, я бы, наверное, рванула домой с ближайшей станции, так и не доехав до Самары.

Тот короткий разговор с моим случайным попутчиком почти убедил меня в том, что Бондарев невиновен. Нет, не так: в том, что он может быть невиновен, и что стоило, по крайней мере, поговорить с ним. Глеб заразил меня своими сомнениями, и теперь я уже жалела о том, что уехала так поспешно.

Тетя Нина, которой было уже шестьдесят восемь, к несчастью, приболела и проводила большую часть времени в постели. Я рассказывала ей и матери о своей работе, новостях из жизни наших общих знакомых, о недавней командировке в Турцию. Моей личной жизни и гибели Саньки мы никогда не касались: по обоюдному молчаливому согласию эта тема стала табу. Мать и так сильно сдала после смерти внука, и хотя она была младше тети Нины на два года, выглядела лет на семьдесят с лишним. О своей беременности я тоже не упомянула, поскольку это могло повлечь за собой такие вопросы, ответить на которые я была не готова: как я решилась на такой шаг? кто он? собираюсь ли я выходить за него замуж?