Литмир - Электронная Библиотека

МАРЕК КРАЕВСКИЙ

ГОЛОВА МИНОТАВРА

Моему покойному дяде, Михалу Облонку, который первый рассказал мне о Львове своей молодости

ЧАСТЬ I — ВХОД В ЛАБИРИНТ

Мне знаком один лабиринт (…) состоящий из одной прямой линии. На этой линии затерялось уже столько философов, что в нем с легкостью способен затеряться и обычный детектив.

Хорхе Луис Борхес "Смерть и компас"

Львов, вторник 9 мая 1939 года, пять часов утра

Над Старым Рынком вставал рассвет. Розовое сияние врывалось в просветы между халабудами, где бабы уже начали ставить свои котелки с борщом и варениками, оно же оседало на банках с молоком, которые еврей-торговец тащил на двуколке с молокозавода Эсфири Фиш, и отражалось на козырьках фуражек батяров[1], что стояли в подворотнях и не могли решиться, то ли идти спать, то ли ждать открытия ближайшей пивной, где они могли бы бомбой пива[2] успокоить жгучую похмельную жажду. Отблеск зари окрасил и платья двух девиц, которые — не дождавшись за всю ночь ни одного клиента — молча возвращались в свои обиталища на Мостках, чтобы затеряться в домах на Миколаевской и Смерековой[3], где в нищих квартирах снимали кровать за занавеской. Мужчинам, спешащим через Высокий Замок на фабрику водок Бачевского, розовое сияние било прямо в глаза, только они не обращали на него внимания, уставившись на мощеную мостовую и ускоряя шаг, а от их быстрого шага шелестели бумажные пакеты с хлебом и луком, которые они держали в руках. Никто из львовских обитателей улиц и рабочих не восхищался розовоперстой Эос, очерчивающей сейчас треугольные крыши больницы Милосердных Сестер, никто не размышлял над цикличностью природных явлений, никто не анализировал тончайших изменений света и цветовых нюансов.

Подкомиссар Францишек Пирожек, точно так же, как и его земляки, был далек от восхищений Гомера. Проезжая по улице Казимировской[4] на новеньком полицейском "шевроле", он с напряженным вниманием глядел на жителей этого рабочего квартала. Он искал в них признаков какого-то особенного беспокойства, высматривал группки живо дискутирующих людей, даже сбившихся в опасные кучи и вооруженных какими-нибудь орудиями. Таких, которые сами бы желали линчевать преступника. Только никого и ничего подобного ранее — ни на улице Коперника, ни на улице Легионов[5] — он не замечал. Не видел и здесь. Постепенно он успокаивался, а его вздохи облегчения делались более громкими. Никаких признаков волнений видно не было. "Какое же это счастье, — подумал полицейский, проехав мимо Большого Театра и останавливаясь на Жолкевской 4[6], что весь этот ужас обнаружил фармацевт, разумный, рациональный человек, который не мечется по двору и не визжит, заставляя всех жильцов вскакивать с постелей!"

Пирожек вышел из автомобиля, огляделся по сторонам и почувствовал, как стиснулось в горле. Вид постового перед аптекой не ушел внимания окрестных жителей, которые стояли вокруг и громко, можно сказать, даже нагло и настырно, размышляли над столь ранним присутствием стража закона в этом месте. Тот же сурово поглядывал на них из-под козырька своей фуражки, похлопывая дубинкой по штанине. В этом районе полицейские уважением не пользовались. Бывали времена, когда защитникам закона нужно было ходить по самой средине улицы, чтобы кто-нибудь не затащил их в подворотню и не избил. Теперь же постовой из третьего комиссариата обрадовался, увидав Пирожека, отдал ему салют и пропустил в аптеку. Подкомиссар знал, куда идти. Он направился за стойку, на которой стоял уже устаревший телефонный аппарат, прошел через темную прихожую, споткнулся о ящик, в котором лежали заржавевшие аптечные весы, и вошел на кухню квартиры на задах, которую занимал аптекарь с семейством.

Если сам аптекарь, пан Адольф Ашкенази, вел себя — как и предполагал Пирожек — очень спокойно, то в его жене не было ни капельки его хладнокровия. Она сидела за столом, втискивая худые пальцы в папильотки, покрывающие ее череп словно лыжная шапочка и громко выло, тряся при этом головой. Муж обнимал ее рукой, подсовывая под губы стакан с настоем валерианы, как можно было понять по запаху. На огне подпрыгивал чайник. Пар покрыл окна, что делало невозможным подглядывание какому-то зеваке, которого постовой на улице не успел прогнать. Духота буквально давила. Пирожек снял шляпу и вытер лоб. Пани Ашкенази вглядывалась в него с таким испугом, словно бы увидала дьявола, а не румяного, полного и возбуждающего всеобщее доверие полицейского чиновника. Пирожек пробормотал слова приветствия и воспроизвел по памяти телефонный разговор, который провел с паном Ашкенази всего лишь полчаса назад. Тогда аптекарь рассказал обо всем очень даже спокойно и подробно. То есть, Пирожеку не нужно было переспрашивать его об одном и том же, опять же, в присутствии перепуганной жены и приклеившегося к стеклу любопытного зеваки.

— Где выход во двор? — спросил Пирожек.

— Через сени и до конца, пан пулицай[7], - совершенно неожиданно, ответила ему пани Ашкенази.

Пирожек, не размышляя над неожиданной активностью аптекарши, снова направился в темные сени. Из-за находящихся рядом дверей он слышал громкое похрапывание. "Наверняка маленькие дети, — подумалось ему. — У них всегда крепкий сон, которого не способна прервать даже разоряющаяся вокруг смерть".

Грязный дворик был застроен с трех сторон. От улицы его отделял железный забор, доступ к которому преграждали постовые. Вокруг же стояли трехэтажные ободранные домики с внутренними галереями. К счастью, большинство жителей еще спало. Лишь на втором этаже на стульчике сидела седая женщина и не спускала глаз с пржодовника[8] Юзефа Дулапы, который стоял рядом с уличным туалетом и курил. "Я вышел по надобности, — воспроизводил про себя Пирожек телефонное донесение Ашкенази, и нашел в сортире нечто ужасное".

— День добрый, пан комиссар, — сказал Дулапа и затоптал окурок сапогом.

— Вы что творите, Дулапа! — крикнул Пирожек, что даже старушка на галерее подскочила. — Это место преступления! Поплюйте на окурок и в карман! Не затирайте мне следов, холера ясна!

— Так точно! — ответил Дулапа и начал разыскивать окурок под ногами.

— Где это находится? — Уже сказав это, Пирожек почувствовал неприятный осадок. Не следует о мертвом человеке говорить "это". — Ну, где тело? — поправился он. — Вы его, случаем, не трогали? Покажи пальцем и давай сюда фонарь.

— В сортире, так что, пан комиссар, вы там осторожнее. Там бебехи валяются, — беспокойно шепнул пржодовник, а затем, отдавая фонарь, прибавил еще тише: — Пан комиссар, вы без обид, только дело-то страшное. В самый раз для комиссара Попельского.

Пирожек не обиделся. Он внимательно осмотрел сырую, черную землю, чтобы не затоптать какие-нибудь следы, затем подошел к туалету и открыл дверь. Смрад перехватил дыхание. Картина же, открывшаяся в розовом свете рассвета, затуманила четкость зрения. Краем глаза комиссар заметил, как старушка сильно высовывается за перила, пытаясь заглянуть в глубину толчка. Он захлопнул дверь.

— Дулапа, — сказал он, втягивая в легкие испорченный воздух, — уберите-ка ту вон старуху.

Полицейский поправил заколку, удерживающую воротник, и с грозной миной направился к лестнице.

— Ну, живо, — крикнул он женщине, — домой, в хавиру, мигом!

вернуться

1

В настоящее время львовские батяры обрели "эстетико-исторически-краеведческий" флер (например, см. http://uk.wikipedia.org/wiki/%D0%9B%D1%8C%D0%B2%D1%96%D0%B2%D1%81%D1%8C%D0%BA%D1%96_%D0%B1%D0%B0%D1%82%D1%8F%D1%80%D0%B8). Издаются книжки о них самих, об их жаргоне, диски и кассеты с их песнями; заметно желание львовян идеализировать батяров. Автор изображает батяров такими, какими они и были: бездельниками, шалопаями, очень часто — уголовниками. — Прим. перевод.

вернуться

2

Бутылка объемом 0,8–1,0 л. Очень часто в таких продавали шампанские или игристые вина — Прим. перевод.

вернуться

3

Ныне улицы: Фредро, Пыльныкарская, Смерековая. Кстати, в чтении книги весьма может помочь сайт с довоенными фотографиями Львова: http://alan.ucoz.lv/fotos/framtab01.htm, за что автору сайта огромное спасибо!!! А еще — сайт с довоенными и современными названиями львовских улиц: http://www.lwow.com.pl/ulice/ulice.html. — Еще: в Сети мелькнула информация, будто бы при написании этой книги Мареку Краевскому была оказана существенная финансовая помощь от львовской мэрии. Я считаю — очень нужные вложения! Подобного рода книги, рассказывающие пускай в чем-то и приукрашенную историю отношений наших двух народов — польского и украинского — ой как нужны! Опять же, если свои, украинские писатели не способны любовно рассказать о городе, пускай это качественно и профессионально сделает писатель иностранный! И за это ему стоит заплатить! — Прим. перевод.

вернуться

4

Ныне: ул. Городоцкая (Городоцька — укр.) — Прим. автора

вернуться

5

Улица Коперника с этим же именем и осталась; ул. Легионов — это часть проспекта Свободы — Прим. автора.

вернуться

6

Ныне: ул. Богдана Хмельницкого — Прим. автора

вернуться

7

Попытка передать львовский говор. Автор даже поместил в конце книги словарик львовских выражений и сленга — Прим. перевод.

вернуться

8

Przodownik (пол.) В довоенной польской полиции соответствовал старшему сержанту. — Прим. перевод.

1
{"b":"165358","o":1}