— Ты, Клаленс, мало говорил: «Останься, отец, останься», — заметила Сюзи критически. Потом, вдруг выпрямившись во весь рост на коленях у миссис Пейтон, затараторила: — А я умею танцевать. И петь. Могу сплясать «Веселую пирушку».

— А что это за веселая пирушка, деточка? — спросила миссис Пейтон.

— Вот сейчас увидите. Пустите-ка. — И Сюзи соскользнула на землю.

Выяснилось, что «Веселая пирушка» — нечто вроде обрядового африканского танца, который состоял из трех коротких прыжков сначала вправо, потом влево, при этом девочка приподнимала коротенькую юбочку, без конца переступала на носках неверными ножками, выставляя напоказ голые коленки, под журчащий аккомпанемент своего детского смеха. Награжденная бурными аплодисментами, маленькая артистка, едва дыша, но не сдаваясь, готова была снова ринуться в бой.

— Я и петь могу, — еле переводя дух, заявила она, видимо, не желая, чтобы аплодисменты смолкли. — Да, петь. Ой, Клаленс, — жалобно сказала она, — что же мне спеть?

— «Бена-Громобоя».

— Ага. «Ты помнишь красотку Алерс, Бен-Громобой?» — начала Сюзи, не переводя дыхания и фальшивя. — «Она от улыбки твоей вся сияла и радости слезы лила…» — И, сдвинув брови, умоляющей скороговоркой: — А дальше как, Клаленс?

— «И от хмурого взгляда дрожала», — подсказал Кларенс.

— «И от хмурого взгляда дрожала»! — пискнула Сюзи. — А дальше забыла. Погодите! Я могу еще спеть…

— «Восславим господа», — подсказал Кларенс.

— Ага. — Тут Сюзи, которая не пропускала ни одного молитвенного собрания ни дома, ни в дороге, почувствовала более твердую почву под ногами.

Тоненьким голоском, быстро, но в то же время не без чувства она начала: «Восславим господа, источник благодати». В конце второй строфы перешептывания и смех стихли. А в середине третьей к пению присоединился бас самого азартного игрока в покер. Его мгновенно поддержал десяток громких голосов, и последнюю строчку пропел уже целый хор, в котором хриплые голоса кучеров и погонщиков слились с сопрано миссис Пейтон и детским голоском Сюзи. Гимн повторили снова и снова, с задумчивыми и отрешенными лицами, он вздымался и падал вместе с ночным ветром и дрожащим заревом костров, угасая в безбрежном таинстве темной прерии.

А потом наступило глубокое и неловкое молчание, и наконец все нехотя разошлись. Миссис Пейтон, прежде чем унести Сюзи, велела ей пожелать Кларенсу «спокойной ночи», и девочка небрежно поцеловала его, хотя эта необычная процедура несколько удивила их обоих, после чего Кларенс остался с мистером Пейтоном.

— А знаете, — сказал он робко, — я видел сегодня индейца.

Мистер Пейтон наклонился к нему.

— Индейца? Где? — спросил он быстро, с тем же недоверием, с каким выслушал фамилию Кларенса и рассказ об его отце.

Мальчик на миг пожалел, что заговорил об этом. Но все-таки со свойственным ему упрямством рассказал подробности. К счастью, наблюдательный от природы, он сумел точно описать, как выглядел индеец, и при этом так искренне выразил свое презрение к чужаку, что у жителя Дальнего Запада не осталось сомнений в его правдивости. Пейтон быстро куда-то ушел, но тотчас же вернулся с Гарри и еще одним мужчиной.

— Ты не ошибся? — спросил Пейтон ободряюще.

— Нет, сэр.

— Как и в том, что твой отец — полковник Брант и что он давно умер? — заметил Гарри с усмешкой.

Мальчик опустил глаза, полные слез.

— Я правду говорю, — сказал он упрямо.

— Хорошо, Кларенс, я тебе верю, — тихо сказал Пейтон. — Но почему же ты молчал до сих пор?

— Не хотел говорить при Сюзи и при… ней! — ответил мальчик, запнувшись.

— При ней?

— Да, сэр, при миссис Пейтон. — И Кларенс покраснел.

— Ишь ты! — сказал Гарри насмешливо. — До чего же мы деликатны, черт возьми!

— Довольно. Оставь его в покое, слышишь? — резко приказал Пейтон своему подчиненному. — Мальчик знает, что говорит. — И он обратился к Кларенсу: — Но как это индеец вас не заметил?

— Я сидел тихо, чтобы не разбудить Сюзи, — сказал Кларенс. — И потом… — Он замялся.

— Что потом?

— Он так следил за вами, что ему было не до меня, — набравшись духу, договорил мальчик.

— Это верно, — вмешался второй мужчина, как видно, человек опытный. — К тому же он был с наветренной стороны от мальчика и не мог учуять его запах. Это был один из тыловых лазутчиков. Остальные зашли вперед, чтобы отрезать нам путь. А больше ты ничего не видел?

— Сперва я видел койота, — сказал Кларенс, совсем осмелев.

Гарри презрительно фыркнул в сторону.

— Погоди смеяться, — сказал мужчина. — Это тоже верный признак. Волк не пойдет туда, где был другой волк, а койот не последует за индейцами: ему нечем будет поживиться. И давно вы видели койота?

— Сразу, как слезли с фургона, — ответил Кларенс.

— Ясное дело, — сказал мужчина задумчиво. — Он убегал от них или шел сбоку. Индейцы сейчас между нами и тем караваном или же преследуют его.

Пейтон сделал быстрый предостерегающий жест, словно напоминая говорившему о присутствии Кларенса, — жест, который мальчик заметил, но не понял. Потом трое мужчин заговорили вполголоса, но Кларенс отчетливо расслышал последние слова самого бывалого из них.

— Сейчас это бесполезно, мистер Пейтон, вы только выдадите себя, если сниметесь с лагеря ночью. И потом вы же не знаете, кого они выслеживают, может, и нас. Понимаете, если б мы не свернули в сторону, когда испугались этих потерявшихся детишек, то двигались бы дальше и могли угодить прямехонько в ловушку к этим негодяям. По-моему, нам чертовски повезло, так что, если выставить караульных, а я со своими ребятами поеду в дозор, вполне можно остаться здесь до рассвета.

Мистер Пейтон вскоре ушел, взяв с собой Кларенса.

— Завтра, мой мальчик, придется встать чуть свет и сразу же догонять ваш караван, поэтому ложись-ка ты лучше спать. Я уложу тебя в своем фургоне, а сам почти всю ночь не буду слезать с седла, так что тебя не потревожу.

Он повел Кларенса к фургону, стоявшему рядом с тем, куда миссис Пейтон забрала Сюзи, и Кларенс с удивлением увидел там письменный стол, конторку, стул и даже полку с книгами. Кларенсу постелили на длинном сундуке, словно на диване, и белоснежные простыни и наволочки показались ему невиданной роскошью. Мягкая циновка покрывала толстые доски пола, который, как объяснил мистер Пейтон, был подвешен на рессорах, чтобы не было тряски. Борта и крыша были отделаны светлыми деревянными панелями, в то время как на обычные фургоны переселенцев ставился просто сводчатый каркас, обтянутый парусиной, а еще здесь была застекленная дверь и открывающееся окно, дававшее доступ свету и воздуху. Кларенс недоумевал, как это большой, сильный мужчина, который так свободно чувствует себя на лошади, может сидеть в этой конторе, словно какой-нибудь торговец или адвокат; ему хотелось знать, везет ли этот караван товары для других караванов, или же, подобно бродячим торговцам, доставляет их в города, расположенные по дороге; но мальчик не видел здесь товаров для продажи, а в других фургонах было только самое необходимое. Ему хотелось спросить у мистера Пейтона, кто он такой, спросить его так же свободно, как расспрашивали его самого. Но взрослые обычно не замечают, как несправедливо они отказывают детям в удовлетворении самого естественного и неизбежного любопытства, и хотя Кларенса подвергли бесцеремонному допросу без всякого на то права, сам он не мог поступить так же. А между тем мальчик, как все дети, понимал, что если бы его потом расспросили о тех невероятных событиях, которые происходят с ним теперь, он и тогда не избежал бы нареканий за то, что не может толком ответить. Предоставленный самому себе, он улегся меж простынь и некоторое время лежал так, озираясь. Непривычно удобное ложе, так непохожее на застланную суровым одеялом жесткую койку, на которой он спал вместе с одним из погонщиков, новая обстановка, порядок и чистота повсюду, хоть и были привычны и приятны с детства, начали невольно тяготить мальчика. Лежать здесь казалось ему молчаливой изменой его прежним грубым спутникам; он смутно сознавал, что утратил ту независимость, которую обретал, деля с ними поровну тяготы и радости. Было что-то унизительное в том, что он пользовался этой роскошью, которая ему не принадлежала. Он попытался хоть немного припомнить отцовский дом, большие комнаты, широкие лестницы, высокие, как небо, потолки, холодный распорядок жизни, лица окружающих: одни — отчужденные — лица родителей, другие — добрые и мягкие — то были лица слуг, особенно той негритянки, которая его нянчила. Почему мистер Пейтон спросил его про это? Почему, если это так важно для посторонних, мама не рассказала ему обо всем подробнее? И отчего она была совсем не похожа на эту добрую женщину с нежным голосом, которая так ласкова к… Сюзи? И за что они так плохо относятся к нему? Комок застрял у него в горле, но мальчик с усилием проглотил его, тихонько соскользнул с кровати, подошел к окну, отворил его, чтобы попробовать, «как оно открывается», и выглянул наружу. Догорающие костры, тускло мерцающие звезды, дозорные, маячившие поодаль, — все словно еще сильней сгущало мрак, и мысли мальчика приняли иное направление. Он вспомнил, как мистер Пейтон при первой их встрече сказал: «Каков щенок, а?» Ну, конечно же, это была похвала! Он снова забрался в постель.