Совсем даже наоборот, он считал, что Мок может разойтись настолько, что снова исчезнуть, как это случилось в воскресенье. Так что он упросил коллегу остаться в конторе. У пани Новоземской, когда она увидела беспокойство Попельского, появилась гениальная идея заинтересовать "немецкого приятеля" предложениями одиноких дам. Тот охотно согласился, присел в небольшой, ярко освещенной гостиной, заполненной запахом каких-то духов, и с огромным интересом начал просматривать объявления и фотографии женщин.

— Благодарю вас за превосходную идею, — улыбнулся откровенно обрадованный Попельский.

— О-о, мужчины — они как дети, — ответила прелестной улыбкой хозяйка заведения. — Дать им какой-нибудь альбомчик с привлекательными дамами, и они тут же успокаиваются, словно мальчишки, рассматривающие марки.

— Ну да… Ну да… — Попельский заложил ногу за ногу. — Вы же знаете, что привело меня сюда, правда? Я объяснял уже это вам по телефону. С господином криминаль-директором Эберхардом Моком из Вроцлава мы разыскиваем страшного преступника, который, выдавая себя за аристократа, сбивает с толку скромных, добрых простых девушек. Не было ли в вашем заведении кого-нибудь подобного?

— Возможно, я вас неверно поняла, — улыбка с лица пани Новоземской исчезла. — Но уже во время нашей беседы по телефону я не обещала вам, будто бы выдам какие-либо конфиденциальные сведения о своих клиентах. А вы, несмотря на это, все же пришли сюда выпытывать! Так что теперь говорю ясно: никаких данных я вам не предоставлю. Это все!

Пани Новоземская поднялась, давая попельскому знак, что считает аудиенцию законченной. Комиссар тоже поднялся со стула.

Он был уверен, что задал хозяйке неподходящий вопрос: по-идиотски глупый и нечеткий. Нужно спросить намного короче и проще. И именно так он и поступил:

— Была ли вашей клиенткой Мария Шинок, женщина лет двадцати?

— Похоже, пан комиссар, вы меня совершенно не поняли, — холодно ответила владелица конторы. — Я ничего не сообщу вам о своих клиентах мужского или женского пола! Прощайте!

— Действительно? — Попельский сдерживался с огромным трудом. — Тогда я у пани ничего не стану просить, а только реквизирую все ваши документы. Заберу их в управление, просмотрю и узнаю все то, что мне нужно. Именно так я и поступлю, — поднял он голос, — причем, немедленно! По вашей реакции мне уже понятно, что вы что-то скрываете! И теперь-то я уже не стану с вами разговаривать, поскольку подозреваю, что вы станете лгать! Я забираю документы — и все! А ведь все могло быть спокойно, просто и тихо…

— Если вы желаете реквизировать документы, — Новоземская не подняла голоса ни на тон, тем не менее, своим мощным телом заслонила застекленный шкаф, — вам придется применить ко мне насилие. Поскольку лично я вам добровольно ничего не дам! А кроме того, я немедленно вызову полицию. У нас полицейские, работающие за пределами Силезии, ничего требовать не могут!

Попельский хлопнул себя по свежевыбритой голове. Он не знал, как выглядит комиссар Зигфрид Холева, но представлял он его очень даже хорошо. Наверняка это толстый, мрачный и легко впадающий в бешенство тип. Носит слишком тесные воротнички и позолоченный брелок на часовой цепочке. Сейчас он наверняка оттирает усы, выпив стакан пива за завтраком, и острит зубы на какого-то там львовского полицейского, который на чужой территории сует нос не в свои дела. Попельский представил себе следующую сцену: вместе с Моком он входит в кабинет комиссара Холевы. Они нагружены папками пани Новоземской, а за ними идет она, наверняка весьма уважаемая здесь представительница общества, визжит и бросается с ногтями на своих преследователей. А после того Попельский докладывает Холеве: мы будем вместе вести уже закрытое следствие. Львовянин стряхнул с себя все эти мрачные представления. Новоземская победно улыбалась, а Мок высунул голову из гостиной, заинтригованный возбужденным голосом коллеги. На его коленях так и лежал том с предложениями от женщин. Попельский поглядел на немца и уселся на пуфике. Он закурил и сквозь клубы дыма улыбнулся хозяйке заведения.

— А какова величина вашего гонорара, мадам? — спросил он. — За то, чтобы высватать такого мужчину, как я.

— Вы хотите меня подкупить?

Несмотря на строгое выражение лица, хозяйка конторы присела тоже.

— Нет. Я хочу стать вашим клиентом. Ведь я представляю собой весьма хорошую партию: одинокий, обеспеченный вдовец, пятьдесят два года…

— И что дальше? — на лице его собеседницы вновь появилась легкая улыбка.

— В том-то и оно! Что дальше… — Попельский выдул дым в сторону стоящей рядом пальмы. — Предлагаю вам коммерческую договоренность. Я позволю, чтобы вы вписали меня в свои книги, а потом просмотрю альбом, который сейчас находится у герра криминаль-директора. Вполне возможно, выберу какую-нибудь даму. Быть может, встречусь с ней здесь, в обставленной с таким вкусом гостиной… Ведь я человек обеспеченный. За свое будущее семейное счастье хорошенько заплачу… Но ведь вначале нужно, чтобы вы обо мне хоть что-то знали. Тогда спрашивайте! Но на каждый ваш вопрос я задам свой, а вы мне ответите. Вопрос на вопрос, уважаемая пани.

— Так ведь вы же мне не поверите! На все ваши вопросы я отвечу: не знаю, мне это не известно. И что вы тогда сделаете?

— Вашим клиентом я стану только в том случае, если ваши ответы будут положительными. Вы ничесм не рискуете. Либо вы мне поможете, а я дам вам шанс просватать меня, либо нет. Все очень просто.

Пани Новоземская молча вглядывалась в Попельского. Тем временем, у нее на столе зазвенел телефон, но хозяйка заведения трубку не брала. Скучающий Мок отложил альбом с фотографиями. За окном сыпал снег, покрывая белым саваном кучу угля, которую какой-то мужчина пересыпал совковой лопатой в окошко подвала. Телефон снова зазвонил. Новоземская подняла трубку и какое-то время разговаривала по-французски.

— Прошу прощения, пан комиссар, но я должна еще позвонить, поскольку у меня сегодня весьма срочная встреча.

Она набрала номер и следующие пару минут вновь разговаривала на языке Декарта. После этого уселась за столом и сплела пальцы рук.

— Еще раз прошу прощения, пан комиссар. Тут как раз в Катовице прибыл некий иностранец, ищет жену — польку, и, похоже, кое-что для него у меня имеется. — Она робко усмехнулась. — Кое-что имеется и для вас. Как мне кажется, для вас важны данные по Марии Шинок. Но их я выявлю только завтра, в шесть вечера. После трех встреч, которые вы проведете с моими клиентками. Нужно дать шанс Амуру.

— Так ведь вы же ничего обо мне не знаете, — начал было возражать Попельский. — Как же вы меня этим клиентками представите?

— Я знаю о вас достаточно много. — Пани Новоземская вновь была милая и ласковая. Думаете, после двух десятков лет работы в этой сфере я не разбираюсь в мужчинах? Так как? Приглашаю вас завтра, к трем часам дня. Первой дамой будет пани доктор Фрыдерика Пржибилла, врач-дантист, сорок лет. Прошу вас, сейчас я покажу вам фотографию ее и других дам.

Попельский поднялся, погасил папиросу и подошел к письменному столу владелицы конторы. Он умел поднимать верхнюю губу, открывая — словно пес — острые клыки; умел щурить глаза так, что лицо его превращалось в маску ярости; он даже умел раздувать ноздри своего переломанного носа, и тогда его лицо делалось похожим на морду гориллы. Все это он мог делать по собственному желанию, чем частенько развлекал маленькую Риту. Теперь же все эти его умения проявлялись вопреки его воле.

— Вы не знаете обо мне одного, мадам, — голос, исходящий сейчас из его горла, странным образом свистел, — конкретно же: того, что никуда я сейчас не уйду. И, либо вы сейчас же мне все расскажете, либо я здесь все расколочу вдребезги пополам! Ты поняла, сводница старая?

Так что пани Клементина Новоземская рассказала ему про Марию Шинок и про заинтересовавшегося ею мужчину. Она знала, что бы случилось, если бы она отказала. За два десятка лет работы мужчин она узнала очень хорошо.